Юноша строго кивал головой и верил каждому моему слову. Даже насчет того, как я, договорившись с профессором о будущем репетиторстве, через полчаса вернулась в его квартиру за позабытым конспектом. И — ах, какой ужас! На этом месте следователь решил пощадить мои чувства, и мы расстались под подписку о невыезде. Я чуть было не спросила: невыезде откуда? — но вовремя прикусила язык и вписала в соответствующую графу адрес Марты. Очень глупо. Теперь надо было хотя бы поставить ее в известность.

После меня давала показания железная женщина по имени Ольга, мы столкнулись в дверях, и я искренне ей позавидовала. В окно монотонно стучал мелкий, противный, без надежды на скорое окончание холодный октябрьский дождь. А мой зонтик лежал в прихожей квартиры, в которую я не собиралась возвращаться, — во всяком случае, пока не будет куда перевезти вещи. В полицейском участке было тепло и сухо, но молодые ребята на выходе не предложили мне остаться, выпить кофе и переждать дождь. Как я им ни улыбалась.

Я ступила на улицу отважно, почти не втягивая голову в плечи, только слегка зажмурившись. Сделаем вид, что это в порядке вещей — когда за воротник сыплется мокрый ледяной бисер. Многие любят гулять под дождем. В гордом презрении к стихии я даже не стала жаться к балконам и карнизам — тем более что как раз с них и норовили упасть особенно мерзкие крупные капли. Конечно, боковым зрением я старалась высмотреть какое-нибудь кафе или бистро, но вовсе не по соображениям укрытия. Просто было бы совсем невежливо являться к Марте с таким вот волчьим аппетитом. А Марте, где она там шляется, теперь уж точно предстояло дать мне приют. Раз уж это зафиксировано в официальных документах полиции.

Я забрела в маленький полуподвальный бар, в нос ударило табачным дымом и перегорелым жиром. Сморщилась и совсем было развернулась обратно под дождь, но престарелый бармен бросился ко мне, единственной посетительнице, с такой надеждой во взгляде, что так или иначе пришлось сесть за ближайший к лестнице столик и заказать сосиски. По окну, то есть его нижней части, медленно стекали причудливые ручейки грязноватой воды. Мимо прошлепали чьи-то одинокие ботинки, угодили в лужу, повозились в ней — наверное, непромокаемые, — а потом понуро двинулись дальше.

Минут через двадцать мне все-таки принесли сосиски — белесые, переваренные. Я утопила их в кетчупе, порезала на мелкие кусочки и начала с отвращением пережевывать. За окном пробежали сапожки на высоких каблуках, забрызгав стекло, Затем снова стало серо и пусто. Постепенно наваливалась мутная апатия, воздух уже не казался совершенно невыносимым, никуда не хотелось идти, глаза начинали серьезно слипаться. В конце концов, три часа смутной дремоты в кресле трудно назвать продолжительным здоровым сном. Другое дело, что эти самые три часа оставили все драматические события дня минувшего где-то по ту сторону, — теперь все это казалось далеким и совершенно нереальным. Правда, во вчерашнем дне прослеживалась масса неясностей. Почему, например, из толпы собранных мной по всей лестничной площадке свидетелей в конце концов в профессорской квартире оказались только мы с Ольгой? Полудремотные воспоминания ночи не в счет, сидя в кресле, я уже не была в состоянии отличить сны от реальности. Даже за содержание тех разговоров, «голосов из раковины», теперь, положа руку на сердце, я не могла поручиться. А впрочем, оно мне надо? Вот именно. Сейчас прежде всего стоило хоть немного позаботиться о своих собственных насущных проблемах.

И был еще один едкий червячок, мимолетный зрительный образ, воспринятый вчера на подсознательном уровне и упрямо отторгаемый сегодняшним сознанием. Кажется, что-то, что должно было быть, но отсутствовавшее… что-то повторившееся с промежутком в несколько часов, этакое дежа вю… А, к черту!

Я потребовала кофе — с достаточно грозным видом, чтобы мне принесли его почти немедленно, но кофе этот напиток все равно напоминал мало. Выпила его залпом и, пытаясь сохранить слабое ощущение внутреннего тепла, штурмовала дождливую улицу. По крайней мере, спать расхотелось очень быстро. Конечно, в автобусе меня снова разморило, но за время его ожидания я продрогла настолько, что уже в принципе не могла уснуть.

Все-таки днем ориентироваться на местности не так уж сложно — во всяком случае, я запросто отличила дом, где жила Марта, от его двойника по другую сторону улицы. Кстати, получается, вчера я тоже не ошиблась — а такое подозрение закрадывалось и давало реальное, не отягощенное смещающимися пространствами объяснение моей встречи с профессором Странтоном. Но, черт возьми, не с Крисом, квартира которого, вот эта самая, с рубиновым звонком и канарейкой, год назад находилась на другом конце города. Вообще, неблагодарное это дело — искать всему реальные объяснения. Фантастические гораздо убедительнее. Тем более, что вот оно — мутное стекло с трещиной на дверях подъезда, где накануне я жестоко бросила перепуганного парня по имени Грег. Слегка пощербленные ступеньки, ведущие на третий этаж. Лестничная площадка.

Когда рано утром мы с Ольгой выходили под, конвоем из профессорской квартиры, один из полицейских на этой самой площадке присвистнул и бросил удивленно: «Ну и планировочка у вас!» Я огляделась по сторонам, и от обилия дверей прямо-таки зарябило в глазах. Пересчитать не успела — спускались мы в довольно живом темпе. Не мешало бы сделать это сейчас.

И тут, на площадке, я увидела Марту. Завернутую в целлофановый плащ-дождевик, окруженную грудой чемоданов, пакетов и чуть ли не шляпных картонок. Явно только что возвратившуюся из дальних странствий. Словом, мне крупно повезло.

Я забыла о непересчитанных дверях и попыталась быстренько прокрутить в памяти душещипательный роман о моей несчастной любви — вышло слабовато, ту ерунду я после вчерашней ночи уже почти не помнила. Оставалось надеяться на вдохновение, подкрепленное пылкой мечтой о горячей ванне. Пока я набирала в легкие воздух, Марта обернулась, заметила меня, на удивление быстро опознала и радостно воскликнула:

— Инга, дорогая! Неплохое начало.

— Марта!

Как и положено, мы обнялись — при этом на меня вылилась вся вода из складок дождевика Марты, а ее сумочка-ридикюль раскрылась, высыпав на пол две ручки, носовой платок, футляр для очков и книжку в мягкой обложке. Дамский роман, естественно. Марта ахнула и принялась собирать все это, одновременно махнув мне рукой в сторону открытой двери.

— Ты проходи, раздевайся, я сейчас, вот только…

Но я, конечно, помогла ей поднять далеко откатившуюся ручку, а потом честно подержалась за все заносимые в квартиру сумки, картонки и чемоданы. В прихожей Марта шумно выдохнула и стащила дождевик. С тех пор, как мы не виделись, она постриглась и покрасилась в жестокий красно-рыжий цвет. У меня не хватило духу сделать ей по этому поводу комплимент. Впрочем, как только Марта отдышалась, я спокойно могла молчать.

— Не обращай внимания, у меня беспорядок, я уезжала в такой спешке, представляешь, я собиралась на выходные на пикник на озера, мы договорились с Джейн и Сарой — Сару ты должна помнить, а Джейн с курсов художественного вязания, — но тут такая погода, это же просто ужас, все эти дожди, я совсем было примирилась с мыслью, что придется остаться дома, но тут звонит Феликс — Феликс, он сын моей тетушки, то есть мне, получается, кузен, это так романтично, хотя и старомодно, правда? — так вот, он звонит, и ты не представляешь…

Не умолкая ни на секунду, Марта утащила куда-то внутрь свои манатки, а затем провела меня в безупречно убранную гостиную. Я размеренно кивала в такт душещипательному рассказу о зеленоглазом и явно не вполне равнодушном к своей кузине Феликсе — повествование обрастало все новыми действующими лицами и подробностями, но внимательно следить за ними, насколько я помнила характер Марты, было необязательно. Гораздо хуже было другое: за свою откровенность и красноречие Марта требовала того же. Через несколько минут она замолчит и не пропустит ни единого слова из моей истории, которую я должна буду изложить с точно таким же пристрастием. Эта перспектива вгоняла в тоску. Поэтому я срочно сочинила хитрый маневр.