После безвременной кончины Кэрри в жизни всех нас, любивших ее, образовалась пустота. Теперь настал мой черед лелеять ее фарфоровых кукол. Крис решил поселиться при клинике Виргинского университета и уехал. Он хотел жить поближе ко мне.

— Оставайся, Кэтрин, — взмолился Пол, когда я объявила, что намерена вернуться к себе в горы и стать учительницей танцев. — Не уезжай, не оставляй меня снова одного! Джори нужен отец, мне нужна жена, ему нужен мужчина, которому он мог бы подражать. Мне до смерти надоело любить тебя от случая к случаю.

— Не сейчас, — сказала я с твердой решимостью, высвобождаясь из его объятий. — В один прекрасный день я вернусь к тебе, и мы поженимся, а пока что у меня есть кое-какие незаконченные дела.

И вскоре я опять взялась за свое дело, неподалеку от того места, где Фоксворты жили в своем доме. Я разработала целый план. Без Кэрри у меня прибавилось хлопот с Джори. Он уставал в школе танцев, к тому же ему хотелось играть со сверстниками. Я записала его в специальную подготовительную школу и наняла горничную, чтобы та помогала мне по хозяйству и сидела с Джори в мое отсутствие. Вечерами я выходила на охоту, естественно, в поисках одного-единственного человека. Пока что он ускользал от меня, но рано или поздно судьба устроит нашу встречу, и тогда: да поможет тебе Господь, мамочка!

Местная газета поместила большой панегирик в честь Бартоломью Уинслоу, когда он открыл вторую адвокатскую контору в Хиллендейле, в то время как его младший компаньон остался управлять первой конторой в Грин-гленне. Два офиса, подумала я. Чего только не купишь за деньги! В мои планы не входила такая наглость, чтобы связаться с ним напрямую. Наша встреча должна была произойти «случайно». Оставив Джори на попечение Эммы Линдстром играющим с двумя другими детишками в нашем обнесенном оградой дворе, я села за руль и отправилась в лес неподалеку от Фоксворт Холла.

Барт Уинслоу был в своем роде знаменитостью, и все подробности его частной жизни были прекрасно известны, так что из сообщения в газете я знала, что он имеет привычку по утрам пробегать по несколько миль до завтрака. Очень кстати, здоровое сердце ему как раз пригодится в самом ближайшем будущем.

Я целыми днями изнуряла себя бегом по грязным дорожкам, которые то разветвлялись, то петляли, заваленные мертвыми, сухими и хрустящими листьями. Стоял сентябрь, со дня смерти Кэрри прошел уже месяц. Я с грустью думала о ней, вдыхая едкие запахи костров и вслушиваясь в звуки топора. Запахи и звуки, которые оценила бы Кэрри, — о, Кэрри, они нам заплатят за все! Я их заставлю заплатить. Как-то само собой получилось, что я забыла о том, что Барт Уинслоу не имел к этому никакого отношения. Он — нет, а вот она… Как быстро текло время, а я еще ничего не сумела сделать. Где он скрывается? Прочесывать холостяцкие бары я не могла, это было бы слишком банально и слишком нарочито. Когда мы с ним встретимся, а это рано или поздно произойдет, он скажет какую-нибудь избитость, а может быть я, и это станет началом или концом этой истории, который уже давно рисовался мне с того самого момента, как я увидела его танцующим с моей матерью в рождественскую ночь.

Как это чаще всего случается, встретиться с ним мне довелось отнюдь не на беговой дорожке. Однажды в субботу в середине дня я сидела в грязноватом кафе, как вдруг в дверях возник Барт Уинслоу! Он огляделся, заметил меня за столиком у окна и подошел. На нем был типично адвокатский костюм-тройка, который, наверное, стоил целое состояние. У него был очень важный вид в этом костюме да еще и с атташе-кейсом в руке. Он широко улыбался, при этом его худощавое загорелое лицо имело несколько зловещий вид, а может быть это я сама на себя нагоняла страх.

— Та-ак, — протянул он, — разрази меня гром, если это не Кэтрин Дал, та самая женщина, с которой я уже несколько месяцев, как жду встречи.

Он поставил свой атташе-кейс, не дожидаясь приглашения с моей стороны, уселся напротив и, облокотившись на стол, с напряженным интересом уставился мне прямо в глаза.

— Где вы, черт возьми, прячетесь? — спросил он, одновременно ногой пододвигая свой кейс к себе поближе, чтобы удобнее было приглядывать за ним.

— Нигде я не прячусь, — ответила я, стараясь скрыть охватившую меня нервозность.

Он рассмеялся, и глаза его скользнули по моему обтягивающему свитеру и юбке, и дальше по той части моей нервно подрагивающей ноги, которую он мог видеть. Затем лицо его стало серьезным.

— Я читал в газетах о смерти вашей сестры. Мне очень жаль. Всегда очень жаль узнавать о смерти столь юной особы. Если это не слишком личное, могу я полюбопытствовать, что было причиной смерти? Заболевание? Несчастный случай?

Глаза у меня округлились. Что было причиной смерти? О, об этом я могла бы написать целую книгу!

— Почему бы вам не спросить у своей жены, что послужило причиной смерти моей сестры? — сказала я жестко.

Он, казалось, опешил, а затем выпалил:

— Откуда ей знать, если она не знакома ни с вами, ни с вашей сестрой? Правда, я видел у нее вырезанный из газеты некролог, и, когда я попытался забрать его у нее, она расплакалась. Я потребовал от нее объяснений, но она вскочила и убежала наверх. Она и сейчас отказывается отвечать на мои вопросы. Кто вы такие, черт побери?

Я с новым энтузиазмом впилась в свой сэндвич с ветчиной, помидорами и салатом, разжевывая его нарочито медленно и наблюдая, как в нем нарастает раздражение.

— Почему бы не спросить об этом у нее? — снова сказала я.

— Ненавижу тех, кто отвечает вопросом на вопрос, — резко сказал он.

Затем он подозвал рыжеволосую официантку и заказал то же, что и я.

— Послушайте, — сказал он, придвигая стул. — Некоторое время назад я посетил вашу балетную студию и предъявил вам те письма, в которых вы и сейчас шантажируете мою жену.

Он полез в карман и достал три письма из тех, что были написаны много лет назад. Они были истрепаны и испещрены почтовыми марками и штемпелями, из чего можно было заключить, что они исколесили за нею весь свет, прежде чем оказаться вновь у меня в руках. Он повысил голос: