И тут Лелька поняла, что этот славный домовик, которого она уже начала считать другом, легко отправит ее на смерть, болезнь и горе, если это поможет своим. Она твердо помнила, что для домового свои — это члены рода, в доме которых он живет, то есть дядя Андрей, тетя Наташа и… Ирина. Теперь выяснилось, что свои это еще и некоторые нелюди, причем кто окажется своим, кто еще будет важнее Лельки, она не знает и не узнает, а сам Кондратьич ей ни за что не скажет. И девочка снова вспомнила папино письмо: «Доверять можно тому, кто отдаст за тебя жизнь». Она с горечью поняла, что разговоры с домовым вести стоит очень осторожно и никогда не верить ни людям, ни нелюдям.

— Вот и я свой интерес блюду. Фролу можете так и сказать: даже если бы Ленина бабушка попросила меня о помощи сама, я бы не взялась. Мне всего 11 лет, и я еще не сошла с ума, чтобы связываться с той, кого боится домовик, существующий не одну сотню лет.

— Ладно, дева, — тряхнул рыжими кудрями домовой. — Прощенья просим. Права ты, как есть права. Извиняй, хотел свойственнику помочь. — и Кондратьич исчез в углу.

Лельке было ужасно обидно, она даже решила не ставить на ночь блюдце с молоком, как постоянно делала до этого. Однако подумав поняла, что сама придумала эту дружбу, сама в нее поверила. А домовой ей ведь ничего не обещал. И помог в Велесову ночь, хоть и был не обязан этого делать. Так что Лелька помыла блюдечко, налила молока и пошла спать.

Несмотря на то что Лелька навещать Лену не могла, девочки продолжали дружить. Просто теперь чаще приходили вместе к Лельке, благо тетя Наташа не возражала. Как-то, закончив с особо заковыристой задачкой, девчонки решили попить чайку, и Лелька отправилась на кухню греть чайник. Ирина была дома, но вела себя на удивление спокойно. Возвращаясь в комнату, Лелька услышала негромкий разговор:

— Ты, Ленка, нормальная девчонка, но нашла же с кем связаться. Сама посмотри — она же реально ненормальная. То ей что-то мерещится, то она с кем-то разговаривает невидимым, спала еще недавно вообще с игрушкой. Ну вам же не пять лет, в самом деле, думай с кем общаешься.

— Тебе хорошо говорить, ты первая красавица школы, а со мной никто не хотел дружить до нее. Вместе-то легче. Конечно, она странная, вон моя бабка ее вообще колдовкой обзывала. И эта история с ковриком, которые она мне сказала свернуть и убрать, тоже очень странная. Но с кем-то же общаться надо.

— Не выдумывай, как это с тобой никто не хотел дружить. Я скажу своим девчонкам, у которых младшие сестры есть. Они хотя бы нормальные. Так что подтягивайся в их компанию, только эту малахольную не тащи. Ей там точно не место.

Леля не смогла дослушать, что ответит на это ее недавняя подружка. Ей показалось, что чья-то огромная рука смыла с уютного вечера все краски, убрала все тепло, которое еще несколько минут назад согревало Лелькину жизнь. Однако показывать слабость было нельзя. Девочка понимала, что Ирине нет дела до Лены и ее друзей. Целью школьной красавицы была она, Лелька-помеха, которую Ира любой ценой хотела убрать. На мгновение Лелька задумалась: может и впрямь в детдом? Но через пару секунд отвергла эту мысль. Она только-только начала привыкать жить без мамы с папой, и ей было очень страшно что-то менять. Вдруг жизнь разобьется на такие осколочки, что не соберешь, а папа велел ей жить долго.

Попить чаю не получилось. Лена как-то засуетилась, стала быстро-быстро собираться домой. Лелька вышла в сенки проводить подружку. Та прятала глаза, и девочка поняла, что Лена ответила Ирине. Закрыв дверь, Лелька прислонилась к ней лбом, чувствуя, как сквозь обивку пробивается почти зимний холод. Сил идти к Ирине не было, спрятаться и поплакать тоже вряд ли бы удалось, так что Леля оделась и, выйдя на улицу, побрела к опушке, где летом встречалась с лесавками. Снегу пока выпало немного, тропинка была утоптанной, но девочке казалось, что на ногах у нее огромные гири. Она как-то раз видела такие в спортзале, куда ее взял папа. Уже почти стемнело, но было еще не поздно. В сумраке наступившего вечера светились окна домов, был виден даже одинокий фонарь на подходе к зданию администрации.

Вдохнув холодный воздух, Лелька подняла взгляд и обомлела, Перед ней на опушке танцевал хоровод девочек, примерно ее лет. Одеты танцовщицы были странно — в белые рубахи, сарафаны, платочки, как фольклорный ансамбль, недавно виденный по телевизору. В полной тишине они вздымали вверх руки, кружились, двигаясь по кругу. Одежда танцовщиц что-то напоминала, и вдруг Лелька поняла: точно такой же сарафанчик был на ночной гостье, которая так сильно ее напугала.

— Ишь, расплясались, — сказал чей-то скрипучий голос.

Лелька повернулась и увидела старика.

— Моранину ночь празднуют, — продолжил дед. — Встречают свою хозяйку.

— А кто это, дедушка? — спросила Лелька.

— Какой я тебе дедушка, Зюзей зови. А это — мары. Служанки Моранины. Она их с поручениями посылает. Но к людям они с добром никогда не ходят. Ты чего не боишься, встречалась что ль?

— Да, пришлось.

— Везучая ты девка, коли от мары живой ушла, да в своем разуме. То ли кто-то тебя бережет, то ли молится сильным богам за жизнь твою и душу. Если мара к смертному пришла — все, конец. Все страхи со дна души вытащит, всю радость выцедит, и саму душу съест. А без души люди не живут.

— А они только по поручению Мораны приходят?

— Не, она чай не зверь, нацепи своих слуг держать. Надо ей что — призовет, они сполнят. А в остальное время свобода — ходи где сможешь, питайся знай, но не забывай с госпожой делиться.

Тут Лелька увидела, что к хороводу приближаются две фигуры. Девочка, чуть постарше самой Лельки вела за руку грузную старуху, в которой Вольга с ужасом узнала Ленину бабушку. Приближаясь к кругу девочка менялась. Ее красивое, но старомодное платьишко превращалось в сарафанчик, ботиночки растворялись в сумраке, и вот уже танцовщиц стало на одну больше, а старая женщина оказалась в центре ускоряющегося хоровода.

— Жертву привела, — заметил Зюзя.

— Но почему именно ее?

— Ты, девка, видела, что пришелица одежку сменила? Значит была она человеком еще недавно, раз помнит, как одевались. Такая душа обычно марой не становится. Видать эта девчушка смерть приняла лютую, и осталась та смерть неотмщенной. Таких Морана особенно любит. Неохотно ей люди служить идут, мрачная она, пугает их. Поэтому собирает Морана под свое крыло души тех, в ком месть горит, а они за эту месть ей навечно идут в услужение. Никогда такая душа не вернется в Явь, будет служить, пока серым туманом не утечет в холмы Нави. Так-то, девка. Надумаешь кому мстить — хоровод этот вспомни.

— А что будет с бабушкой? Которую привели?

— Ей ничего хорошего не будет. Раз Морана дозволила ее в эту ночь забрать, значит груз на этой душе тяжкий, большое злодейство она с невинными людьми совершила. Такая душа Моране — редкий деликатес, так что слопают бабушку, только в путь.

— Спасибо, Зюзя. Мне пора, — испуганно сказала Лелька.

— Идти хочешь? А то может со мной останешься? Метелью летать станешь, вьюгой петь?

— Нет. Мне нельзя, мне папа велел за себя и за маму жить.

— Ну иди, коли так. Но мне больше не попадайся в эту зиму, а то живо к делу пристрою.

Старик взвихрился и исчез тучей холодных колких снежинок, а Лелька побежала домой.

Не успела Лелька порадоваться, что Ирина забыла про Старичка-Огневичка и, кажется, игрушке-защитнику ничего не грозит, как началась новая полоса неприятностей. Двоюродная сестра твердо решила, что Лелька ей в семье не нужна, и на пути к этой цели останавливаться не собиралась. Следующей жертвой необъявленной войны стали Лелькины тетради. Аккуратные тетрадки оказывались в котельной, под шкафами, в лапах Лапатундель. Было большой удачей обнаружить пропажу накануне, но чаще всего недостача выяснялась перед самым выходом в школу.

Лелька подозревала, что ее манипуляции с травами как-то помогли убрать Старичка из центра Ирининого внимания, но что делать с тетрадями придумать не могла. Последней каплей стал растерзанный доклад по истории, который она готовила несколько дней. Переписанный со всем старанием текст, тщательно подобранные картинки были измяты и испачканы. Этого Лелька не выдержала. Она отправилась к тете Наташе, продемонстрировала ей «художества» дочери. Наталья призвала Ирину и нахальный взгляд дочки ей многое сказал. Ирину наказали, но когда Лелька пришла в комнату, то услышала только одно: «Каждый раз жаловаться замучаешься». Девочка не выдержала, выскочила из комнаты и, схватив первое попавшееся пальтишко, выбежала на улицу. «Уж лучше замерзнуть, чем так», — подумала она.