И я узнала его.

Не помню, из-за какой двери он вышел, когда я колошматила во все подряд, зовя на помощь — тогда я не видела абсолютно ничего. Но этот взгляд мгновенно, сам собою всплыл в памяти. Конечно, автобус, разъяренная толпа, парень, вывалянный в грязи, — как я тогда нашлась, как изящно обвела их всех вокруг пальца, просто так, из человеколюбия, какая ж я была смелая, остроумная, безукоризненно владеющая собой… Стоп, это было всего лишь несколько часов назад.

Я прикусила изнутри губу. Снова начала нарастать темная, необъяснимая злоба. Я опять оглядела этого Грега с ног до головы — розовая в редкой поросли кожа, со всех сторон выглядывающая из-под куцего халата, огромные, голые по локоть руки и такая же узловатая шея, воспаленные царапины на щеках и лбу, лохматые русые волосы и эти глазищи загнанной зверушки. Чистенький. Успел помыться и, может быть, даже… женщина в коридоре что-то говорила о его вещах в ванной… той самой ванной…

— Поимаете, теперь все еще хуже, — сбивчиво заговорил он. — Похоже, что я действительно последний, кто видел профессора Странтона живым. Я-то знаю, что это самоубийство, по-любому самоубийство, у него были причины, вы только не подумайте, что я все знал заранее, я тогда вообще не очень-то о нем думал… Но Ольга хочет пришить его смерть мне, мне, понимаете?! Она… долго рассказывать, она решила от меня избавиться и теперь сделает это по закону. А я идиот, последний идиот, я же имел возможность, а вместо этого еще и сам выложил ей все про машину…

— Какую машину?

Просто надо было как-то остановить этот поток, который уже начал сливаться в ушах в одну длинную пронзительную ноту. Грег выглядел таким же законченным психом, как и тогда, на улице, когда высматривал в зеркальных витринах злодеев с пистолетами. Но он сказал: «профессор Странтон», он знал его, — а мне теперь было жизненно важно все, что хоть как-то касалось, имело отношение…

— Машина? — переспросил Грег. Оборванный на полуслове, он выглядел на редкость обескураженно и нелепо. Внезапно он подался вперед, табуретка натужно заскрипела под тяжелым телом, книги на столике угрожающе накренились, а Грег во все вытаращенные глаза разглядывал меня с ног до головы. Как будто только что увидел. Как будто я была совсем раздета. Как будто…

— Это вы, ведь правда, — неслышно полувопросительно прошептал он. — Я должен был сразу догадаться, некому кроме вас… Вы красивая. Я его даже где-то понимаю.

Зато я — я отказывалась кого-то понимать! В лицо ударила жаркая красная волна, и я крикнула — спазмы сдавили звук на подступах к горлу, и получилось тихо, почти неслышно, но от вибрации воздуха все равно тревожно зазвенели подвески люстры:

— Что значит «я»?!

Он вздрогнул, как будто я его ударила. Если бы он еще и промолчал… Но он не промолчал.

— Да, вы ведь пешком поднимались по лестнице. Значит, не выше, чем на третий этаж… Я должен был догадаться, еще когда он рассказывал мне. А вы что — не знаете? Так и не знаете, что это ради вас — машина…

И Грег принялся рассказывать, неожиданно он стал каким-то деловым и даже педантичным, как будто уже не в первый раз выкладывал эту историю. Пункты А и Б, словно задачки в школе — глупо, глупо… И все — правда, в этом не возникало ни тени сомнений. Так значит, Марта никогда не жила на одной лестничной площадке с профессором Странтоном. И Крис — никогда… Только сила моего желания, моего слепого, нелепого желания… Которое сбылось. И то, о чем мечтал, близоруко щурясь над микроскопическими деталями, старый профессор, тоже сбылось. Как все просто; ему просто больше не о чем было мечтать… Машина — ради меня. Тонкие ручейки розовой воды из-под прикрытой двери ванной — тоже ради меня. И здоровый детина в коротком махровом халате — этакий душеприказчик, читающий мне текст завещания. «Вот чай, мисс Инга. Вот машина профессора Странтона. А вот тело профессора Странтона, это тоже вам, мисс Инга…»

— Заткнитесь.

Не получилось ничего громче шепота, гулкого и звенящего. Но Грег все-таки замолчал, мгновенно выскочив из педантичного образа, и только прошептал словно на остаточном дыхании, еще тише меня:

— Я не буду, если вы не хотите. Просто…

— Все это не ваше дело, не ваше, понимаете? Не смейте никому этого рассказывать! И где сейчас машина?!

Наверное, это была его индивидуальная реакция на слово «машина» — снова ошеломленное хлопанье ресниц над вытаращенными глазами. Его руки зашевелились, потянулись к вискам — и вдруг он резко вскинул голову, словно настигнутый внезапным озарением. И тут же в глазах снова появилось пропавшее было затравленное автобусное выражение.

И, наклонившись ко мне, Грег зашептал быстро-быстро:

— Машина здесь, у меня в кармане. Слава богу, ее-то я Ольге не отдал. Послушайте, вы и не представляете, до чего конкретно я влип. Как только прибывает полиция, Ольга показывает им мои вещи в ванной, и меня забирают по обвинению в убийстве. Мне надо немедленно бежать, надо как-нибудь открыть еще одно пространственное измерение, где-нибудь подальше, не в этом городе. Понимаете, о чем я? Войти в дверь, а выйти в окно. Третий этаж, не так уж высоко… Идиот.

— В другом измерении может оказаться и двадцатый, — сказала я устало и холодно. — Бегите, спасайтесь, при чем тут я?

Рука Грега лихорадочно скользнула в карман халата, застряла там непонятно надолго, словно искала монету среди горсти металлолома, и, вынырнув, с размаху опустила на столик черный прибор. Тот самый. На то же самое место, точно на темный прямоугольник в незаметной сероватой пыли. Горела красная лампочка, мигала зеленая. Легко колебалась стрелка на полукруглой шкале.

Грег несколько раз щелкнул рубильником — отрывистыми судорожными движениями не только пальцев, но и всей руки чуть ли не до плеча. Сломает! Моя рука автоматически дернулась вперед, коснулась пальцев Грега, и он отдернул свою, словно ошпаренный.

— Видите: ничего не получается, — тихо сказал он. — Я очень вас прошу… Попробуйте вы.

Его умоляющая физиономия вдруг потеряла четкость, начала расплываться у меня перед глазами. Я откинулась в кресле и прикрыла глаза. Спи, Инга, надо спать, я расскажу тебе сказку. Вот волшебный сундучок, он исполняет три желания. Почему только три? Потому что это сказка. В жизни — максимум одно. И никто его не исполнит, но если ты очень попросишь, оно перестанет быть твоим желанием — разве не одно и то же? Крис… Может быть, я его еще люблю? Смешно… Это Петрарка был способен на великую любовь. А я не способна ни на что, и уж тем более пошевелить эту несчастную стрелку.

Я выпрямилась и сказала серьезно, по-деловому:

— Возьмите себя в руки, Грег, и не делайте глупостей. Даю вам слово, я не буду скрывать от полиции ничего о себе и профессоре Странтоне. Экспертиза покажет, что он покончил с собой, мотив есть. Машину оставьте на столе, слышите, ее пропажа — единственная против вас улика. А в принципе никто вам ничего не сможет сделать, если вы сами себе не навредите.

— Спасибо.

Натужно заскрипела табуретка, крупной дробью посыпались на пол книги. Грег встал, похоже, он очень старался на меня не смотреть, но не получалось, он ведь озирался по сторонам, будто искал еще какую-нибудь девушку в светлых перчатках, которая встанет на его защиту. С меня хватит. Я ничего ему не должна.

Я не заметила, как он ушел. В коридоре по-прежнему звучали гулкие раковинные голоса, но я уже не разбирала слов. Теперь все будет так, как я сказала Грегу. Приедет полиция, следователь захочет побеседовать со всеми свидетелями, за присутствие которых на месте происшествия взялся, похоже, отвечать настоящий сосед профессора по лестничной площадке. И, когда они доберутся до меня, я честно расскажу: да, я знала покойного, я приходила к нему вчера вечером, да, вскоре после моего ухода он вскрыл себе вены Почему? По-видимому, он был в меня влюблен, и в этот вечер потерял последнюю надежду. Вы знали об этом? Нет, я могла разве что догадываться, господин следователь…