Спустя несколько месяцев после свадьбы Лициний нанял репетитора – главным образом, для Юлии, как он объяснил, чтобы она научилась говорить по-гречески и более грамотно на латыни. Но Гаю, к его великому неудовольствию, тоже пришлось посещать занятия.

– Знание греческого языка непременно пригодится тебе в Риме, если ты поедешь туда, и латинский следует подчистить. Ты должен говорить, как аристократ, – заявил Лициний.

Уязвленный, Гай воспротивился. Мацеллий считал своим долгом дать сыну образование, и учителя у Гая появились уже в раннем детстве. На латыни он изъяснялся столь же бегло, как и на кельтском языке, который узнал от матери.

– Мне вполне хватает народной латыни, – возразил он.

– Да, конечно, в армейском лагере от тебя большего и не ждут, – вступила в спор Юлия, – но, поверь мне, выступая в сенате, лучше говорить на кельтском языке, чем на этом вульгарном диалекте, который изобрели в Деве.

Гай хотел было ответить, что он говорит на латыни не хуже Мацеллия, но ведь его отцу не случалось выступать в сенате. Да и, пожалуй, вовсе не плохо знать язык, которым владеют образованные люди всего мира, – каковым был и останется греческий. Но занятия вскоре прекратились. В конце лета Юлия забеременела; она почти постоянно испытывала недомогание и тошноту, и от услуг репетитора пришлось отказаться.

Правда, Гай к этому времени уже кое-чему научился и использовал любую возможность, чтобы поговорить на греческом языке с рабами-греками, служившими в доме, включая Харис, горничную Юлии, которая родилась на острове Митилена, где жил сам Аполлон. В штате служащих Гая работал вольноотпущенник, приехавший в Британию еще с бывшим наместником, у которого он служил секретарем. Радуясь возможности заработать несколько сестерций, он учил Гая правильному латинскому произношению и заставлял его переписывать речи Цицерона, чтобы тот усвоил грамотный стиль.

Гай занимался усердно, намереваясь намного обогнать в познаниях Юлию к тому времени, когда она родит и снова будет в состоянии продолжить занятия, если, конечно, такое время вообще настанет.

Прошла зима. Незадолго до первой годовщины их свадьбы самочувствие Юлии улучшилось, и она не стала возражать, когда Лициний предложил Гаю съездить поохотиться на кабанов в лесах к северу от Лондиния, сопровождая богатого сенатора, который занимался торговлей вином и утверждал, что пустился в это опасное путешествие только для того, чтобы поохотиться. Лициний был невысокого мнения об охотничьих способностях сенатора, но не мог не согласиться с тем, что тот обладает немалой политической властью, и поэтому решил польстить самолюбию гостя, отправив своего зятя сопровождать его на охоте.

Юлия не только не обиделась из-за того, что Гай уезжает, но даже испытала некоторое облегчение. Как и большинство мужчин, Гай, похоже, считал: если человеку плохо, он обязан ему как-то помочь. А поскольку помочь Юлии он ничем не мог и, более того, страдала она из-за него, Гай нервничал и постоянно раздражался при малейшем упоминании о том, что ей нездоровится и это ее беспокоит. Реакция отца была ничем не лучше, а изливать свою боль перед рабами ей не позволяла гордость.

Утром того дня, когда Гай уехал на охоту, Юлия отправилась в храм Юноны. Служанка Харис недовольно ворчала из-за того, что всю дорогу они шли пешком. Но хотя Юлия и в самом деле стала неуклюжей, она была уверена, что трястись в коляске или в паланкине еще хуже: ее опять замучает тошнота.

Евнух, впустивший Юлию в храм, предупредил, что жрица занята и ей придется подождать. Юлия не расстроилась. Ходьба по пыльной улице утомила ее, глаза устали от яркого света. А в храме было сумрачно и прохладно. Она с благодарностью опустилась на скамью, устремив взор на раскрашенную статую.

«Заступница Деа… – молилась она, – я не знала, что это так тяжело. Рабы, когда думают, что я не слышу, болтают про женщин, которые умерли во время родов. Я не боюсь смерти, Богиня, но вдруг умрет мое дитя? А что, если у меня получится так же, как у моей матери? Ведь из всех ее детей выжила только я одна, – все остальные умерли во младенчестве. Мой отец – важный государственный чиновник, Гай – воин. Все, что я могу сделать для них, – это родить законного наследника. – Юлия опустила на лицо вуаль, чтобы никто не видел ее слез. – Помоги мне родить здорового сына… Прошу Тебя, Богиня, умоляю, помоги!»

Евнух тронул ее за плечо. Юлия вздрогнула от неожиданности и, отерев слезы, последовала за ним в соседний зал, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в пояснице.

Верховной жрицей храма Юноны была женщина средних лет. Лицо ее – и истинный возраст – скрывал слой краски. Она оценивающе смерила холодным взглядом наряд и драгоценности Юлии, однако поприветствовала молодую женщину с показным радушием. Юлия насторожилась.

– Ты скоро должна родить и поэтому тревожишься. – Жрица похлопала Юлию по руке. – Это твой первый ребенок. Вполне естественно, что ты напугана…

Юлия чуть отступила назад, подозрительно глядя на священнослужительницу. Неужели эта женщина не понимает, что она боится не за себя?

– Я хочу сына, – начала Юлия и закашлялась от резкого запаха благовоний, исходившего от жрицы, так как та придвинулась к ней ближе.

– Ну конечно. Сделай приношение, и Богиня поможет тебе.

– Какое животное нужно принести в дар?

– Видишь ли, дорогая… – Женщина взглянула на кольца, которые были на Юлии. – Вообще-то таких приношений у нас достаточно. Но недалеко от набережной строится роскошный храм в честь богини Исиды, и будет очень печально, если Юнона окажется по сравнению с ней бедной родственницей. Богиня непременно поможет тебе, если ты сделаешь щедрое пожертвование Ее святилищу.

Юлия, бросив на женщину пристальный взгляд, тяжело поднялась на ноги, – ей все стало ясно.

– Да, конечно, – сухо ответила она. – Мне пора идти. Благодарю тебя за добрый совет.

Юлия резко развернулась – жаль, что она не очень высокая, тогда ее гордая поступь произвела бы более сильное впечатление – и медленно прошествовала из зала. Жрица глядела ей вслед, раскрыв рот от изумления. Переступив порог, Юлия почувствовала, что боль усиливается, словно кинжал вонзился в поясницу. На мгновение у нее перехватило дыхание.

– Госпожа моя… – кинулась к ней Харис.

– Иди поищи носилки, – приказала Юлия, прислонившись к колонне. – Пожалуй, пешком я домой не дойду.

Гай вернулся в Лондиний поздно вечером, обеспечив желанный охотничий трофей для высокопоставленного гостя. Он утомился за день в обществе сенатора и, расставаясь с ним, испытывал немалое облегчение. В доме царил хаос: в его отсутствие у Юлии преждевременно начались схватки, и, пока он охотился, она родила ему дочь. Лициний сообщил, что это произошло час или два назад и что Юлия теперь спит.

– Сейчас самое время выпить за здоровье твоего первого ребенка, – сказал Лициний, протягивая зятю пыльную глиняную бутыль с греческой печатью. Сам он уже был навеселе, и Гай понял, что тесть начал праздновать рождение внучки, не дожидаясь его возвращения. – Я так признателен тебе за этот великий дар, – проговорил Лициний чуть заплетающимся языком. – Я давно мечтал стать дедушкой и вовсе не расстроен, что ваш первый ребенок – девочка. Юлия дороже мне сорока сыновей, и благодаря ей ты вошел в нашу семью. Не сомневаюсь, в следующий раз у вас обязательно родится сын.

– Надеюсь, так и будет, – ответил Гай. Если Юлия не сможет родить мальчика, он тут ни при чем, – ведь у него уже есть сын.

– Это вино хранится со дня рождения Юлии. Я припрятал его, чтобы откупорить бутыль по случаю рождения моего первого внука, – объяснил Лициний, вытаскивая пробку. – Выпей со мной, сын; только не доливай слишком много воды, а то испортишь.

Гай еще не ужинал и с большим удовольствием выпил бы кружку эля, закусив бобами или куском жареной дичи, но в доме царил такой беспорядок, что рассчитывать можно было в лучшем случае на ломтик холодного мяса с хлебом, и то, если ему посчастливится найти кого-нибудь из слуг. Смирившись с мыслью, что спать придется лечь с хмельной головой, Гай покорно согласился составить тестю компанию.