Низенькая женщина с мрачным лицом открыла дверь на стук Буша и, когда тот спросил Хорнблауэра, посмотрела на него еще мрачнее.

– На самом верху, – сказала она наконец и оставила Буша самого искать дорогу.

Хорнблауэр искренне обрадовался. Лицо его осветилось улыбкой, пожав Бушу руку, он провел его в комнату. То была мансарда с круто скошенным потолком: в ней стояли кровать, ночной столик и один деревянный стул. Больше ничего беглый взгляд Буша не обнаружил.

– Как ваши дела? – спросил Буш, садясь на предложенный стул. Хорнблауэр сел на кровать.

– Неплохо, – ответил Хорнблауэр. Помедлил он виновато перед ответом, или нет? В любом случае, он быстро задал контрвопрос: – А ваши?

– Так себе, – ответил Буш.

Они немного поболтали. Хорнблауэр расспрашивал про домик в Чичестере, где жил с сестрами Буш.

– Надо позаботиться о вашей постели, – сказал Хорнблауэр. – Я спущусь и позову миссис Мейсон.

– Я пойду с вами.

Жизнь у миссис Мейсон была тяжелая, это ясно; она долго обдумывала предложение, прежде чем согласилась.

– Шиллинг за постель, – сказала она. – Мне мыло для стирки простынь дороже станет.

– Ладно, – согласился Буш.

Он увидел протянутую руку миссис Мейсон и вложил в нее шиллинг – можно не сомневаться, что миссис Мейсон твердо решила заранее получить плату с Хорнблауэрова приятеля. Хорнблауэр, увидев ее жест, полез в карман, но Буш его опередил.

– И вы будете болтать всю ночь, – сказала миссис Мейсон. – Извольте не беспокоить других джентльменов. И погасите свет, когда будете болтать, не то сала сожжете больше, чем на шиллинг.

– Хорошо, – сказал Хорнблауэр.

– Мария! Мария! – позвала миссис Мейсон. На крик из глубины дома вышла молодая – нет, не очень молодая женщина.

– Да, мама.

Мария выслушала наставления миссис Мейсон, как соорудить временную постель в комнате мистера Хорнблауэра.

– Да, мама.

– Вы сегодня не в школе, Мария? – любезно спросил Хорнблауэр.

– Нет, сэр. – На ее некрасивом лице появилась улыбка – она явно обрадовалась, что к ней обращаются.

– День восстановления монархии? Нет еще. И не день рождения короля. Почему же нет занятий?

– Свинка, сэр, – сказала Мария. – У них у всех свинка, кроме Джонни Бристоу.

– Это согласуется со всем, что я слышал о Джонни Бристоу, – заметил Хорнблауэр.

– Да, сэр. – Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.

Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.

– Этот Бонапарт, – сказал Буш, – какой-то неуемный.

– Верно сказано, – согласился Хорнблауэр.

– Чего ему не хватает? В 96-ом – я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте (тогда меня и произвели в лейтенанты) – он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул – так он себя называет?

– Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.

– Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.

– Лейтенант Наполеон Буш, – сказал Хорнблауэр. – Это бы неплохо звучало.

Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.

– В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, – продолжал Хорнблауэр. – Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.

– Императором!

Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.

– Он что, сумасшедший? – спросил Буш.

– Если так, то он самый опасный безумец в Европе.

– Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, – выразительно сказал Буш. – Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век этого не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.

– Я думаю, вы совершенно правы, – сказал Хорнблауэр. – И скорее раньше, чем позже.

– Тогда… – начал Буш.

Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда мысли его пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставит взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести судно под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие – все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.

– Война штука грязная, – мрачно сказал Хорнблауэр. – Вспомните.

– Я думаю, вы правы, – ответил Буш, не было необходимости уточнять. Все равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.

– Ладно, – сказал он. – Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных Комнатах».

Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.

– Вот и ваша постель, – сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.

Мария втащила вещи и улыбнулась.

– Сюда или сюда? – спросила она.

Хорнблауэр посмотрел на Буша.

– Без разницы, – сказал Буш.

– Тогда сюда, к стене.

– Дайте я помогу, – сказал Хорнблауэр.

– Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.

Внимание смутило Марию – и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть смущение, Мария принялась убирать подушки в наволочки.

– Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? – спросил Хорнблауэр.

– О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.

От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась – ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.

– Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.

– Я об этом не думал, – сказал Хорнблауэр.