И капитан тут же выбил на машинке приказ: «В связи с невозможностью вырваться из ледового плена, объявляю открытой зимовку».

«Светлячок» ещё вздрагивал от курсантских ударов, заиндевелые якорьки подпрыгивали в клюзах, а в кубрик к капитану бежали боцман и начальник училища. От обоих пахло морской травой, ветром, бодрым морозцем, но лица их были как две перепуганные тучки: сели!

И вдруг, споткнувшись о порог, они изумлённо посмотрели на капитана: лицо его сияло, он был полон загадочного величия.

— Ну, что? — спросил он ещё загадочнее.

— Вмёрзли! — выпалил Васька.

— Крепко? — спросил Плавали-Знаем.

— Ещё не совсем, — сказал начальник училища. Румянец на его щёчках засиял ярче. — Ещё не совсем, — повторил он. — И есть маленькая идея…

Плавали-Знаем перебил его:

— Идея есть у меня!

— Какая? — Васька пошмыгал носом в сторону камбуза.

Плавали-Знаем вскинул вверх указательный палец:

— Вмёрзнуть ещё крепче!

Васька и начальник ошалело переглянулись и снова посмотрели на сияющего капитана: странные шутки!

Плавали-Знаем с улыбкой наклонился к ним:

— Славы хотите?

— А кто не хочет! — Васька пожал плечами, хотя определённая слава о нём шла давно.

— Смотря какой, — осторожно сказал начальник училища. От славы воспитателя он бы не отказался, от славы композитора — тем более!

— Ну хотя бы славы зимовщиков! — сказал капитан.

У Васьки брови полезли вверх. А начальник училища усмехнулся: «Мужественный товарищ! Хорошо шутит!»

Но Плавали-Знаем многозначительно кивнул:

«То-то…» — и вскинул голову:

— Зимовка! Нужна необыкновенная зимовка! Такая, о которой сообщило радио!

— А что! — согласился Васька. — Был бы компот!

Начальник училища озадаченно почесал в затылке. Он собирался что-то сказать, но капитан опередил его:

— Ваше дело — песни, моё — зимовка! «И в самом деле, — подумал начальник, — конечно, моё дело — песни». Здесь он только гость, и вмешиваться в капитанские дела с его стороны было бы бестактно.

— Это может быть удивительная эпопея, — сказал Плавали-Знаем и подмигнул будущим зимовщикам: — Плавали, знаем! Может!

С льдины снова донеслось: «Раз-два! Взяли!» Кто-то вскрикнул, врезавшись в борт лбом, — за иллюминатором вспыхнуло. И Плавали-Знаем рассмеялся:

— С такими ребятами всё может быть! Свистать всех наверх!

Но свистать кого-либо не было необходимости. Уточка и Барьерчик выбивали ботинками по трапу известную курсантскую мелодию: «Семь часов — пора на ужин!», и с чёрных бушлатов во все стороны сыпался иней. Лобастый Барьерчик прикрывал ладонью фосфоресцирующую в темноте шишку, но бросал взгляд на дверь камбуза, откуда в морозную ночь уплывали дурманящие запахи щей, сваренных коком парохода «Светлячок» Супчиком.

Курсанты ввалились в столовую и, увидев в руках тоненького седого кока дымящуюся супницу, хотели броситься к столу, но услышали бодрый голос капитана:

— Ну как? Вмерзаем?

— Вмерзаем! — в один голос ответили курсанты.

Плавали-Знаем прошёлся по столовой и сказал:

— Отлично!

— Что отлично? — спросил суровый Барьерчик.

— Вмерзаем! — весело сказал капитан. Курсанты посмотрели друг на друга, на энергично мазавшего горчицей хлеб Ваську, на озадаченного начальника, но прочитать на их лицах что-либо определённое было трудно. Васька ахал от горчичного огонька, начальник что-то прикидывал в уме, а Супчик сам застыл от неожиданности с дымящейся супницей. Слова капитана были куда удивительней, чем его, Супчика, щи.

— Всё отлично, — повторил капитан, принимая супницу из рук изумлённого кока. — Значит, зимуем!

Оба курсанта и Супчик разом спросили:

— Как?

— Необыкновенно! — сказал Плавали-Знаем. — Главное — необыкновенно. А остальное уже зависит от нас с вами. Надо вспомнить, как зимовали другие. Кого вы помните из зимовщиков?

Чёрненький кудрявый Уточка хотел было сказать, что зимовка ему не нужна: ему светит место штурмана в рыбкиной конторе — у рыбачков на юге; но из желания блеснуть перед начальством выложил:

— Ну, Амундсен.

Начальник — хоть и был в отпуске — одобрительно кивнул.

— Мало ли кого помним — Скотта, Седова, Нансена, — сказал Барьерчик.

— Какие имена! А?! — Плавали-Знаем поднял вверх палец. — Какие люди!

Не согласиться с этим было трудно. Это звучало!

— А без зимовки кем бы они были? Уточка, присаживаясь к столу, мигнул: намёки капитана обещали кое-что поважнее штурманского места в рыбкиной конторе.

Барьерчик хмуро опустился рядом, и курсанты заработали ложками. А Плавали-Знаем, что-то замурлыкав, мечтательно посмотрел сквозь переборку, услышал, как похрустывает у курсантов за ушами, и захохотал:

— Хрустели от мороза! Да с такими носами и ушами мы выдержим любую зимовку! Выдержим! Плавали, знаем! — Он хотел было подцепить вилкой кусок мяса, но отодвинул тарелку и вслух подумал: — Надо браться за дело!

Обычно Супчик, сложив руки на фартуке, с удовольствием слушал весёлый хруст горбушек, посвистывание обсасываемых косточек, плюханье ложек, и не было для него в жизни музыки прекрасней, чем эта аппетитная симфония. Не было ничего дороже морской тельняшки и чести морского повара. Свои обеды он оценивал по особой штормовой шкале; аппетит 6 баллов, аппетит 8 баллов, аппетит 10 баллов! Нет, не было большего счастья, чем наблюдать, как вся команда дружно налегает на ложки-вёсла, как всё похрустывает в крепких молодых зубах, как поднимается настоящий флотский, штормовой аппетит.

Но сейчас кок только озадаченно мигал. Надвигался шторм совсем иного рода! Над Супчиком, над всей командой прогремели слова: «Надо браться за дело!»

— А мы чем заняты? — спросил Васька, посасывая кость.

Плавали-Знаем посмотрел на него с негодованием и, помолчав, повернулся к экипажу:

— Итак, что прежде всего нужно для настоящей зимовки?

На минуту в столовой воцарилась такая тишина, что стало слышно, как за иллюминатором думают звёзды, а с острова донёсся собачий лай.

Васька закричал:

— Собаки! Нужны собаки! Какая без собак зимовка?!

Супчик хихикнул, но Плавали-Знаем, торжественно загнув мизинец, сказал:

— Правильно, у всех зимовщиков были собаки!

— А что с ними делать? — спросил Барьерчик.

— Что делать? — с усмешкой спросил Плавали-Знаем. Он уже почти летел на собачьей упряжке в нерпичьей шубе — как Амундсен!

А начальник училища, тоже воскликнувший:

«Что делать?!», услышал мелодию — звон упряжки, песню ветра и — шутить так шутить! — сказал:

— Меха нужны, полярные меха! Шубы, шапки, унты!

— Шубы, шапки, унты! — повторил Плавали-Знаем и загнул второй палец.

— Лёд! — подавшись вперёд, крикнул Уточка.

Плавали-Знаем с удивлением посмотрел на него. Но Уточка, задрав крепенький нос, объяснил:

— Настоящий лёд! Айсберги, глыбы, торосы! И Плавали-Знаем, оценив всю важность предложения, загнул третий палец.

— Солонинка нужна! — язвительно подумал вслух Супчик. — Зимовщики ели солонинку. А я — на тебе! — он всплеснул руками, — как назло, перед рейсом получил свежую говяжью ногу. Может, обменяем?

Васька с тревогой посмотрел на него, и Супчик рассмеялся:

— Шучу, шучу!

— А при чём тут шутки? Обменять, и никаких разговоров! — приказал капитан.

Кок, всё ещё не принимая приказания всерьёз, вздохнул:

— Ружьецо бы для охоты…

— Все великие полярники вели дневники, — заметил угрюмый Барьерчик, которому эта зимовка была как снег на макушку. Мечтал о кругосветке, а застрял у Камбалы!

— Дневники, обязательно дневники! — Плавали-Знаем собрал все пальцы в кулак и, поднявшись над столом, подмигнул: — И вы увидите, наш «Светлячок» когда-нибудь поднимут на пьедестал!