— А что, у вас там все медведи такие рыжие и лохматые? — спросила Аксинья Потаповна.

— Ну-у, нет, губачи все лохматые, но тёмные. Рыжие только отец и я. Некоторые на нас дразнятся, но это они от зависти. Ведь правда, рыжим быть — красиво?

Никто и не спорил. Вокруг было рыжо, и было очень красиво. Вовсю цвели осоты, покачивались тяжёлые пуговки пижмы, белые букетики тысячелистника. Ещё ловилась в реке вкусная рыба кижуч.

Всякий медведь в эту пору наслаждается жизнью: гуляет, накапливает жирок к зиме, благо скатерть-самобранка под ноги стелется. Наелся — покатайся-поваляйся, поиграй; почувствовал аппетит — ещё поешь, сколько брюхо вместит. (Похудеть за зиму успеешь.) Хорошеет медведь день ото дня — как раз и шерсть новая отрастает, густая и тёплая.

Но Аксинья Потаповна уже беспокоилась: вон плечи вулкана уже белой шалью покрылись, скоро заморозки, а у неё среди пионеров есть и южане, теплолюбы. Пора бы загодя о берлоге подумать. Своя-то берлога у Потаповны имелась — хорошая, сухая, где она провела уже не одну зиму и могла бы перезимовать ещё не раз, после небольшого ремонта. Но весь отряд там, конечно, не поместится. И конечно, медвежат учить надо, как строить зимнее жилище. Это ведь целая наука — берлогия.

— Из чего её делать, берлогу? — удивился Умка. — Ещё и снега-то нет. И вообще, не мужское это дело — берлоги копать.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась вожатая. — Почему это не мужское? А где же спят ваши мужики, кто им роет берлоги?

— Мы зиму не спим, — гордо сказал Умка. Он явно причислял себя к настоящим мужикам. — Зимой у нас самая охота. На море льды, а на лёд вылезают тюлени. Надо подкрасться и сцапать его. — Умка хищно облизнулся. Сам он ещё ни одного тюленя не поймал, но строил из себя матёрого добытчика. — Зимой у нас хорошо. Снега белые-белые, чистые-чистые. Правда, солнце на несколько месяцев прячется — это полярная ночь. Зато звёзды и луна светят, да ещё радужное сияние на небе играет — залюбуешься. Приплывайте к нам смотреть.

— Всё-то у вас там полярное — то день полярный, то ночь полярная, — покачала головой Панда. — А полярное утро бывает?

Умка пожал плечами: не верите — как хотите.

(Белый медвежонок не ответил на вопрос, придётся пояснить за него. Весной и осенью в полярных широтах сутки проходят обычно — дни перемежаются ночами. Весну «полярным утром» не называют. Но первому восходу солнца после полярной ночи рады все — и люди, и медведи.)

— А берлога? — спросила Аксинья Потаповна. — Как у вас всё-таки с берлогами?

— А берлогу себе мамы копают. Под снегом. Я родился в берлоге. Уютно было. Мама большая, тёплая, добрая. Язык у неё ласковый. — При этих воспоминаниях голос Умки мужественно дрогнул. — Но теперь я большой, в берлогу не полезу — пойду в море на промысел!

— Надо же, — подивилась Аксинья Потаповна. — Никогда не думала, что можно берлогу из одного снега соорудить. Хорошо, кто ещё расскажет, какие где берлоги?

Тедди почесал затылок:

— Берлоги как берлоги. Под корнями. А вообще-то мать говорила, что хочет бросить зимний сон. У нас теперь деловые медведи к людям ходят кормиться. За зиму даже толстеют. — Но, увидев гримасу Аксиньи Потаповны, Тедди поспешил добавить: — Нет, я её, конечно, отговорю…

— А мы с мамой от людей прячемся, — сказала Пай Сюн. — У нас пещера под камнями. Однажды к нам человек сунулся. А мы из глубины как завоем, зарычим, как зашипим! — Тут Панда издала жуткий неслыханный вопль, от которого все медвежата поневоле вздрогнули. — Ну, этот лазутчик подумал, что в пещере живёт дракон, и убежал. Я вырасту, найду себе другую пещеру, где ребёночка нянчить. В горах Чин Лин много пещер.

Умка и Тедди фыркнули: о чём мечтает — ребёночка нянчить, девчонка! А Бхалу промолчал серьёзно. Губачи — примерные отцы. Другому медвежонку родного папочку разве что мать издали покажет. А маленького Бхалу рыжий папа учил и по деревьям лазить, и Муравьёв добывать, и сказки ему рассказывал, и даже на своей лохматой спине катал. Вот как возит Коалу Аксинья Потаповна. И нечего тут фыркать.

— О чём задумался, Бхалу? — окликнула его вожатая. — Вспоминаешь, где проспал зиму? Рассказывай.

— У-у-у, чего рассказывать, — ответил Бхалу. — Губачи зиму тоже не спят. У нас зимой дожди, да и то тёплые, еды полные джунгли. В берлоге только ливень переждать или от жары укрыться. Ямка под бережком или лучше дупло — вот и вся берлога. А то ещё у меня есть знакомый Бируанг, так он себе на дереве гнездо свил — вообще классно.

— Бируанг? Это что за птица такая?

— Да не птица! Бируанг — наш родич, медведь! Только сам поменьше губача и шерстью поглаже, — пояснил Бхалу. — Правду говорю, он весь день в гнезде дрыхнет, а ночью по джунглям промышляет. Может, и нам такое гнездо устроить?

Медвежата рассмеялись — представили медвежье гнездо на берёзе.

— Бируанг… — повторила Аксинья Потаповна, стараясь запомнить слово. — Нет, ребята, гнездо нам не сгодится. Пойдёмте-ка выбирать место для настоящей берлоги. Зима у нас голодная, пуржистая, сугробистая. Одно спасение — берлога. Как построишь, так и проспишь.

И разноцветные пионеры двинулись за своей вожатой. Зимовать на Камчатке они хоть и не собирались, но кто знает, что в жизни пригодится. Да и вообще интересно.

— Лучше всего берлогу делать под стелющимся ольхачом, на склоне. Если крыша из ольхи, легко дышится и сны приятные снятся.

— А почему на склоне? — спросил Тедди.

— На горе холодно и сугробы не держатся. А под горой весной мокро, когда снег тает. На склоне — самое то.

— Ну, вон склон, — показал Бхалу. — Годится?

— Нет, это северный склон, — забраковала медведица. — На нём снег до лета пролежит. Южный склон тоже плох — рано растает, подстилку промочит. Восточный склон слишком ветреный — зимой ветры с океана дуют…

— Значит, западный! — догадался Тедди.

Верно, старая медведица предпочитала для берлоги западный склон. И то не любой. Один — слишком скалистый, другой — крутоват, третий близок к людской дороге, на четвёртом ольха почему-то не растёт… Долго весь отряд блуждал по округе, покуда не нашлось подходящее место.

— Ну вот, чудненько! Теперь надо вырыть под кустами нору. Такую, чтобы мы вшестером поместились. Я так думаю, работы нам будет на неделю.

— У-у-у… — загудели разочарованно медвежата. Кому охота целую неделю копаться в земле, когда вокруг столько красоты и удовольствий!

— А вы чего хотели? Земля плотная, с корнями и с камнями, всё это надо выцарапать и наружу вытаскать, — объясняла Аксинья Потаповна. — Хорошо, что нас много: будем сменяться, рыть по очереди.

Умка уже собрался заявить, что недостойно белому медведю в землю зарываться. Потом решил: ладно, за компанию можно и поковыряться. Как одному играть, когда остальные работают?

Но на этот раз старая медведица ошиблась в расчётах. Недооценила своих воспитанников.

Руководство работами взяла в свои чёрные лапы Панда. Вместо того чтобы яму копать по очереди и таскать землю по горсточке, она создала из медвежат конвейер. Главным забойщиком в норе поставила Бхалу — его мощные когти самой природой созданы для рытья, и камни им не страшны. Когда же попадались толстые корни, на помощь приходила сама Пай Сюн и легко перегрызала их зубами. А выгребали грунт все по цепочке: от Панды землю принимал Тедди, откидывал назад сначала передними, потом задними лапами, а уже снаружи Умка расшвыривал отвалы, чтобы не образовывалась гора.

Аксинья Потаповна только и успевала, что радоваться, глядя на учеников. И тихонько декламировала берложное заклинание. Многие молодые медведи полагают это предрассудком, но Аксинья Потаповна была уверена, что без колдовства берлога будет не та: