И он и его моряки приняли меня как старого знакомого, с искренним и отменным радушием. Еще вчера я почувствовал себя здесь словно на корабле: балтийский здоровый дух сказывался во всем – и в живости разговоров, и в ясности смелых глаз, в веселье, каком-то особенно жизнерадостном. В пронизывающем отношения чувстве товарищества. Мне стало ясно, что с этим батальоном познакомиться нужно будет подробнее, что с людьми его захочется подружиться…

Отдельный особый батальон морской пехоты входит сейчас в состав 291-й стрелковой дивизии и обороняет здесь – в районе Белоострова и Александровки – участок, примыкающий к позициям полка Краснокутского. Состоящая в батальоне минометная рота Сафонова выполняет заказы всей дивизии, а потому посылает свои мину и с флангов и из центра фронта дивизии.

Вот как отзывается о действиях минометной роты Сафонова сам противник. Мне дали переписать письмо финского солдата. Это письмо, кстати, прекрасно характеризует настроения тех, кто здесь действует против нас. Вот оно…

«За старой государственной границей

18 сентября 1941 года

Дорогой брат!

Пишу тебе с передовой линии в момент, когда русские ведут минометный огонь. Только что вернулся с места расположения командира взвода, где узнал, что мы должны провести проволочное заграждение около железной дороги, в 50 – 75 метрах от русских. Это – ужасный приказ. Здесь приказы отдаются безумными офицерами-нацистами, и за невыполнение таковых мы подвергаемся жестоким расправам – или будешь расстрелян.

Да, это настоящее проклятие. Русские ведут минометный огонь с двух сторон. Если бы я мог передать тебе всю картину моего положения!

Кода эта адская война, куда мы брошены против своей воли, кончится – никогда не забуду этой ненависти к нашим офицерам. И в настоящий момент они лежат у себя в дотах и дают подобные приказания через своих посыльных.

Это у них получается легко и хорошо.

Самые тяжелые задания несут на себе младшие офицеры и рядовые солдаты…

19 сентября. Вчера я не мог закончить этого письма, так как русские вели сильный минометный огонь и ночная темнота приближалась. Ночь прошла довольно спокойно, не считая русского пулеметного огня, который беспокоил нас. Утром ходил за керосином…»

К письму сделано примечание: «Указанное незаконченное письмо найдено 28 сентября 1941 года в бывших окопах противника, в районе вост. жел. – дор. моста Белоострова. Перевел переводчик Репонен…»

Какая все-таки поразительная, неизмеримая разница в отношении к войне у наших красноармейцев и у солдат врага! Вот что значит – мы воюем за правое дело, а они – как рабы, за дело своих господ. Уже в этом одном – наша победа!

Моряки не просто обороняются, их оборона – активная, почти каждые сутки они предпринимают мелкие наступательные операции, нападая на вражеские передовые части, участвуют во всех попытках взять белоостровский дот, подстерегают и уничтожают «кукушек»…

Как действуют морские пехотинцы, в чем именно активность их обороны, каковы боевые качества этих людей, в чем они ошибаются, чему учатся и чему научились в войне? Все это нужно узнать!..

В балтийцах неистребимы морские традиции. Пехотную форму надевали они крайне неохотно, сейчас каждый хоть чем-нибудь в своей внешности хочет показать, что он моряк. То ремень с якорем на бляхе наденет, то ворот так расстегнет, чтобы видно было тельняшку, то хоть звездочку краснофлотскую выделяет на своей шапке-ушанке. У спящего, прикрытого шинелью, нет-нет да и блеснет золотой галун морского кителя… На стенах «подземного дома» плакаты подобраны из балтийских: вот два краснофлотца закладывают снаряд в орудие линкора, и подпись: «Приказы Родины балтийцы выполняют, своим геройством восхищая всю страну», вот два других краснофлотца, в морской форме, но в касках, опоясанные пулеметными лентами, ощетинили штыки, и подпись: «Прочь от Ленинграда!..» О кухне здесь говорят по-прежнему «камбуз». Позывные подразделений – «Линкор», «Якорь» и т. п. Большая обида и даже скандал были, когда однажды батальону дали сверху позывной «Таракан» – надо ж такое придумать!.. Папиросы и то обязательно требуют «Краснофлотские»!

«Корабельность» штаба сказывается и так: в углу – телефон узла связи с постоянно работающими там телефонистами, а ровно на два метра дальше, над изголовьем койки Трепалина, второй телефонный аппарат, специально для него, для комбата, чтоб не нужно было тянуться. На тумбочке у комбата – затейливая ваза с искусственными цветами. В штабе – кошка, ласковая, которую гладят все.

Каков командир, таковы обычно и его подчиненные. Не слышу я у этих балтийцев ни «приказательных окриков», ни раздражительного тона, – интонации у всех спокойные, ничто во взаимоотношениях, обостряющее нервы, не вмешивается в их быт.

А между тем батальон всего месяц назад пережил трагедию, которая при других взаимоотношениях могла привести его людей к полному упадку духа и вследствие этого к потере боеспособности. Семь дней, мучительно размышляя об обстоятельствах гибели своих товарищей, балтийцы приводили остатки батальона в порядок, обучали пополнение, снова вели бои.

Из чувства такта я не стал расспрашивать в подробностях о трагическом дне 13 сентября, люди хмурятся, вспоминая об этом дне, им не хочется говорить о нем. Придет желание – заговорят сами!

Но и без всяких подробностей я хорошо знаю: такое событие обычно наносит тяжелую травму всем, кто остался в живых. Здесь, однако, этого не случилось, Я говорил уже со многими командирами и краснофлотцами. Судя по их чистосердечным рассказам, могу утверждать: Трепалин, бывший тогда комиссаром, а после 13 сентября назначенный командиром батальона, сумел не только поднять дух бойцов, сплотить их, но и организовать боевую деятельность батальона по-новому. Он научил людей окапываться, маскироваться, создал группы разведчиков, наладил отличную связь, а главное – сумел развить в людях те качества, которые на военном языке называются чувством взаимовыручки и враимоподдержки. Совмещающий теперь две должности – командира и комиссара, Трепалин превратил батальон в крепко спаянный, слаженный организм, дружный коллектив храбрецов.

За месяц непрерывного участия в боевых операциях – с 15 сентября по 15 октября – батальон потерял только одного убитым и троих ранеными. Из подразделений, действующих на левом фланге Карельского перешейка батальон считается сейчас самым дружным и боеспособным, и настроение в нем превосходное. Даже в землянках на первой линии всегда слышны смех и песни. Трепалин добыл для бойцов музыкальные инструменты, и в каждом взводе сразу же объявились баянисты, гитаристы и балалаечники… Тон разговоров в любой земляночке батальона веселый, дружеский, с усмешками и подшучиванием, – я слышу этот тон и в разговорах по телефону, и в словах любого приходящего на КП бойца.

Этот тон прежде всего задает сам Трепалин.

Когда комбат смеется, глаза его сощуриваются, почти зажмуриваются, лицо становится юношески шаловливым, бесхитростным – тогда он самый что ни на есть простецкий парень. Когда он серьезен, ум и воля чувствуются в выражении вдумчивых, ясных глаз, обрамленных длинными ресницами.

В его ровном, с тонкими чертами, с большим, открытым лбом лице, в смелом взоре видны прямодушие и искренность. Он говорит так, как думает. Негромкий голос, спокойный тон – свойства человека, убежденного в своей правоте, уверенного в себе. Трепалин держится просто и человечно, дела решает так же спокойно, просто, глубоко продумывая их.

Кто такой Трепалин? До войны работал начальником цеха одного из ленинградских заводов. В начале Отечественной войны был назначен политруком стрелковой роты. Затем ему предложили перейти на флот. Он согласился, месяц – весь август – учился в Кронштадте в военно-политическом училище, а с 1 сентября был назначен комиссаром сформированного в этот день батальона морской пехоты и в бой пошел впервые в жизни. 13 сентября он по приказанию командира батальона командовал минометной ротой. В самый критический момент боя, когда выбыли почти все командиры, он взял командование батальоном на себя, вывел уцелевших людей из-под огня, сам остался невредим случайно.