Это было во время политических смут в Шотландии. В один поздний летний вечер, по узкому горному проходу пробирался верхом в Пертшайр какой-то знатный молодой джентльмен, в сопровождении двух слуг, из которых один вел навьюченную лошадь. Дорога шла вдоль озера, то между высоких деревьев, то среди скал. Молодой человек, не обращая никакого внимания на необыкновенно живописную местность, ехал рядом, то с одним, то с обоими слугами, горячо и дружески разговаривая с ними. Предметом разговора служили готовность предводителей местных кланов принять участие в междоусобной войне. Во время такого разговора путники увидали на некотором от себя расстоянии всадника, спускавшегося к ним на встречу. Заходящие лучи солнца ярко играли на его каске и латах и доказывали, что он вооружен по военному.

^{Путники увидали на некотором от себя расстоянии всадника.}

— Надо узнать, кто это и куда едет, — проговорил молодой человек и, пришпорив лошадь, поскакал навстречу к всаднику.

Всадник, увидав скачущих к нему людей, придержал лошадь и тихим шагом стал подъезжать к ним. Под воином был превосходный вороной конь, без труда поднимавший тяжело вооруженного и точно приросшего к седлу всадника. На голове у воина блестела лакированная каска с плюмажем, а латы на груди были такие твердые, что казалось, могли вынести какой угодно ружейный выстрел. Под латами виднелось кожаное платье. Воин был вооружен и саблей, и кинжалом, и ружьем, и пистолетом.

Наружность у незнакомца была воинственна, и вполне соответствовала его вооружению. Это был человек лет сорока, очевидно давно, знакомый с военным делом, что называется, служака, которому довелось на своем веку увидать не одно сражение и вынести не одну рану. Остановившись шагах в тридцати от трех кавалеристов, он приподнялся на стременах, как бы для того, чтобы хорошенько рассмотреть незнакомцев и проникнуть в их намерения. Взяв в правую руку ружье, он по-видимому решился, в случае нужды, защищаться до последней капли крови. Хотя противная сторона превышала его численностью, но зато только один молодой человек, одетый в богатое платье полувоенного покроя, был хорошо вооружен, слуги же его были в простых полукафтанах из толстого сукна, и все вооружение их ограничивалось саблями и пистолетами.

Осмотрев воина, молодой человек предложил самый обыкновенный в то время вопрос:

— За кого вы?

— Нет, сначала скажите, за кого вы? — отвечал воин, — тому, кто сильнее, следует первому объявлять свой лозунг.

— Мы за Бога и за короля Карла, — отвечал молодой человек. — Ну, теперь говорите вы.

— Я за Бога и за свое знамя, — отвечал воин.

— А какое ваше знамя? — спросил молодой человек. — Говорите яснее, за кого вы — за дворян или за круглоголовых, за роялистов, или за конвентистов?

— Сэр, — отвечал всадник, — воину или искателю счастья лгать не приходится, и потому я по правде скажу вам, что сам не знаю — за кого я, так как еще не решил, чью сторону мне принять.

— Надо думать, — возразил молодой человек, — что когда вопрос идет о чести и религии, то всякий благородный человек не станет колебаться долго, чью сторону ему принять.

— Если вы, сэр, говорите это с тем, чтобы оскорбить меня или задеть мое достоинство, — вскричал всадник, — то я сейчас же готов разделаться с вами кровью, хотя я один, а вас трое. Но если вы говорите это просто в виде логического рассуждения, которому я когда-то учился в Маршальской школе в Абердине, то пожалуй я готов логически же доказать вам, что намерение мое не мешаться до известного времени в настоящие смуты говорит лишь о благоразумии человека, служившего под победоносными знаменами Густава Адольфа, северного льва, и многих других храбрых полководцев различных наций.

Молодой человек, перекинувшись несколькими словами с своими спутниками, снова обратился к незнакомцу:

— Очень бы мне хотелось, сэр, — продолжал он, — переговорить с вами об этом предмете. Признаюсь, я стал бы гордиться, если бы мне удалось склонить вас на нашу сторону. Я еду теперь в один знакомый дом, неподалеку отсюда; если бы вы поехали со мною туда, то нашли бы там покойный ночлег, а на следующее утро, если мы не сойдемся, то вы могли бы отправиться на все четыре стороны.

— А кто же мне поручится в моей безопасности? — спросил осторожный воин. — Не зная фамилии своего поручителя, угодишь пожалуй и в западню.

— Я граф Ментейт, — отвечал молодой человек, — и могу сказать, что на мое честное слово вы можете положиться.

Воин закинул на спину ружье и отдав честь по военному, подъехал к графу.

— Можно ли не верить вашему сиятельству? — отвечал он, — а я с своей стороны обещаю вам быть boncamarado в aureo otio, т. е добрым товарищем в золотом досуге, равно как и в опасности до тех пор, пока мы будем вместе. Надо думать, что в настоящее смутное время вы не сочтете это лишним. Теперь голова целее в стальной каске, чем в мраморном дворце.

— Я глубоко ценю ваши услуги, — отвечал граф, — но надеюсь, что вам не придется выказывать вашей храбрости там, где мы будем. Мы едем просто в дружеский дом.

— Я очень благодарен вашему сиятельству за приглашение, — отвечал воин, — и надо правду сказать, что без вас я не знал бы, где мне и моему бедному коню привелось бы провести сегодняшнюю ночь.

Сказав это, он погладил своего коня.

— Но позвольте же и мне узнать, — сказал граф, — с кем свел меня счастливый случай?

— Меня зовут Дольгетти, — отвечал воин, — ротмистр Дугальт Дольгетти из Друмтвакета. Фамилию мою вы могли встретить в шведских и немецких газетах. Отец мой промотал прекрасное имение, и я, кончив курс в Маршальской школе в Абердене в восемнадцать лет, мог только искать счастья в германских войнах. У старого генерала Лесли я изучил военный устав и приобрел привычку стоять по восьми часов на карауле, не снимая лат.

— Вы конечно бывали и в жарких битвах? — спросил граф.

— Разумеется, граф! Кто принимал участие при взятии Франкфурта, Шпангейма и Нюренберга, тот несомненно должен иметь понятие об осадах, штурмах, вылазках и траншеях, — отвечал Дольгетти.

— Позвольте узнать, каким чином вознаграждены вы за ваши доблестные военные заслуги?

— Чином ротмистра или командира роты, — отвечал Дольгетти. — После смерти непобедимого Густава я решился выйти из шведской службы и поступил к Валленштейну в ирландский полк Вальтера Бутлера. Служа у Густава, я во все время службы не видал у себя в кармане и двадцати далларов, разве только после какой-нибудь победы, штурма или взятия города, когда опытному искателю счастья редко не удастся поживиться.

— К лучшему ли вам послужил переход к Валленштейну? — спросил граф.

— Все равно, совершенно все равно, — отвечал ротмистр, — ну да ведь того, чего не получишь с начальства, можно с избытком получить с обывателей.

— Что же вас заставило бросить службу у Валленштейна?

— Несправедливость, граф. Я был наказан полковником Бутлером за дуэль — суровее, чем мой противник. Это так меня взбесило, что я перешел на службу к испанцам.

— Надеюсь, вы наконец остались довольны этой переменой? — спросил граф Ментейт.

— В благодатном крае, на юге, квартиры были чудные и жалованье испанцы платили аккуратно, — отвечал Дольгетти. — Можно было понежиться на просторе.

— Неужели вы покинули и эту службу?

— Покинул. Испанцы слишком горды и нетерпимы в религиозном отношении.

— И вы снова перешли в другую службу?

— После этого я перепробовал службу в двух или трех государствах, и затем узнав, что и на родине что-то заваривается, я тотчас же бросил службу у мейн-герров и притащился сюда, чтобы предложить моим соотечественникам свой опыт и свои военные познания. Вот, ваше сиятельство, краткое описание моей жизни.