О, да, он вполне способен предоставить защиту беглецам, утешить умирающих, предложить вино и сочувствие изгоям. Когда владеешь таким замком, как Кэйр Керилл, — все это в порядке вещей. Вот только ожидание дается тяжело.

Вслед за Колфортом он спустился по длинной винтовой лестнице во двор замка, готовясь сыграть роль любезного хозяина; шаги его гулко отдавались в каменном колодце.

Стрела с силой ударилась в центр мишени, и Фалькенберг оглянулся на Торна Хагена, который с недовольным видом ковылял в его сторону. Хаген с трудом уселся на серые каменные ступени и поморщился, вытягивая ноги. В свои пятьдесят лет Торн Хаген оставался по-прежнему красивым мужчиной и любил утверждать, что выглядит не больше, чем на тридцать. Однако сегодня, под тусклыми лучами декабрьского солнца, в непривычной для него походной одежде, он выглядел на очень усталые пятьдесят.

Фалькенберг протянул руку к колчану, скрытому под черным плащом, и извлек вторую стрелу. Зазубренный наконечник он поднес ко лбу в насмешливом приветственном жесте. Торн Хаген был самым невоинственным из всех людей, кого он знал, и одна лишь мысль о том, как дородный лорд-Дерини в новых, необмятых кожаных доспехах в такой холод гнал лошадь по горам, от Уэнлокского кряжа, казалась совершенно неправдоподобной.

— Доброе утро, — поприветствовал его Фалькенберг. — Рад видеть тебя в Гнезде Ястреба, Торн. Удачно ли прошла твоя поездка из Картата?..

В голосе его отчетливо слышалась насмешка.

— Черт возьми, Фалькенберг, почему, во имя всего святого, у тебя нет Переносящих Порталов? Я провел в седле четыре дня, все время в гору и против ветра! Я за двадцать лет столько не ездил верхом, а сейчас едва-едва сполз на землю!

Фалькенберг наложил стрелу на тетиву.

— Ну, что я могу сказать тебе, Торн… У меня здесь, разумеется, есть Порталы. Я просто не люблю непрошеных гостей, и даже Ридон или его святейшество Стефан Корам не смогут прорваться через мою защиту. А все потому, что никто не придает значения моей писанине. — Облаченной в перчатку рукой он крепче сжал лук и оттянул назад тетиву, так что скрипнули деревянные рога. Это был угловатый составной лук из Он-Огура, края Семи Племен к востоку от Торента, истинное оружие степного кочевника… — Поверь, это ради твоего же блага, Торн. Невозможно выглядеть истинным Дерини, восседая в паланкине. Достоинство рождается только в седле. — Его улыбка по-прежнему вызывала раздражение.

— Ублюдок. — Хаген с силой растирал бедра, пытаясь совладать с болью в ноющих мышцах. — Холодный, грубый, надменный, лукавый ублюдок, страдающий манией преследования!

— Ну, если только… — Фалькенберг поднял лук, натянул как следует тетиву, отводя глаза от мишени, и выстрелил. Стрела, подрагивая, замерла в верхней левой четверти черного круга. Он потянулся за следующей.

— От меня ждут, что я смогу обсудить с тобой важные вопросы, — промолвил Хаген. — Ты по-прежнему представляешь для всех проблему… А сам стоишь тут передо мной и играешь с этим дикарским луком, будь он неладен. Проблема того же рода, как когда ты вынуждаешь людей гоняться за тобой по этим проклятым горам, в холод и под дождем.

— Стало быть, официальный посланец. — Не открывая глаз, Фалькенберг вновь поднял лук, нацелил на мишень и выстрелил. Стрела вонзилась в точности рядом с первой, отсекая щепки и глубоко входя в дерево. — Довольно жаловаться! Они послали тебя сюда своей властью… так чего же хочет Совет? — Он ослабил тетиву и обернулся к Хагену.

— Денис Арилан приходил к Баррету. Один из странствующих гвиннедских епископов написал Денису письмо и поведал некую удивительную историю…

— Истелин, — очень тихо произнес Фалькенберг. — Должно быть, это Истелин.

— А Денис все выложил Совету. — Усталый и раздраженный, Хаген поднял глаза. — Нам ведь следовало узнать об этом, не правда ли?

— А в чем дело, Торн? — Голос Фалькенберга звучал тускло и невыразительно. — Чего они от меня хотят?

Пожав плечами, Хаген отвел взгляд. Он чувствовал себя непривычно беспомощным. Кристиана Фалькенберга он знал с самого детства; Баррет и Вивьен решили, что именно он лучше прочих подойдет на роль посланника. Он давал сыну Дерека Фалькенберга первые уроки по истории Дерини, и сейчас ему совсем не хотелось встречаться взглядом с Кристианом Ричардом.

— Этот епископ утверждает, что был в Картмуре, и на горе Кинтар обнаружил новую часовню. Кто-то построил ее там и нанял священника только для того, чтобы читать заупокойные службы по Кариссе Толанской.

— Разумеется, это я. Неужели ты в этом сомневался? — Лицо Фалькенберга застыло, глаза смотрели куда-то вдаль. — Ей нравилось это место и вид на южное море. Она встречалась там со мной, в последний раз, когда я вернулся из Бремагны. Я ведь тоже верующий… в своем роде. И имею полное право возвести часовню и зажечь там свечи. Кто возражает: Церковь или Совет?

— Да они, собственно, не то чтобы возражают, но… Совет ведь запретил Кариссе бросать вызов новому королю Гвиннеда. Она погибла, будучи официально объявленной вне закона, и Стефан был бы рад считать, что обрек ее вечные муки. И, кроме того, все они желают знать…

Хаген огляделся, бросив взгляд на свиту Ястреба и на стены Кэйр Керилла, чувствуя себя очень одиноко и неуютно. Он продрог до костей, и все его тело ныло от долгой скачки. Ему совсем не по душе было покидать свой дом в Картате ради того, чтобы бросить вызов непредсказуемому Кристиану Фалькенбергу. Он сделал еще одну попытку.

— Они ведь успели позабыть о тебе. Никто тебя не видел, и они забыли. После всех твоих книг и того, что ты там написал, они хотели забыть. Но они боятся. Ты такой же, каким был Ридон: слишком любишь одиночество. Они помнят, что было между вами с Кариссой, и они… мы не знаем, как ты поступишь теперь. Стефан, Баррет и Деннис опасаются, что ты можешь отправиться на юг, чтобы убить Аларика Моргана или его короля. От имени Совета я должен передать тебе, хотя это и не вполне официально, что Совет желал бы…

— Чтобы я вернулся в эмираты, или в Аламут, или свалился в горах с обрыва. — Фалькенберг подправил натяжение тетивы и взял новую стрелу. — Где-то здесь у меня есть запись последней речи, с которой к ним обратился Ридон. Я могу приложить свою печать, а Ты отвезешь ее Совету. Скажи Кораму, что я подписываюсь под каждым словом. У меня нет армии, с которой я мог бы двинуться на Ремут, и я не собираюсь поджидать Моргана с ножом в темном закоулке. Она отправилась в Ремут в одиночку и запретила мне следовать за ней. Таково было ее решение. И я буду оплакивать ее гибель так, как пожелаю. Но Совет может вновь позабыть о моем существовании… пока что. Корам с Барретом с самого начала желали ей смерти. С того самого дня, как погиб Марлук, они хотели, чтобы и Карисса последовала за ним. К тому же им нравится делать вид, будто меня нет на свете. Однажды я напомню им о себе… но не сегодня. Скажи им, чтобы забыли обо мне.

С резким свистом стрела сорвалась с тетивы и вонзилась по самое древко прямо в центр мишени.

Во дворе раздавались голоса мавров: Юсуф аль-Файтури тренировал полдюжины уцелевших соплеменников из числа телохранителей Кариссы. Все они поклонились проходившему мимо Фалькенбергу с выражением безмолвного ожидания на лицах.

Губы Фалькенберга скривились в холодной усмешке. Он ощущал на них привкус погибели. Ты был возлюбленным Сумеречной, — говорил ему Юсуф. — Мы пришли, чтобы вместе с тобой двинуться на юг, в город большого собора. Мы говорили с эмиром аль-Джабалем, и Владыка Горы повелел нам отомстить за госпожу. Мы дали клятву стать федай’инами и предаемся в руки Ястреба, как подобает Всадникам Смерти…

Положив ладонь на рукоять кинжала за поясом, Фалькенберг поклонился в ответ, с негромкими словами на певучем мавританском наречии:

— Так говорите же, что смертная кара настигнет всех, кроме тех, что следуют Истинной Вере и живут в трудах праведных; ибо их ждет награда…