Он следил за ходом переговоров: наблюдая внимательно, он заметил, что тема их переменилась. В какой-то момент Хорнблауэр указал рукой на залив, испанец, повернувшись посмотрел на «Славу», только что вышедшую из-за мыса. Смотрел он долго и пристально, прежде чем повернулся и продолжил разговор. Оба долго стояли под палящим солнцем – трубач отошел в сторону, чтобы не слышать, – наконец Хорнблауэр повернулся к Бушу.

– Если можно, я вернусь и доложу, сэр, – крикнул он.

– Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.

Буш спустился во двор, навстречу ему. Хорнблауэр отдал честь и ждал, пока его спросят.

– Его зовут полковник Ортега, – сказал Хорнблауэр на нетерпеливое «Ну?» Буша. – Его полномочия исходят от главнокомандующего Виллануэвы, который, должно быть сразу на той стороне бухты.

– Чего он хочет? – спросил Буш, пытаясь усвоить эту довольно неудобоваримую информацию.

– Во-первых, он хочет знать про пленных, сэр, – сказал Хорнблауэр, – особенно про женщин.

– И вы сказал ему, что они не пострадали.

– Да, сэр. Он очень волновался за них. Я сказал ему, что спрошу вашего разрешения отправить их с ним обратно.

– Ясно, – сказал Буш.

– Я подумал, это облегчит нам дело, сэр. Он еще много чего хотел сказать, и я подумал, что он будет говорить свободней, если я покажусь ему уступчивым.

– Да, – сказал Буш.

– Потом он захотел узнать про остальных пленных, сэр. Про мужчин. Он хотел знать, есть ли убитые, и когда я сказал, что есть, он спросил, кто. Этого я не мог сказать, сэр – я не знал. Но я сказал, что вы, без сомнения, предоставите ему список. Он сказал, у большинства из них жены там, – Хорнблауэр указал рукой на другую сторону бухты, – и они очень переживают.

– Это я сделаю, – сказал Буш.

– Я думаю, он мог бы взять и раненых вместе с женщинами. Нам бы это немного развязало руки, а тем более мы все равно не сможем обеспечить им надлежащего ухода.

– Это я должен сперва обдумать, – сказал Буш.

– Кстати, сэр, можно было бы избавиться от всех пленных. Я думаю, нетрудно будет взамен получить от него обещание, что они не будут сражаться, пока «Слава» находится в этих водах.

– Это мне кажется подозрительным, – сказал Буш; он не доверял иностранцам.

– Я думаю, он сдержит слово, сэр. Он испанский джентльмен. Тогда нам не придется их охранять или кормить. А когда мы оставим это место, что с ними будем делать? Погрузим на «Славу»?

Сотня пленных будет для «Славы» больший обузой: им потребуется двадцать галлонов питьевой воды в день, их придется сторожить круглые сутки. Но Буш не любил, когда его подталкивают к решению, к тому же ему не понравилось, что Хорнблауэр считает само собой разумеющимся то, к чему сам Буш пришел по некотором размышлении.

– Это я тоже должен обдумать, – сказал он.

– Есть еще одно, на что он только намекает, сэр. Он не стал делать каких-либо определенных предложений, а я счел за лучшее его не расспрашивать.

– В чем дело?

Прежде чем ответить, Хорнблауэр сделал паузу, и это само по себе предупредило Буша, что дело деликатное.

– Это гораздо важнее, чем вопрос о пленных, сэр.

– Ну?

– Не исключено, что можно будет договориться о капитуляции, сэр.

– Что это значит?

– Сдача, сэр. Доны очистят весь этот конец острова.

– Господи!

Предложение было ошеломляющее. Буш мысленно пустился по открывающемуся им пути. Это было бы событие международного значения, это могла бы быть выдающаяся победа. Не один абзац в «Вестнике», но целая страница. Наверняка – награды, отличия, возможно даже повышение в звании. И тут Буш в панике отступил, ибо путь, которым он мысленно следовал, вел в пропасть. Чем значительнее успех, тем пристальнее к нему внимание, тем сильнее его будут критиковать те, кто останется недоволен. Буш знал, что политическая ситуация на Санто-Доминго запутанная, хотя никогда не пытался что-нибудь разузнать о ней, тем более ее анализировать. Он знал только самое общее: что на острове столкнулись интересы французов и испанцев, и что взбунтовавшиеся негры, почти уже победившие, сражались и против тех, и против других. Он даже слышал краем уха, что в парламенте существует сильное течение противников рабства, и что они постоянно привлекают внимание к событиям на острове. Мысль о том, что парламент, кабинет и сам король внимательно изучают его донесения, повергла Буша в ужас. Вполне реальная опасность заслонила воображаемые награды. Если переговоры, в которые он вступит, доставят правительству затруднения, его же первого принесут в жертву – никто не пожалеет бедного лейтенанта, без связей, без гроша в кармане. Он вспомнил, как испугался Бакленд при одном намеке на это: секретные приказы, видимо, очень строги на этот счет.

– И не заикайтесь об этом, – сказал Буш.

– Есть, сэр. Значит, если он об этом заговорит, мне его не слушать?

– Ну… – Это уже смахивало на уклонение от своих обязанностей. – В любом случае, это дело Бакленда.

– Есть, сэр. Тогда я могу кое-что предложить, сэр.

– Что еще? – Буш не знал, сердиться ему или радоваться, что у Хорнблауэра опять новое предложение. Но в своих способностях вести переговоры он сомневался, зная, что крючкотворство и лицемерие ему чужды.

– Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтоб перевезти пленных. Вы можете настоять, чтоб к причалу подходило не больше одной лодки – это очевидная предосторожность. За это время «Слава» успеет войти в бухту и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из бухты будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.

– В этом что-то есть, – сказал Буш. Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.

– Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? – спросил Хорнблауэр.

– Да, – неожиданно решился Буш. – Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.