Первое, что мне пришло в голову, когда я стала размышлять об этой пугающей тенденции, это то, что Пензенская область, в которой я живу и работаю, участвует в эксперименте по ЕГЭ с 2003 года. «Мы — поколение ЕГЭ», — со странной гордостью заявляют мне студенты, когда я немею перед очередным проявлением их невежества. Зная о моей заинтересованности в теме, они с удовольствием (и очень бойко) рассказывают мне об ухищрениях, к которым можно прибегнуть во время сдачи пресловутого единого экзамена. Особенно меня поразило одно: можно написать карандашиком ответы или необходимые сведения на пустых страницах паспорта, он же всё время лежит на столе.
Неразумно и неправильно все огрехи системы образования списывать на ЕГЭ, но постараюсь резюмировать, в чём я считаю повинным прежде всего его.
Самая очевидная слабость ЕГЭ — это нивелирование различий между вполне допустимой и даже случайной ошибкой в изложении фактов (имён, дат и цифр) и ошибками, которые демонстрируют полное незнание материала и отсутствие элементарных представлений о существе и логике событий и процессов, о которых идёт речь.
Сдают мне заочники зачёт по курсу «Этнография и демография». Девушка лепечет что-то, на зачёт никак не тянущее. Просит задать ей ещё вопрос, умоляет «дать шанс». По доброте душевной я спрашиваю, какова численность населения России, и как она изменилась за последние 20 лет. Тягостное молчание меня удивляет, я доброжелательно прошу назвать примерную цифру. «Около семисот… тысяч», — лепечет несчастная, глядя на меня умоляющими глазами. Я молча отдаю зачётку. «Ну, а Вы, — спрашиваю следующую претендентку на зачёт, — тоже так считаете?» «Что Вы! — возмущение и превосходство в голосе, — в России проживает… свыше 6 миллиардов человек!» Следующей девушке, назвавшей цифру 137 миллионов, я с облегчением поставила зачёт. Заметьте, она бы, сдавая ЕГЭ, попала в компанию тех, кто считает, что Россия или размером с провинциальный город или размером с мир.
Конечно, человек, допустивший неточность, но представляющий себе место события в общей логике процесса или явления, опередит, в конце концов, тех, кто не знает ничего, наберёт больше баллов. Однако влияние случайности на результат всё равно возрастает по сравнению с устным экзаменом. И, главное, значительно реже отбраковываются те, кто допускает чудовищные ошибки. Это влечёт за собой то, что акцент в процессе обучения неизбежно смещается с понимания на заучивание, причём совершенно некритическое и часто бессистемное: учить-то нужно много, а фактические вопросы могут задаваться «от винта», принципиальные имена и факты могут быть весьма произвольно перемешаны со второстепенными. Это я знаю и по интернет-тестированию студентов.
Такой подход к обучению порождает ещё один недостаток знаний (или ещё одну характеристику незнания) студентов: абсолютное непонимание социального и исторического контекста события или явления, о которых они рассказывают, даже порою неплохо. Если какая-то деталь забыта — всё, рассказа не получается, потому что контекст, причинно-следственное содержание явления не поняты, знание безвозвратно утеряно. То же самое касается знания в других, негуманитарных областях, в математике, например. Термины и теоремы заучиваются, а не понимаются. Поэтому если какой-то элемент забыт, всё остальное не восстановимо. Иногда вместо нужного термина получается какой-то гносеологический монстр, сочетающий в себе неправильно заученные правила с буйством молодого подсознания. «Что такое дискретная функция?» — «Разодранная пополам!»
Такое постоянное принуждение к заучиванию не вполне понятых вещей начисто убивает любопытство, естественное в человеке (вспомните бесконечные детские «почему?»). Студенты редко задают вопросы, ещё реже стремятся узнать побольше по тому или иному вопросу (хотя бы «кликнуть» не на одну, а несколько ссылок в Интернете), совсем редко — принимаются системно изучать какую-то тему и почти никогда — критически сравнивать различные точки зрения, пытаясь сформулировать свою.
И уж конечно, такое «кормление знаниями насильно» отбивает всякую охоту к самостоятельному поиску знаний, которая, увы, не развивается частенько в полной мере, даже если человек идёт работать в академическую систему. Это, кстати, всё заметнее и заметнее сказывается на качестве самой академической среды. Я заметила, что с омоложением преподавательского коллектива постепенно из разговоров между коллегами исчезают теоретические дискуссии, которые я так хорошо помню из своего детства: родители и их коллеги вели их за столом, вызывая неудовольствие бабушки («Лучше бы пели»). Сейчас мы обсуждаем студентов, учебный процесс, реформы образования, ситуацию в стране, «события недели или дня». Но теорию и методологию — всё реже, реже, реже…
Ещё одно серьёзнейшее следствие ЕГЭ — потеря большинством молодых людей дара речи, понимаемого не как способность произносить слова, а как способность выразить мысль. Сколько раз я буквально выуживала правильный ответ, когда студент его знал, и сколько раз я слышала беспомощное: «Я как собака — всё понимаю, а сказать не могу». «Покажите», — иногда говорю я печально.
Нередкий сюжет: студент мучительно морщит лоб, пытаясь что-то вспомнить, наконец, спрашивает: «Можно, я своими словами?» — «Конечно, конечно, а чужими и не нужно». И тут начинается, как правило, такое словотворчество и такой полёт мысли, что я теряюсь. Или в меня начинают стрелять обрывками моих же фраз (из лекций), надеясь, наверное, что я сама пойму и додумаю. То же самое происходит с написанием дипломных работ. Уже не только слабые или средние, но и относительно сильные студенты оказываются бессильными перед великим и могучим русским языком настолько, что я даже пару раз задавала вопрос: «А русский для Вас родной язык?». Один раз мне ответили утвердительно, один раз — что дома говорят по-татарски. А разница во владении, точнее, в невладении русским письменным была невелика.
Ещё одна серьёзная потеря в качестве образования последних лет — утрата представлений об элементарных логических действиях: о приёмах причинно-следственного анализа, принципах классификации, об операциях с множеством и подмножеством и т. п. Трудности с логикой проявляются особенно ярко при анализе результатов социологического исследования. Например: «36 % респондентов ответили, что нуждаются в длительном лечении, из них 20 % женщин и 16 % мужчин», — пишет дипломница. «А остальные?» — спрашиваю я, читая её выводы. «А остальные не нуждаются в лечении», — бодро отвечает девушка, обрадованная возможностью так быстро и складно ответить. «Из тех, кто нуждается в лечении 20 % женщин и 16 % — мужчин. А остальные 64 % — трансвеститы? Не мышата, не лягушки, а неведомы зверушки?» Непонимание и тоска в прекрасных глазах, которые медленно наполняются слезами. Устыдившись резкости, начинаю объяснять, что ей следовало принять за 100 % только тех, кто нуждается в лечении, выясняя, сколько среди них женщин, а сколько — мужчин. Или ещё: «7 % респондентов признали, что готовы при случае участвовать в акциях протеста против нелегальной миграции, из них — 5 % мужчин, 2 % женщин, 7 % — люди в возрасте до 25 лет»…
Однако перестану обвинять во всём ЕГЭ и перейду к более серьёзным причинам надвигающейся гибели нашей системы образования. Прежде всего, это обеднение культурно-информационной среды, точнее, её засорение. Личный опыт молодого человека объективно ограничен, молодой человек финансово несвободен, стратегические решения какое-то время принимают за него родители. Конечно, сейчас возможностей для самообразования и путешествий, для выбора альтернативных вариантов жизни больше, а не меньше, чем в пору моей молодости. А вот желания, а порой и материальных возможностей для такого выбора меньше. Да, есть канал «Культура», образовательные сайты, множество хороших книг в продаже, возможность относительно дешёвых путешествий и т. п. Это так. Но только кроме «Культуры» есть ещё куча каналов, которые сеют «неразумное, недоброе и сиюминутное», причём в красивой и понятной, а потому крайне опасной для неготового к критическому анализу ума упаковке. Яркая картинка, энергичный слоган — и готово дело. Человек думает, что он знает, и идёт себе дальше. А он не просто не знает, он «знает» неправильно и уже не желает знать. И с сайтами такая же ситуация. Наиболее популярное использование компьютера молодыми людьми — игры и развлечения, из информации их больше всего интересует жизнь звёзд. Это сами же мои студенты-социологи и выяснили. Что до путешествий… Да, некоторые этой возможностью пользуются, и это всегда положительно сказывается на когнитивных способностях. Только мои студенты, например, в большинстве своём из небогатых семей, многие из них и моря-то никогда не видели.
