Сейчас Витя представлял: его видят все ребята из их класса. Он в машине опергруппы, едет задерживать опасного преступника, он — только он один — знает, где скрывается Пузырь! А если бы они видели, что совсем недавно происходило на берегу Птахи! Станешь рассказывать, ведь не поверят. Эх!..

— Около поста ГАИ останови, — сказал шоферу Петр Семенович. — Там Сорокин дежурит.

У голубой будки на перекрестке дорог «газик» резко затормозил.

К машине подбежал пожилой милиционер.

— Докладывает старшина Сорокин! — рявкнул он. — Никаких нарушений, товарищ капитан. Проехали… — Старшина Сорокин стал листать блокнот красной обветренной рукой.

— Ты погоди, — перебил его Петр Семенович. — «Москвич» проходил? Старой марки, стального цвета.

— Так точно, проходил! — бодро сказал милиционер. — Вот у меня записано: три часа десять минут. Все у них в порядке — права, багажник пустой.

— Сколько их было? — быстро спросил дядя Коля.

— Двое!

— Может, пьяные? — спросил Петр Семенович, и голос его был сердитым.

— Никак нет! — старшина Сорокин кашлянул, вежливо, в кулак. — То есть шофер, за рулем, трезвый, как стеклышко. А второй — пассажир, верно, немного выпимши. Так ведь, товарищ капитан, пассажирам ничего, положено.

— Положено… — проворчал Петр Семенович.

— Между прочим, — словоохотливо продолжал милиционер. — Очень веселый гражданин оказался. Все шутками. И песню пел. Забавную такую.

Витя высунулся из «газика» и пропел: «В городе Николаеве фарфоровый завод!»?

— Точно! — изумился старшина Сорокин. Петр Семенович тронул за плечо шофера:

— Быстро!

Стрелка спидометра перескочила цифру «100», мелко дрожала. На часах, которые светились голубым, было без пятнадцати пять. Свистел ветер. Уже совсем рассвело, хотя солнце еще не встало.

Показалась городская окраина; стали быстро надвигаться многоэтажные дома; на кольце стояли два пустых троллейбуса с опущенными усами.

«Газик» мчался к центру, к дому, в котором живет Витя Сметанин.

Никогда Витя не видел свой город таким пустым и чистым. Только дворники мели тротуары, да милиционеры стояли на перекрестках. Проехала поливальная машина, раскинув прозрачный веер воды, — и в «газике» запахло дождем; проехал хлебный фургон — и вкусно запахло теплой поджаристой коркой.

Тихо, спокойно. Но где-то близко прячется преступник. Даже убийца!.. Ведь он хотел убить их… Как все это возможно?.. И опять — в который раз! — Вите стало казаться нереальным все происходящее, и непривычный пустынный город и то, что было совсем недавно, и то, что он сейчас поведет этих людей ловить бандита…

Впереди показался их дом.

— Въедем в ворота, — сказал Петр Семенович. — И там остановимся.

…Машина останавливается под сумрачной аркой ворот.

— Только я бы просил… — начинает папа.

— Я вам гарантирую, — говорит Петр Семенович, — мальчик не подвергнется никакому риску.

— Нет, я с вами, — говорит папа.

И уже — подъезд. Витя поднимается вверх, через ступеньку. Сердце опять стучит в голове.

Железная лестница, деревянная крышка люка. Где-то внизу хлопает дверь. Голоса.

— Тише, тише, — говорит сзади дядя Коля. На чердаке сумрачно, пахнет кошками.

— Витя, дай руку, — шепчет папа.

Крыша, влажная от росы, тускло блестит.

Необъятный город со всех сторон; город, окутанный зыбкой утренней дымкой. Город похож на декорации из какого-то спектакля. Над далеким-далеким полем висит оранжевый шар солнца, и его прямой четкой линией пересекла тучка.

— А, черт, — шепчет папа. — Ботинки скользят.

По загородке ходит, покачивается голубь. На стержнях с загнутыми краями крупные капли росы.

— Здесь лестница, — шепчет Витя, — а лаз в углу, кирпичами заложен. Надо спуститься.

Витя заглядывает вниз, на «пляж» Репы. Лаз аккуратно заложен кирпичами.

«А вдруг его там нет?» — с ужасом думает Витя и слышит, как мелко стучат его зубы. Только этого не хватало!

Папа крепко держит Витю за руку.

— Оставайтесь здесь, — шепчет Петр Семенович. Первой исчезает в проеме голова дяди Коли. Пропуск в сознании — что-то не увидел, не услышал. Был или не был выстрел?

— Папа, стреляли?

— Стреляли.

Движение, грохот кирпичей.

Сорвался голубь с загородки, шумно захлопал крыльями.

Фу, ты! Напугал…

Появляется голова дяди Коли. Он вылезает на крышу, тяжело дышит, приседает на корточки — ждет.

«Кого он ждет?» — думает Витя.

Появляется голова Пузыря. Совсем отвисла нижняя губа, глаза — шальные, ничего не видят, не понимают.

«Лучше бы он на меня не смотрел…»

Раз! Два! — щелкают наручники.

Пузырь стоит согнувшись, широко расставив ноги. Жалкий Пузырь. Ничтожный. Дышит со свистом. Он похож на загнанного зверя.

Нет, не запоет он больше:

Вылезает на крышу Петр Семенович.

— Пошли…

Взглянул на Витю Петр Семенович, что-то хотел сказать и передумал.

— Пошли!

Потом они спускаются по лестнице. Во всех дверях — люди. Заспанные, удивленные, испуганные. Откуда узнали?..

— Посторонитесь, граждане! Прошу, посторонитесь!

Потом…

Во дворе уже солнце. И прохладные тени.

Репа… Откуда он возник?

Репа бросается к Вите.

— Предатель! Предатель! — рыжая челка упала на лоб. Глаз нет. Вместо глаз — ярость, ненависть, недоумение.

— Предатель!.. — Репу за руки держат незнакомые люди.

— Предатель…

— Репа! Репа!.. Я не предатель. Ведь он…

Происходит что-то неладное. Мелькает испуганное лицо папы. Освещенная солнцем стена дома сдвинулась и плывет мимо.

Быстрее, быстрее, быстрее! Рябит в глазах.

Кровь в висках — частыми толчками.

Кровь в висках: «Предатель, предатель, предатель…»

И Витя уже у себя в комнате. Папа укладывает его в кровать. Витя послушно раздевается.

— Папа, я не предатель… — шепчет он.

— Нет, сынок, нет… Поспи.

Витя закрывает глаза. Холодно. Немного знобит. Витя подтягивает одеяло к самым глазам. И летит в черную бездну. Бездна встречает его шепотом: «Предатель, предатель…»

А потом становится спокойно и тихо. И ничего не видно.

…Приснился сарай бабушки Нюры и Зорька.

Бабушка Нюра доила корову, молоко пенилось в подойнике. И Витя увидел то, что не замечал раньше; на стене висели хомут и дуга, выкрашенные в красное, а сбоку, в углу, лепилось гнездо ласточки.

«Странно, — подумал во сне Витя. — Наяву не видел, а во сне, — пожалуйста».

Потом ничего не снилось; потом пришел доктор, тот самый, что увез в больницу Катю. Резко запахло лекарствами. Витя почувствовал укол и ноющую боль в левой руке.

— Как, доктор? — спросила мама.

«Откуда она взялась?» — удивился во сне Витя.

— Ничего страшного, — сказал доктор. — Сильное нервное потрясение. Выспится и будет здоров.

— Пошли, Лида, — сказал папа. — Пусть спит.

Витя увидел острый нос «Альбатроса», который плавно погружался в темноту пещеры Летучих мышей.

Витя проснулся и почувствовал, что ему хорошо, что он здоров, что очень хочется есть.

Был день. Солнце просвечивало через спущенную штору.

Кто-то сидел рядом. Витя повернулся.

На него испуганно смотрел Репа.

— Репа!.. — прошептал Витя и все вспомнил. И мир потемнел вокруг.

— Витек, ты на меня не сердись, — заспешил Репа. — Ты прости меня, Витек. Ты правильно сделал. Я бы то же…

— Я не предатель? — спросил Витя, чувствуя, как тяжесть рушится вниз, и легкость, легкость наполняет его.

— Что ты! — замахал руками Репа. — Что ты… — И он стал смотреть в пол. — Это и для мамы хорошо…

— Почему? — прошептал Витя.

— Она его… Ну… любила… — еле слышно сказал Репа.

— Пузыря?..

— Да. Ничего я не мог сделать. Любила — и все.

«Славкина мать любила Пузыря… — потрясенно подумал Витя. — Да как же это так? Нет, совсем я не знаю, что такое любовь».