- А потом, через два годочка, что сталось, а, бабка?

- А через два годика уже все ходили под страхом с Марыськой столкнуться. Своенравная она, ох. И не нашего роду, больше в человечку пошла. Еще через десять лет и хозяин это понял, дак кровиночка же. Сватать стал суседям, значит. Только суседи как-то не в восторге. Один аж жизнью поплатился. Вот уж годика четыре сватает. А давяча хозяин объявил, что богатое приданое за Марыськой даст. Вот, видно, водяник и приперся. Да ты помельче, помельче грибы-то ломай, так повкуснее будет.

А на краю болотца Марыська тем временем совсем уговорила Вадика пожаловать в гости к её папеньке. Медку испить. Вот утрет она нос этим кикиморам, когда такого дядьку на дно затянет. Надо сказать, водяник принял облик мужика справного, средних лет.

«Дядька» меж тем быстро прикидывал, во что ему станет сватовство болотника дочки. Эх, с верхними ручьями точно расстаться придется, да еще небось рыбы попросит вперед, лет эдак на двести... И это хорошо, коли так, а вот если еще устье попросит? Пропадет река...

Спустились через топь и поднялись в терем болотника, ничего так палаты, и богато... Конечно, у него река ничего не уносит в дань царю морскому, все копит и копит. Скопидом.

На столе мясо тушеное с грибами да травки всякие, по-разному приготовленные. Нет, у водяника стол побогаче будет. Деревня все ж рядом.

Уже два часа сидели за столом, судили-рядили да никак друг друга понять не могли два хозяина. На исходе второго часа Марыська наконец поняла, что ее сватают, да никто иной, как хозяин реки, впадающей в само сине море! Это ж надо! Вот вам, кикиморы, умойтесь! Марыська быстро поднялась с лавочки:

- Так, батюшка, где там мой сундучок с пожитками?

Никто глазом моргнуть не успел, как тренированные болотники и кикиморы приволокли огромный и, по всему видать, тяжелый сундук.

- Неча тут лясы разводить, - продолжила Марыська. - Ты за мной приданое богато обещал? Ну вот, так и пропишем, а каково оно будет, приданое, потом разберемся. А мы с Вадиком уж сегодня домой поедем. Надо ж мне на хозяйстве осмотреться!

Оба хозяина замерли с открытыми ртами, не веря счастью своему, что так дешево отделались.

- Ну, э... Вадик, я не против, поезжайте, - опомнился первым болотник.

Но и водяник был не лыком шит, тут сразу вспомнил, как долго пришлось лапками шлепать, вместо того чтобы красиво на соме примчаться.

- Ты это, папа, в счет будущего приданого верхние ручейки-то верни, неправильно захваченные, чтоб в гости было сподручнее добираться...

- Как это неправильно?! Все рядно! Что ничье, заброшено да не ухожено, сам знаешь, наше по закону. Будь то хоть скотина, хоть ручей!

Но тут проявила характер будущая жена водяника:

- Папа!!! Это что такое? Я что, вами под кустом найдена?! Для начала все верхние ручьи возверните, да пусть почистят, да поглубже. И воду, воду в реку давайте, кОпите ее для чего? Весь лес заболотить хотите? НЕча! Я теперича вОдна хозяйка!

Оба хозяина икнули и умилились, один от того, какая умная да практичная жена ему достается, второй от того, как ловко и, можно сказать, с выгодой сбыл с рук великовозрастную доченьку.

ГЛАВА 15. Воевода и Славен

Крепость. Покои Славена

Воевода Иван Данилыч задержался ненадолго у дубовой двери, послушал... Только чего там слушать, во-первых, дверь толстенная, во-вторых, Славка или болтается где-то, или за книгами сидит.

Э, что бы там ни верещала любимая женушка об опасностях, теперь-то он точно не жалел о своем решении взять младшего с собою в крепость.

Хилый телом и, чего скрывать, ленивый к наукам и изнеженный мамками Святослав изменился в крепости неузнаваемо. Особенно за последний годочек. И телом возмужал, и биться всерьез учится, и к наукам - о чудо! - жадным стал. Радость на старости лет воеводе.

Иван Данилович зашёл в горницу: светло от окна, отрок у него и сидит с книгой раскрытой. Правда твоя, дядька Ждан, какой отрок?! МОлодец уже! Может, и впрямь, как Ждан глаголет, зазноба появилась?

- Что читаешь, сына?

Книга стояла на специальной подставке, была большая, толстая, написана на пергаменте и, видать, очень старая.

- Да, батюшка, читаю труд некого грека Арриана, «Тактическое искусство» называется.

Воевода крякнул в кулак, чтоб скрыть удивление, неизвестно, чем боле поражен был, названием книги или расширившимся кругом интересов сына.

- Это что ж, на греческом? - спросил он, подходя ближе и заглядывая в книгу.

- На греческом, батюшка.

- И ты разумеешь?

- Разумею, батюшка.

Воевода, заглядывая через плечо сына, плавно погружался в чтение...

- А откуда, сынок, у тебя сия книга?.. - и тут же не выдержал: - Эко, смотри, ловко он описывает построение легких лучников! Но я не согласен, враз их кавалерия вражья сметет!

- Не, батюшка, не сметет, ты дальше прочти, там подробно описано, как и где лучников укрепить надо и как свою кавалерию разделить, чтоб сподручнее лучников оборонять было, и для нападения после удобственно.

- Э-э-э... Ага! М-м-м... А если вот так, сынок? Что скажешь?

Воевода принялся чертить углем на валявшемся кстати пергаменте...

Вышел он из горницы сына уже затемно, чуть не лопаясь от гордости за отпрыска и совсем позабыв на радостях спросить, откудова-таки така ценна книга?

Тем временем в горнице Славен быстро поднялся с лавки, налил молока из заботливо оставленной дядькой кринки в неглубокую плошку и поставил в уголок за печкой. Сам же впился зубами в краюху хлеба, лежавшую тут же.

- Кхе-кхе, а я от хлебушка тоже не откажусь. И яичко, яичко в следующий раз припаси.

Славен плавно, как учил дядька Ждан на тренировках, повернулся на шепелявый голосок.

И то диво, стоял мужичонка маленький, чуть боле кошки, из себя ладный да чистенький, в рубахе серой домотканой с поясом узорным и заросший бородой совсем, аж глаз почти не видать.

И гляди-ко, плошка-то пуста уже, а борода чистенькая. Ишь ты, даже не измарался.

- А что мне мараться-то, я что, свинтус какой?- ответил на невысказанное вслух замечание мужичок. - Ну, что вылупился? Да, могу непроизнесенные слова слышать. Если произносишь громко. Но лучше в голос говори, так мне сподручнее.

- А что говорить-то?.. Э... - Славен между тем споро налил еще молока в кринку и щедро поделился белым пирогом с курятиной.

- Можешь меня звать “дедушко”. А что говорить? Благодарность сказать, например. За книгу.

- Дедушко! Так это ты эту красоту сюда принес?! Благодарю тебя от всей души, дедушко!

-Ишь ты, от души, - домовой - конечно, домовой, а кто еще это может быть-то? - даже вроде как улыбнулся в бороду. - Это не красота тебе, а ценность, не великая, но большая. Давно переписана неким греческим монахом еще для царя Ивана, сына царя Василия.

- Ого! - только и смог сказать Славен.

- Угу, - ответил домовой.

Некоторое время слышались только звуки уминаемого пирога с молоком.

- А откель у нас, в Новой Крепости, эта книга взялась? Батюшка Михаил, что ли, привез?

Славен остановился, придержав свой аппетит, он-то и на кухню сбегает, голодным не оставят, а вот дедушко кто еще покормит?

- Ага, откель у вашего попа такие книги? Не, это мне шурин дал, он со всей семьей в стольном граде обитает. Почитай, несколько веков. Я тут намедни на похоронах евоного деда был, так вот шурин и порадовал: бери, говорит, мож, пригодится, а то у меня, говорит, того гляди мыши сгрызут.

- А... С самого стольного граду, стало быть... А как хватятся?

- Что значит «как хватятся»? Мы тебе что, корогуша, что ль? Да и он тащит только то, что плохо лежит. А мы берем лишь то, что хозяевами недосмотрено и безвозвратно утеряно. Между прочим, покойный дед стольного шурина, легкого ему посмертия, все лапки обжег, пока книги из огня спасал. Все спас! Только вот не больно-то они нужны тогда людям были, все о животе своем боле пеклись да о припасах. Вот шурин и прибрал.