Что же тогда остаётся? Тогда остаётся только христианский выход: сказать — да, Божественное существо просто, безгранично, бесконечно, просто. Но над Божественным бытием существует Божественная личность, которая контролирует проявление Божественной природы вовне… Но при этом нельзя себе представить, что личность есть некая особая деталь, часть, которая где‑то рядышком с природой лежит. Различие личности и природы (и в человеке, и в Боге) в православной традиции всегда объяснялось скорее грамматически.

Вот смотрите, в чём разница между природой и личностью. Если мы поставим вопрос: что держит эту записку? Ответ: рука. Если поставить вопрос: кто держит эту записку? Ответом придётся указать на мою личность. Я могу прищемить свои пальцы дверью — может быть вопрос: что болит? — Пальчик болит. Кто испытывает эту боль? Кто является субъектом этой боли, носителем её? И опять нам придётся указать на личность. Так вот… Природа отвечает на вопрос «что?» — личность отвечает на вопрос «кто?». Это некий субъект, который владеет всеми качествами природы, всеми её составляющими. Но самого этого субъекта нельзя охарактеризовать с помощью каких‑то качеств — он носитель всех качеств, носитель всех признаков, который свободно распоряжается ими…

У святого Василия Великого в IV веке есть такое предложение: «Присмотрись к себе: когда ты в себе заметишь различие между личностью и природой, перенеси это различие на Бога — и не погрешишь»…

…Теперь мы перейдём к некому экскурсу уже в антропологию. Как видите, это неизбежно. Теперь будет попроще, потому что Бог — это То, что на нас мало похоже. Мы говорили о Боге — это было тяжело. Теперь будем говорить о людях — о самих себе…

Итак, каждому из нас известно, что мы весьма сложны. В Книге Бытия, когда говорится о том, что Бог создавал человека, есть такая фраза, которая очень затемнена русским переводом. Слепил Бог человека из глины — да, там говорится? А затем говорится:

И вдунул Бог в лицо человека дыхание жизни.

Это в русском тексте. А в еврейском тексте есть две особенности.

Во–первых, там говорится не «в лицо», а «в ноздри».

Вот чтобы понять смысл этих слов, надо представлять, что культуры бывают разными. И в разных культурах есть разные этикеты, в том числе. Скажем, когда мы приветствуем друг друга, в западном мире сегодня подают друг другу руку. Или, скажем, целуются. А вот в Древнем Вавилоне приветствие состояло в том, что люди потирали нос при виде другого — потирание носа было знаком приветствия. И поэтому то, что здесь Бог в ноздри человека вдыхает жизнь, — это поцелуй в нос, знак приветствия. Вот представьте — женщина родила малыша. Первый раз ей его приносят. Первый робкий поцелуй — «здравствуй, малыш». Вот это вот нечто такое, что мы видим на первых страницах Библии.

А следующая интересная деталь, которая исчезла в русском переводе: слово «жизнь» в еврейском тексте — во множественном числе: «мехеш хаим». Много жизней дано человеку. Но только не в компьютерном смысле (как в компьютерных играх — у тебя много попыток, много шансов быть расстрелянным, сожжённым и так далее). Не в этом смысле. И не в смысле реинкарнации: поживёшь, потом ещё раз поживёшь, ещё одна реинкарнация будет и так далее. Нет.

Первичный смысл этого библейского текста: преизбыток жизни дан человеку. Вот это очень интересная тема Библии — тема избытка. Бог не скупердяй — Бог не мерою даёт духа. Бог даёт лишние дары. Вспомните, в Евангелии чудо умножения хлебов: насытились пять тысяч, и корзины остаются объедков ещё. Чудо в Кане Галилейской (первое чудо Христа): вода превращена в вино, и ещё остаётся потом, свадьба кончилась, уже вся пьяная лежит, а вино ещё остаётся.

Человек вообще создан так… Физиологи до сих пор удивляются: «зачем нужен головной мозг?». Потому что мы им пользуемся на десять процентов — зачем всё остальное?

Так вот… понятно, что это множественное число — это некий избыток жизни, который дан человеку. Это непосредственно библейский смысл.

А вот затем уже (в православной особенно традиции) в этом словосочетании и другой смысл стали углядывать, разглядывать: в человеке много уровней жизни. Помните, мы говорили о микрокосмосе? Много уровней жизни в человеке.

Вот есть жизнь чисто физиологическая, которая роднит нас с животными, даже самыми примитивными.

Есть жизнь душевно–физиологическая, которая роднит нас с высшими животными. Надо заметить, что по учению многих отцов Церкви душа человека и душа животного — это очень близкие феномены. У Антония Великого так, у Феофана Затворника. Ну, то, что Аристотель называет «животная душа», в конце концов. Есть некоторые основные инстинкты, типа эроса и танатоса, которые мы можем и у животных подметить, и у человека.

Есть более высокий — уровень жизни собственно человеческой: скажем так, это уровень человеческого подсознания (где‑то между животными инстинктами и собственно человеческим уровнем — специфически человеческое подсознательное, какие‑то культурные архетипы и так далее).

Дальше — уровень сознательной жизни человеческой: уровень культуры, уровень межчеловеческого общения — то, что на языке церковном называется «душевностью». Душевный уровень между людьми возникает.

И есть уровень высший — духа. Под духом в православной традиции имеется в виду стремление человека к Богу. Или, можно сказать так, — это тот «орган», которым верят. Вот, скажем, у вас есть компас: в нём есть пластмассовые детальки, а есть намагниченная железная стрелочка. И на магнитное поле ведь не кожаный ремешок реагирует, правда? И не пластмассовый корпус, а только стрелочка. Так вот, дух — это та деталька в нас, которая реагирует на поле Божественного притяжения. То, чем мы ощущаем этот призыв и откликаемся на него.

Так вот… Много этих уровней. Святитель Феофан Затворник насчитывает целых пять.

Эти уровни живут в нас, в общем‑то, одновременно. Но у них у каждого свои интересы — специфические интересы. И поэтому та ситуация, в которой мы оказываемся, она очень напоминает ситуацию какого‑нибудь вечернего заседания Государственной Думы: много фракций, и у каждой свои требования, более или менее законные. Но время ограниченно — надо решить, что именно будем обсуждать. И вот наступают, скажем, вечерние часы, и начинается внутренняя борьба. Фракция головы предлагает: «Возьми книжку почитай сейчас, что ли». Фракция сердца робко замечает: «Ты ж, мерзавец, книжки только и делаешь, что читаешь. Давно ли ты молилась на ночь, Дездемона? Не помолиться ли тебе?» Ну, с ней мы быстро разбираемся обычно, она глохнет. Но есть более мощная фракция — фракция желудка, которая говорит: «Да вообще что вы там, ребята, предлагаете? Кушать надо!» Есть ещё там одна фракция радикальных демократов — я просто промолчу, что они предлагают. И вот много таких вот фракций, и все требуют слова, реализации своих программ, спасения отечества только через их труп. А моя личность на всё это взирает как спикер на парламент. И единственный критерий, которым она может руководствоваться, это лозунг советской продавщицы: «Вас много — я одна».

И, соответственно, вот как в православной аскетике осмысляется феномен свободы человека и выбора человека? Выбор — это наложение свободного произволения моей личностной воли на энергию той или иной из моих «фракций». Я соизволяю чему‑то. Я говорю: «Да, Ваше слово, товарищ Маузер».