В большую усадьбу под названием Можжевельник, где жил хёвдинг округи Эйнеркрет, заходить не стали – Ингитора боялась, что здесь, в жилище знатных и достаточно осведомленных людей, ее узнают, хотя кто бы мог вообразить, что выкуп за Эгвальда ярла повезут на маленьком Кнёрре? Миновав усадьбу еще при свете дня, ночевать устроились, как нередко бывало, на берегу. Стемнело, все сидели у костра и по очереди черпали из котла похлебку из свежей рыбы с пшеном.
– Отсюда до Рауденланда уже всего ничего! – делился за ужином Хуги хёльд, зная, как это обрадует Ингитору. – Завтра уже и раудов увидим. Я тамошнего ярла знаю, обходительный мужчина, в приюте никому не откажет и денег не берет: у меня, мол, не гостиный двор, чтобы с гостей деньги брать. А там еще два денька – и Трехрогий фьорд, а это уже Фьялленланд. Не знаю, кто там сейчас в ярлах сидит, я уж года три там не был, а раньше был один парень… Хороший парень, не заносчивый совсем, а знатный, пожалуй, не меньше, чем йомфру! Если йомфру и впрямь так торопится, то можно бы во всем ему открыться и попросить у него корабль. Он за честь посчитает довезти йомфру до Аскефьорда. То есть и сам я тоже за честь держу, но вижу ведь, как йомфру торопится, на большом-то корабле оно быстрее будет! Совесть-то у меня тоже есть!
– Придумаешь ты тоже, хёльд! – с сомнением проронила суровая Халльгерд. – Во всем открыться! Признаться, что здесь такая знатная девушка с таким со… – Ингитора толкнула ее, и рабыня прикусила язык, вспомнив, что про «морскую цепь» не надо знать даже их верным спутникам.
– Нет, это, насчет этого, ничего подобного! – не совсем внятно, но уверенно возразил Хуги. Похоже, что его даже задели сомнения в чести его фьялленландского приятеля. – У них, у фьяллей, оно так: что конунгу везут, то уж конунгово, а какой же болван у конунга отнимет? Если кому жить надоело, тогда оно да. Торвард конунг, говорят, хоть и веселый, а суровый мужчина: если уж что его, то его, своего никому не отдаст.
Но Ингитора уже устала выслушивать и сравнивать мнения о Торварде конунге людей, которые или знали его с рождения, или видели один раз издалека. Каков он, она скоро узнает сама. Одним ухом слушая Хуги, Ингитора смотрела на край поляны, на опушку леса, уже совсем черную, и старалась представить свою будущую встречу с Торвардом конунгом, до которой оставалось так немного, пыталась вообразить лицо с заметным шрамом на щеке, но черты лица оставались расплывчатыми, и она была готова к тому, что действительность обманет ее ожидания. Ей рисовалась смутная, темная фигура; раньше она считала его злобным чудовищем, но и теперь новая мысль, что он такой же человек, как все, по-новому ужасала ее, и само имя Торварда конунга вызывало в ней множество мучительных чувств. Это был какой-то черный призрак, рожденный ее горем, болью, сомнением и отчаянием неутоленной тоски…
Черный призрак с длинным копьем в руке выдвинулся из мрака опушки и бесшумно приблизился к костру. Ингитора несколько мгновений наблюдала за ним расширившимися от ужаса глазами, в полной уверенности, что ей мерещится, что сама ее мысль, плод ее воображения, выскользнула наружу и идет к ней по грани тьмы и огненного света… Воздух в груди замерз и стал глыбой льда, руки и ноги оцепенели, хотелось кричать, а эту глыбу льда никак не получалось вытолкнуть… Но тут рядом с ней громко завопила Халльгерд, отблеск костра осветил фигуру, и Ингитора ясно увидела лицо – лицо Бергвида Черной Шкуры.
Люди вокруг нее закричали, вскочили с мест; те, кто сидел спиной к опушке, не поняли сразу, в чем дело, но тоже вскочили, хватаясь за оружие, ожидая увидеть зверя или чужого человека. Но увидев то, вернее, того, кого уже узнала Ингитора, люди роняли копья и секиры.
Бергвид остановился в трех-четырех шагах от костра и застыл, опираясь на копье и не сводя с девушки тяжелого, но спокойного взгляда. Его совершенное спокойствие было непривычно, почти неправдоподобно, и Ингитора все еще не могла отделаться от ощущения, что перед ней призрак. Не сам Бергвид, а только его дух, который он колдовством отправил в погоню за ней, когда тело его лежит в глубоком, мертвенном сне в усадьбе на озере Фрейра…
Кто-то из людей Хуги хёльда, одержимый той же мыслью, хотел бежать, но со всех сторон из темноты выступил плотный строй с мечами и копьями наготове. Это были хирдманы Бергвида, и при виде этой блещущей оружием толпы, при виде бородатой рожи Ульва Дубины Ингитора поверила, что призраки здесь ни при чем. Только теперь она медленно встала на ноги, выпрямилась и посмотрела Бергвиду в лицо. Ее душа настолько устала, что даже сейчас ее основным чувством оставалось тоскливое равнодушие.
– Не призрак ли я вижу перед собой, Бергвид хёвдинг? – спросила она. – Если ты нежить, то ступай под землю, там тебе место!
– Я решил, что ты будешь моей женой, потому что только ты достойна стать матерью конунга квиттов, – произнес он в ответ, и его глухой голос прозвучал как из-под земли, словно подтверждая ее подозрения. – А я всегда добиваюсь того, чего хочу. Так мне суждено.
– Я не виноват, Бергвид конунг! – дрожа, но отчаянно пытаясь сохранить спокойствие, вымолвил Хуги Глиняные Пятки, и сам не заметил, как под влиянием обстоятельств назвал хёвдинга округи Фрейреслаг тем званием, которого тот уже пять лет был лишен. – Твоя сестра так захотела, йомфру Хильда, и послала меня, чтобы того, податей не платить…
Но Бергвид даже не замечал его, как не замечал никого, кроме Ингиторы. Между ними горел и постепенно затухал костер, в который никто сейчас не подкидывал топлива, и Ингитора спокойно выдерживала долгий взгляд морского конунга. Перед ней стояла ее безумная, безрадостная, переменчивая судьба, которая догнала ее, когда она уже вообразила себя ускользнувшей от опасности.
– Завтра мы вернемся на озеро Фрейра, – сказал он ей. – Я никогда не упускаю того, на что имею право.
Ингитора молчала. Ей было нечего ему сказать – и все-таки казалось, что это дурной навязчивый сон, который растает вместе с ночью, воплощенный призрак тоски, которая пройдет при дневном свете.
Прямо на том же месте хирдманы Бергвида стали устраиваться на ночлег. «Черный Бык» подвели ближе – он, оказывается, ждал за мыском, а они даже и не заметили, как он догнал их. Прав был опытный мореход Хуги хёльд: большой корабль под широким парусом плывет быстрее!
Повеселевшая дружина Бергвида принялась готовить ужин: над четырьмя кострами повисли котелки, кто-то чистил рыбу, кто-то тащил с «Быка» хлеб и бочонки с пивом. Ингитора наблюдала за этой вполне обычной суетой и потихоньку приходила к мысли, что это не морок. Случилось то самое, чего она так хотела избежать: что она попала-таки в руки Бергвида, и теперь тут нет йомфру Хильды, нет никого, кто мог бы ей помочь. Дней пять они теперь будут плыть обратно на юг вдоль берегов Квиттинга, потом лесом поедут в глубь полуострова, к озеру Фрейра… И там, в усадьбе бывших конунгов, она проведет всю оставшуюся жизнь. У нее будет муж, действительно способный подарить ей однажды мертвую голову Торварда конунга… Но именно сейчас, когда такая возможность стала самой настоящей, Ингитора начисто утратила способность этого желать. Мнимое равнодушие к своей судьбе стремительно таяло. Если ей суждено погибнуть, то лучше пусть ее задушат крепкие руки Торварда Рваной Щеки, но только не объятия Бергвида! На нее словно плеснули живой водой: Ингитора осознала, на краю какой пропасти стоит, и ей опять захотелось жить. Совсем не одно и то же – вернуться с Эгвальдом в Эльвенэс или ехать с Бергвидом на озеро Фрейра! Эгвальд ярл, которого она так мало любила, сейчас представлялся ей добрым, благородным и прекрасным, как светлый альв. Дурачина Оттар, которого она не любила вовсе, был обычным человеком, никому не желающим зла, и уже тем казался так хорош, что она с радостью согласилась бы стать его женой, если бы одно это желание могло прямо сейчас перенести ее с этой жуткой поляны у моря домой, в Льюнгвэлир… Что сказала бы мать, ожидавшая примерно этого, когда ее дочь, вопреки всем разумным советам и настояниям, покинула родной дом, чтоб заняться таким неженским делом, как месть… Она сама виновата. Вся ее жизнь со времени смерти отца представилась ей сплошным безумием; боги за что-то прогневались на нее и лишили разума, заставили совершить целую цепь бессмысленных и диких поступков, которые привели ее в конце концов к собственной гибели. Она сама погубила себя. Перед ней раскрывалась черная дорога под землю, через мост, охраняемый безобразной великаншей, в темные селения Хель. И сама Хель сидела перед ней – Хель в облике мужчины, чье лицо с одной стороны, освещаемое пламенем костра, было красным, а с другой, скрытой во тьме – черным. И никто, никто уже ей не поможет!
