Поднявшись на ноги, он обнаружил, что стоит лицом к лицу с вольнорожденным. Несмотря на шок от удара, тот сумел вскочить раньше. Краем глаза Эйден заметил поблизости какой-то предмет. Стремительным движением он отпрыгнул назад и. нагнувшись, подхватил его с земли. Это оказался кусок трубы — обломок ствола ЛСМ, с зазубренными краями.

Тут же, не медля, Эйден пустил трубу в ход. Джоанна много раз говорила группе, что воин должен уметь использовать в качестве оружия любой предмет. Зануда Дерворт не преминул заметить как-то, что настоящий воин выигрывает, даже не имея привычного оружия. Издав особый, пронзительный вопль, который используется на соколиной охоте дома, на Цирцее, Эйден перехватил трубу поудобнее и ринулся на противника.

Вольнорожденный с удивлением посмотрел на очутившуюся вдруг в руках у его противника железяку. Сам он уже стоял в боевой стойке, держа свое оружие наготове. Это был короткий стилет, изготовленный, по всей видимости, из какого-нибудь обломка, подобранного на краю полигона. (Инструкторы поощряли кадетов к подобному собирательству. Почти вся посуда и простейший инвентарь делались из обломков боевых машин. Некоторые умельцы изготавливали и холодное оружие, хотя это и было запрещено.)

В глубине души Эйден не мог не восхититься своим противником, умудрившимся скрыть от бдительных глаз дежурных офицеров запрещенное оружие, а теперь, не задумываясь, пускающим его в ход, раз появилась такая необходимость. А необходимость и вправду была, ибо перед вольнорожденным стоял вернорожденный, собирающийся раскроить ему череп, причем оружием отнюдь не запрещенным.

Но тут же Эйдена захлестнула бешеная ярость. Он, этот грязный вольнорожденный ублюдок, поднимает руку, и на кого? На вернорожденного, на воина. Смерть выродку!

Эйден попробовал опередить противника. Перебросив трубу из правой руки в левую, он нанес удар по руке вольнорожденного, державшей стилет. Эйден рассчитывал выбить оружие и, если удастся, сломать противнику руку.

Но вольнорожденный оказался проворнее. Предупреждая движение Эйдена, он резко откачнулся вправо, и труба лишь задела его рукав, затем он сделал быстрый выпад. Эйден, которого увлекала инерция, не успел увернуться. Стилет оставил кровавую царапину на его руке. Однако и вольнорожденный потерял равновесие.

Силы, похоже, были равны. Однако Эйден обладал одним преимуществом — сейчас им двигала холодная, расчетливая ярость. Противник же просто хотел победы. Подобно всем вольнорожденным, он не умел полностью отдаваться стихии боя.

Забыв о боли в руке, Эйден метнулся навстречу противнику, стремясь воспользоваться удобным моментом. Подняв трубу, он наискось врезал тому по лбу, оглушив его. Вольнорожденный покачнулся, сделал шаг назад и попытался было ответить выпадом, но шок от удара сказался на координации движений. Он промахнулся.

Эйден перехватил руку со стилетом и… рывком подтащив ее к лицу, изо всех сил вцепился зубами в запястье, ощутив во рту солоноватый привкус крови. Тактика сработала. Противник выронил стилет. Несколько мгновений Эйден раздумывал, не приколоть ли ублюдка его собственным оружием, но затем передумал и отбросил прочь и трубу. Он убьет противника голыми руками. Эйден жаждал крови.

Ему не дали это сделать. Едва вольнорожденный потерял сознание (Эйден бил его головой об землю — еще, еще и еще), как из укрытий, расположенных в самых неожиданных местах, повыскакивали офицеры-инструкторы. Тут же рядом опустился небольшой вертолет, из которого выскочили судьи, следящие за боем. Потребовалось четверо офицеров, чтобы оторвать Эйдена от его жертвы, и еще трое — чтобы привести его в себя. К этому времени вольнорожденный был уже в сознании и с ненавистью смотрел на Эйдена. Прежде чем его уволокли, он успел выкрикнуть:

— Не радуйся раньше времени, ты, зачатый в помойном ведре!

Озверев, Эйден попытался снова броситься на него. Офицеры удерживали его, пока другие тащили вольнорожденного.

Ярость снова охватила его, когда объявили о результатах учебного боя. Эйдену была присуждена победа, но единственно за то, что он едва не убил своего противника. Почти все свои очки он потерял, во-первых, из-за того, что не устранил вовремя противника, и во-вторых, потому, что позволил ему установить взрывное устройство на боевом роботе. Его героическое поведение, когда он сумел избавиться от взрывного устройства, принесло ему несколько очков, но разрушение робота свело все на нет. В результате Эйден набрал очков меньше всех в группе. Офицер, объявлявший группе о результатах, сухо заметил, что машину Эйдена вряд ли удастся восстановить. Теперь это — груда металлолома. Выслушав его речь, Эйден мрачно подумал, что у того вольнорожденного ублюдка теперь появится возможность сделать себе новый стилет.

Джоанна, в свою очередь, тоже подсыпала соли на его раны.

— Ты силен. Ты в хорошей форме. Ты не полный кретин, можно даже сказать, почти умный. Но раззява. Единственно, за что хвалю тебя, так это за то, что ты не сдаешься. Я уже совсем собралась было объявить твою машину «взорванной», когда ты пошел на крайний шаг. Я восхищена твоей яростью, но это ярость азартного дурака. Когда-нибудь ты ПРОИГРАЕШЬ. Тебе не стать настоящим воином, так что лучше заранее приготовься к этому. Ладно. Я вижу по твоим глазам, что ты вот-вот взорвешься. Брось. Пошли лучше в постель. Ты выместишь на мне свою ярость, я на тебе свою.

— А ты-то с чего разъярилась? — буркнул Эйден. — Ты же была сегодня среди наблюдателей. (Вот уже несколько месяцев" как он обращался к Джоанне на «ты», когда они были вдвоем.)

— Птенчик! Моя ярость всегда со мной. Эйден последовал ее совету, и это помогло. Их совокупление напоминало жестокую схватку. Зато потом он обнаружил, что ярость ушла. Эйдену было хорошо и покойно.