Хаген порылся и нашёл в плейлисте Lose Yourself Эминема. Сделав звук погромче, он завёл двигатель.

– Что ж, раз у меня не было входной музыки, будет хотя бы выходная, – сказал Хаген, выруливая с улицы.

Как в продолжающемся сне он доехал до дома, где едва смог подняться по ступеням, ведущим в его апартаменты. Ввалившись в комнату, он зажёг свет и привалился плечом к стене. Нога разболелась ещё сильнее. Надо было добраться до ванны: найти в аптечке обезболивающие, что остались после маминой болезни.

– Так! – он подбодрил себя, как Очоа на тренировке. – Соберись! Хватит страдать. Ты победитель или кто?

Прихрамывая, он прошагал до ванной комнаты. Долго стоял перед раковиной и плескал на лицо холодную воду. По идее, надо принять душ, смыть пот и кровь. Сначала засомневался, не отложить ли на завтра, но тут же одёрнул себя: «Я всю свою жизнь откладывал на завтра. Хватит!»

Кряхтя и постанывая, разделся и встал под струи воды. Так как места, куда бил Гонсало, и без того горели, Хаген понижал температуру до тех пор, пока вода не стала настолько холодной, что слегка заглушила боль. Хаген, который даже в жаркое лето натягивал на голову шапочку, как советовала мама, вдруг осознал, что принимает ледяной душ. В голове промелькнули и бесследно испарились мысли о простуде, менингите, пневмонии и прочих болезнях от переохлаждения, полный реестр которых он заучил благодаря маме.

День полный сюрпризов.

Выйдя из душа, он, как мог, коряво приклеил на рану свежий пластырь, который отыскал в шкафчике в коробке с лекарствами. Запах фармакологии сразу напомнил дни, когда болела мама. Он так и не осмелился выкинуть ни единой её вещи. Даже полупустые упаковки с таблетками, которые предназначались для больных на терминальной стадии рака.

Отыскав там же обезболивающие, Хаген зажал одну пилюлю в кулаке и пошёл к холодильнику, чтобы чем-нибудь запить. На середине комнаты он вдруг остановился и огляделся. Нет. Сегодня точно какой-то день переоценки ценностей.

«Господи, как я живу? – подумал он. – Какой-то бардак, словно поселился на дне мусорного контейнера. Вдруг… Вдруг Лекса зайдёт в гости, что она увидит? Неужели вот это всё? Похоже, пока я на работе, здесь обитает какой-то бездомный!» При мысли о них Майка передёрнуло: бомжи явно были рассадниками всех известных и неизвестных медицине инфекций.

Окна квартиры были завешаны какими-то грязными тряпками, из-за чего тусклое освещение придавало комнатам ещё более унылый вид. Когда мама была жива, эти тряпки были шторами. Но без её заботы потеряли всякий вид. То же самое касалось и кухни: газовая плита выглядела так, будто пакистанцы из Tasty Dog жарили на ней свои тараканьи хот-доги. При маме пол блестел, при Хагене перестал отличаться от тротуара. Но тротуар хотя бы иногда подметали выпускники школы, выполняя общественно полезные работы.

Казалось, что без маминого надзора даже мебель резко рассохлась и покосилась. Куда-то вдруг делись все стулья, диван стал жёсткий, а на матрасе в кровати Хагена появилась вмятина, в которую он каждую ночь проваливался, как в яму…

Если Лекса увидит всё это, у неё сразу улетучится любое романтическое чувство! Если оно вообще было.

Хагену стало кристально ясно, почему к нему так презрительно относились окружающие. Это оттого, что он сам относился к себе как к дерьму. Разве это Горецки заставлял Майки всегда смотреть в пол и отвечать каким-то бубнежом под нос? Разве это злые дети накидали полную комнату мусора? Разве это дядя Питер, который видел на войне реальную смерть товарищей, заставил Хагена бояться даже тени ветки за окном?

Странно, что все эти мысли навалились именно сейчас. Когда одержана очередная победа, когда девушка, которая казалась недостижимой мечтой, только что вытирала его кровь. При этом не морщилась, а выражала истинную заботу. Почти… как мама. Почему именно сейчас, когда появился Люк Лукас, который помог фантазии Хагена, дав ей направление?

Самое обидное, что эта мечта всегда была осуществима, причём безо всякого интерфейса. Просто надо было перестать быть дерьмом, жить в дерьме и бояться всякого дерьма, которого в мире хватает.

Хаген разжал кулак и посмотрел на раскрошившуюся пилюлю. Нет уж, хватит убегать от боли. Терпи. Её будет много. Хныкай, рыдай, будь «Плаксой», но терпи и бей в ответ, Малыш Майки!

Майк издал утробное рычание, зародившееся где-то в самых глубинах его проснувшейся души. Он поднялся с дивана и преувеличенно гордо дошёл до помойной корзины. Высыпал туда белый порошок с ладони. Минуту назад он просто бросил бы крошки на пол. Но не теперь! Начинать надо с мелочей.

По дороге в спальню он отмечал, что завтра выкинет первым. Например, к чему здесь несколько поломанных PlayStation? Причём, ещё третьей серии, кому они нужны? Пустить на детали? Тогда отнеси в мастерскую; почему они лежат дома, собирая пыль?

Задержался возле шкафа…

И ещё.

Как бы ни было больно…

Нужно выкинуть мамину одежду. Или хотя бы отнести в пункты приёма пожертвований. По Fox News недавно была передача про то, что в бывшем СССР людям не в чем ходить, так их тиранят авторитарные режимы.

Хаген ещё не додумался до того, чтобы наравне с прочим мусором выбросить из головы мусор пропаганды. Как и мама, он верил телевизору. Пока верил.

Но ещё больше он полагался на чудесный интерфейс в своей голове. Закрывая глаза и проваливаясь в сон, он всё же вызвал его ненадолго: полюбоваться на доступные очки навыка и характеристики.

Да, всё же это был прекрасный день.

Наутро Лекса проснулась позже обычного. Рекс – стареющий питбуль – уже сидел у кровати и трепетно ждал, когда хозяйка поднимется, нащупает ногами тапочки, возьмёт с кресла халат и, шаркая подошвами, пойдёт на кухню. Умный пёс не торопил хозяйку: утренний ритуал был отработан до мельчайших деталей, как смена караула у Букингемского дворца.

Лекса прошла на кухню, а Рекс занял место между холодильником и шкафом. Все шло своим чередом: хозяйка посетила небольшую комнату, куда Рекс редко заглядывал, там было сыро и резко пахло шампунями. Потом приготовила еду и заварила в шумной машинке кофе, после чего села за стол и принялась делать одновременно несколько дел: сушила волосы феном, кусала тост, запивала его кофе и читала новости с экрана смартфона.

В такие моменты Лекса нередко разговаривала с собакой:

– Эх, Рексик, мне сегодня даже кофе не помогает… Спать охота, сил нет.

Рекс приоткрыл рот и шумно задышал, реагируя на обращение хозяйки. Из всего непонятного набора звуков он готовился вычленить сочетание знакомых, таких как: «Пошли гулять» или «Ну, подставляй шею», тогда он знал, что нужно встать и дождаться, когда на ошейнике лязгнет замок от поводка. Это было бы сигналом к тому, что можно начинать радоваться, виляя обрубком хвоста. И даже пару раз осторожно гавкнуть.

Но сегодня хозяйка выбивалась из графика.

Такое, конечно, бывало. Особенно в тех случаях, когда она приходила домой поздно ночью или под утро. От неё резко пахло дымом сигарет и алкоголем. Иногда она была весёлая, иногда садилась на пол, обнимала Рекса и плакала: «Почему же мне так не везёт? И не дура, и красивая, а живу как собака… Без обид, Рекси…»

Рекс в ответ быстро дышал, показывая, что внимательно слушает. Он уже знал, что утром после такого хозяйка не встанет рано, не попросит подставить шею под поводок, не кинет со стола кусочек ветчины. Она будет спать и спать, пока солнце не поднимется высоко. А ему придётся буквально поджимать яйца, стараясь не сделать лужу у двери.

Пёс слегка загрустил, представив, что сегодня будет один из таких дней, полных страдания и боли, ведь хозяйка произнесла знакомое слово «спать», но Лекса поднялась из-за стола, потянулась, раскинув руки в стороны, и произнесла долгожданное: «Пошли гулять».