В северных провинциях Мексики многие сочувствовали Соединенным Штатам. Случалось, что граждане мексиканского происхождения сражались против Мексики на стороне Техаса. Бесконечным стычкам никому не удавалось подвести черту, процесс борьбы за власть шел постоянно.

Мы шли так, чтобы кустарник прикрывал нас от дюн, где по предположению отца находился наблюдательный пост. Выйдя на берёг бухты, остановились как раз там, куда я планировал наведаться.

— Корабль здесь, — указал отец, — под водой на глубине пяти морских саженей.

Взглянув через плечо на солнце, он наклонился, взялся за два пучка травы и потянул их на себя. На наших глазах большой кусок дерна отделился и поднялся как дверь, открыв выдолбленную яму, в которой стояли жестяные ведерки и консервные банки, наполненные золотом.

Нельзя было терять ни минуты. Солнце вот-вот зайдет и нас тут же засекут на мысе. Работая молча и быстро, мы переложили золото в мешки, связали их по два и навьючили на спины быков. Закрыв яму дерном, двинулись обратно, как будто ведя двух потерявшихся быков.

Когда стало темно, все собрались вокруг костра на ужин. Мигель и Джонас закончили еду первыми, вскочили в седла и объехали вокруг стада. Все остальные сделали вид, что ложатся спать. Один за другим они исчезали в темноте, но мы с Джин все еще сидели у костра, стараясь поднять пламя выше.

— Он настоящий мужчина, — задумчиво сказала она.

— Отец?

— Да, впервые встречаю такого.

Мне было нечего сказать. Я недостаточно знал о своем собственном отце, да и для разговоров не оставалось времени. Подходил назначенный срок. Мы оба начали волноваться.

Когда стадо устраивается на ночь, быки сначала жуют жвачку и дремлют, но примерно в полночь или около того, все они просыпаются, встают и отправляются щипать траву, прежде чем улечься окончательно. Это — самый подходящий момент, чтобы двинуться в путь. Надо застать скот на ногах, чтобы меньше его беспокоить.

Наш костер полыхал вовсю. Я добавил побольше топлива, сверху навалил несколько кустов, срубленных вблизи, чтобы они упали в огонь, когда прогорят другие дрова. Наблюдатель должен подумать, что кто-то время от времени поддерживает огонь.

Подойдя в темноте к коню, я подтянул подпругу и потрепал его по гриве.

— Все зависит от тебя, дружок, сможем мы сбежать или нет. Хорошо бы у нас получилось.

Мы ждали… ждали. А эти глупые быки лежали, жевали жвачку, продолжая спать. Потом вдруг поднялась старая корова, через минуту уже дюжина животных была на ногах, дальше — больше.

Стараясь двигаться легко, Мигель и Джонас стали подгонять их с двух сторон, направляя на север.

Очень тихо, без понукания, только подталкивая палками, заставили несколько быков выйти на дорогу. Животные неохотно пошли вперед. За ними потянулись другие. Так медленно, без напряжения миновали около мили. Потом заставили быков двигаться немного быстрее, отшагали еще около трех миль. Потом стали прибавлять.

Для ковбоев это была дикая скачка. Джин вместе с нами выполнявшая всю работу погонщика, выбивалась из сил. Но тем не менее успевала следить и за моим отцом, что меня немножечко раздражало, хотя я не хотел в этом признаться даже себе. Кто-то же должен его опекать, он же болен, уговаривал я себя, но ревность где-то глубоко, подспудно грызла меня. Во мне просыпалась мужская сущность… я видел перед собой красивую женщину и мне льстило ее внимание. То внимание, которым до сих пор Джин одаривала меня. Пусть она гораздо старше меня, но и намного моложе отца.

Выровняв стадо, мы гнали его почти бегом. Однако через некоторое время пришлось слегка сбавить темп, чтобы дать скоту передохнуть. Затем снова увеличили скорость.

Нам удавалось не выпускать из вида быков, несущих золото. Оно было хорошо упаковано и крепко привязано. Так что потерять его мы мало рисковали, но все же кто-нибудь из нас обязательно следил за вьючными животными. Оставив позади десять миль, добрались до водопоя и позволили стаду напиться.

Ночь тянулась медленно. Вдруг ко мне подъехал Тинкер и тихо произнес:

— Нам с тобой надо отстать. Сзади отряд.

Что стоило свободно скачущим всадникам догнать нас?

Небо слегка посерело. Стадо преодолело уже больше половины пути. Но впереди — еще мили и мили. Мы повели скот шагом, стараясь не производить шума больше, чем нужно. Быки бы рассвирепели, если бы не так сильно устали.

Отец выглядел ужасно. Его усталое лицо стало бледным, глаза ввалились, но он продолжал скакать, как любой из нас.

Южнее Матамороса проходила граница. До нее уже оставалось совсем немного. Повернув скот, мы погнали его по берегу озера.

Около полудня, когда до границы оставалось миль пять или шесть, преследователи стали нас нагонять.

Посоветовавшись с Тинкером, я поскакал к Джин.

— Послушайте и не возражайте. Вместе с отцом берите быков и гоните их вперед. По всей видимости предстоит принять бой, и будет лучше, если вы окажетесь в безопасности и нам не придется тревожиться за вас.

— Я могу сражаться, — заявил подъезжая к нам отец, хотя выглядел ужасно. На лбу его выступил пот, мертвенно бледные щеки ввалились, он еле держался в седле.

— Сделайте, как вас просят, — продолжал настаивать я, — вы должны перейти границу. Мы вас прикроем. С этим золотом вы сможете нам помочь, если нас схватят.

— Если вы не будете убиты, — ответил отец.

— Нет, мне лень умирать, — улыбнулся я. — Я еще хочу вернуться в Теннесси, чтобы разобраться с Кэфри. Мы оба, ты и я.

Джин убедила его покинуть нас и, взяв двух быков с поклажей, погнала их перед стадом, дальше к границе.

Не прошло и нескольких минут, как мы увидели облако пыли, приближающееся к нам по дороге. Я только переглянулся с Тинкером. Не в моих правилах стрелять в людей, не узнав, каковы их намерения. Взяв старую винтовку крепко и удобно, я ждал появления первых всадников. Когда они подскакали так близко, что их можно было разглядеть, у меня уже не осталось сомнений по поводу их планов. Первым выстрелом я выбил из седла одного из них. По крайней мере, я думал, что это был мой выстрел. Но стреляли мы оба.

Повернув коней, Тинкер и я начали огибать стадо, как это сделали уже Мигель и Джонас.

Через несколько минут мы развернули быков так, что они оказались между нами и нашими преследователями. Нас бы вполне устроило, если бы стадо в панике помчалось на этих парней, но фокус не удался. Лишь немногие быки рванули вперед, остальные застыли в полной растерянности.

Мы долго отстреливались. Но в конце концов нападавшие отрезали нас от стада с двух сторон. Наши лошади совсем выдохлись. Тогда мы приняли бой прямо на месте. Мигель упал первым.

Соскочив с коня, я поставил его так, чтобы стрелять из-за седла и принялся за дело. Вокруг меня свистели пули, и не было времени, чтобы испугаться. Вдруг Тинкер крикнул:

— Ландо! В седло! Пора уходить!

Я уже был на лошади, когда увидел человека в черном костюме, отделившегося от группы. Он мчался к Джонасу и, приблизившись, выпалил в него из двух стволов.

Не нужно было звать врача, чтобы установить, что Джонас мертв. Мои выстрелы вслед не причинили вреда всаднику в черном. Он ускакал. Но я успел разглядеть его. Это был Франклин Декроу. Тинкер тоже узнал его.

Погоня висела у нас на хвосте, и мы летели что было сил. Вдруг я почувствовал, как лошадь обмякла подо мной, и в ту же секунду, перелетев через ее голову, распластался на песке. Последнее, что увидел, широко открытые, темные глаза Тинкера.

По выражению его лица я понял, что он считает меня убитым.

Придя в себя, я схватил винтовку, которую уронил при падении. Чей-то сапог тут же придавил пальцы. Сверху вниз на меня смотрел Антонио Херрара. И я понял, что нарвался на большие неприятности.

Сколько же времени пройдет, прежде чем я снова увижу Техас?

Медленно тянулись тяжелые дни. Недели складывались в месяцы, месяцы — в годы. Годы проходили, а я все еще оставался в заключении. Работал как раб, ел как скотина, а ночи коротал на грязном тюфяке, набитом соломой. Мне снился один сон — я выхожу на свободу. Пробуждаться после него было особенно мучительно.