И ангел является и говорит: ангел является и говорит: »Ты обрёл милость в глазах Господа. Проси — всё, что ты хочешь, тебе Бог даст». Ты обрёл милость в глазах Господа. Проси — всё, что ты хочешь, тебе Бог даст».

(Вы знаете, почему ходят анекдоты о шотландцах, чем они славятся…) И вот этот божий человек так задумался — мучительные были у него минуты, он долго мучился.

Затем он говорит: тем он говорит: »Знаешь, что, Господи? Выколи мне один глаз…». Знаешь, что, Господи? Выколи мне один глаз…».

А, я, простите, забыл вам сказать, что ангел ему говорит: я, простите, забыл вам сказать, что ангел ему говорит: »Проси всё, что хочешь. Но знай — твоему соседу Бог даст в два раза больше». Проси всё, что хочешь. Но знай — твоему соседу Бог даст в два раза больше».

И вот тогда шотландец говорит: вот тогда шотландец говорит: »Господи, выколи мне один глаз»… Это молитва варвара опять же. Господи, выколи мне один глаз»… Это молитва варвара опять же.

Более высокая молитва: «Господи, дай мне…». Дай мне корову, дай мне золото и так далее — просительная молитва.

Бывает более высокая: она тоже просительная, но человек просит духовный дар: «Господи, прости мне моё беззаконие…». Это тоже просьба. Но это уже высокая просьба… «Сердце чистое созижде во мне, Боже» — это высокая просьба, но тоже просьба.

А есть более высокая молитва… Это благодарность. Благодарение… Вы помните, в Евангелии Христос исцеляет десять больных — только один возвращается поблагодарить. Благодарность — редкое чувство. Хотя на благодарности вообще строится вся духовная наша жизнь. Неслучайно величайшее таинство православной церкви называется «евхаристия» — благодарение…

Был такой замечательный английский писатель Честертон — вы, может быть, знаете его по детективным рассказам про отца Брауна. Он не детективщик, Честертон — он хороший католик, хороший богослов. Но он беседует с англичанами. А англичане — народ несчастный. Их несчастье заключается в том, что им в школе преподают Закон Божий. И поэтому они считают, что они в детстве Закон Божий изучили, они всё о Христе знают — больше ничего не интересно. Я помню, однажды с английским священником беседуем в неофициальной обстановке. И где‑то после того, как мы законспектировали третий бокал:), он так (галстук развязал) говорит: л такой замечательный английский писатель Честертон — вы, может быть, знаете его по детективным рассказам про отца Брауна. Он не детективщик, Честертон — он хороший католик, хороший богослов. Но он беседует с англичанами. А англичане — народ несчастный. Их несчастье заключается в том, что им в школе преподают Закон Божий. И поэтому они считают, что они в детстве Закон Божий изучили, они всё о Христе знают — больше ничего не интересно. Я помню, однажды с английским священником беседуем в неофициальной обстановке. И где‑то после того, как мы законспектировали третий бокал:), он так (галстук развязал) говорит: »А, знаешь, отец Андрей, всё‑таки Англия никогда не будет христианской страной…». А, знаешь, отец Андрей, всё‑таки Англия никогда не будет христианской страной…».

Ну, я в душе был с ним согласен, но из вежливости спрашиваю: why, дескать, почему?

А он говорит: он говорит: »Мы англичане слишком консервативные люди, чтоб принять Христа…». Мы англичане слишком консервативные люди, чтоб принять Христа…».

Так вот, Честертон знал, с кем он имеет дело, и поэтому он не мог прямо писать богословский трактат — он писал детективы. Как Льюис писал сказки, как Толкиен писал свои фантастические романы… Это кружок, действительно, гениальных людей, которые пробовали Евангелие проповедовать в Англии. И вот Честертон однажды говорит так: к вот, Честертон знал, с кем он имеет дело, и поэтому он не мог прямо писать богословский трактат — он писал детективы. Как Льюис писал сказки, как Толкиен писал свои фантастические романы… Это кружок, действительно, гениальных людей, которые пробовали Евангелие проповедовать в Англии. И вот Честертон однажды говорит так: »Настоящее религиозное воспитание малыша начинается не тогда, когда отец начинает ему рассказывать о Боге, а тогда, когда мать учит говорить «спасибо» за вкусно испечённый пирог…». Вот тогда рождается чувство благодарности. Настоящее религиозное воспитание малыша начинается не тогда, когда отец начинает ему рассказывать о Боге, а тогда, когда мать учит говорить «спасибо» за вкусно испечённый пирог…». Вот тогда рождается чувство благодарности.

И как святитель Иоанн Богослов говорил: как святитель Иоанн Богослов говорил: »Вера — это удел душ благодарных». Если человек неблагодарный, он Бога никогда не научится благодарить и молиться…Вера — это удел душ благодарных». Если человек неблагодарный, он Бога никогда не научится благодарить и молиться…

Значит, более высокая — благодарная молитва. Ещё выше находится ещё одна молитва — «славословие» называется. Потому что, когда я благодарю, в этом всё равно есть некоторый эгоцентризм. Но славословие — это искренняя радость о Боге. Как в Евангелии сказано: ачит, более высокая — благодарная молитва. Ещё выше находится ещё одна молитва — «славословие» называется. Потому что, когда я благодарю, в этом всё равно есть некоторый эгоцентризм. Но славословие — это искренняя радость о Боге. Как в Евангелии сказано: »От избытка сердца возглаголят уста ваши…». Горение сердца, когда человек ничего не просит, ни о чём не благодарит — он просто радуется о Боге. Вот это высшая молитва. И на эту высшую молитву способен только такой человек, который не предполагает, что Бог есть, а который видит Его… Его сердце коснулось Бога, и поэтому он теряет все слова и просто говорит «Аллилуйя!». От избытка сердца возглаголят уста ваши…». Горение сердца, когда человек ничего не просит, ни о чём не благодарит — он просто радуется о Боге. Вот это высшая молитва. И на эту высшую молитву способен только такой человек, который не предполагает, что Бог есть, а который видит Его… Его сердце коснулось Бога, и поэтому он теряет все слова и просто говорит «Аллилуйя!».

Так вот, православие — это умение правильно славить, прославлять Бога, то есть умение так выстроить свою жизнь, свою душу, чтоб сердце всегда созерцало своего Творца, чтоб Бог в нём жил…

Вот теперь мы вновь коснулись вопроса веры… В чём же принципиальное различие, почему мы говорим о вере? Почему мы не говорим о знании? Неужели христианин не знает, во что он верит?

Но если мы откроем Библию, мы там увидим — Апостол Павел говорит: если мы откроем Библию, мы там увидим — Апостол Павел говорит: »Я знаю, в Кого уверовал». Вот фраза, из‑за которой должен был бы подать в отставку любой преподаватель научного атеизма, который читает лекцию о том, что вера — это недостаток знания, люди веруют оттого, что им знаний не хватает… Вот Апостол Павел говорит: »Я знаю, в Кого уверовал». Что это за антиномическое сочетание? Почему же мы верим, а не просто знаем? Я знаю, в Кого уверовал». Вот фраза, из‑за которой должен был бы подать в отставку любой преподаватель научного атеизма, который читает лекцию о том, что вера — это недостаток знания, люди веруют оттого, что им знаний не хватает… Вот Апостол Павел говорит: если мы откроем Библию, мы там увидим — Апостол Павел говорит: если мы откроем Библию, мы там увидим — Апостол Павел говорит: »Я знаю, в Кого уверовал». Вот фраза, из‑за которой должен был бы подать в отставку любой преподаватель научного атеизма, который читает лекцию о том, что вера — это недостаток знания, люди веруют оттого, что им знаний не хватает… Вот Апостол Павел говорит: »Я знаю, в Кого уверовал». Что это за антиномическое сочетание? Почему же мы верим, а не просто знаем? Я знаю, в Кого уверовал». Вот фраза, из‑за которой должен был бы подать в отставку любой преподаватель научного атеизма, который читает лекцию о том, что вера — это недостаток знания, люди веруют оттого, что им знаний не хватает… Вот Апостол Павел говорит: »Я знаю, в Кого уверовал». Что это за антиномическое сочетание? Почему же мы верим, а не просто знаем? Я знаю, в Кого уверовал». Что это за антиномическое сочетание? Почему же мы верим, а не просто знаем?