– Подумай сама, – сказала она. – Это что-то вроде встречи с Богом, ты не находишь?

– О, перестань, пожалуйста! – Энни рассмеялась:

– Ну хорошо. Ты нас не создавала, просто предложила образы на своих картинах. Но без тебя нас бы здесь не было, и ты должна понять, что встреча с тобой пугает почти каждого из нас.

– Если ты пыталась заставить меня еще острее ощутить свою вину, то ты своего добилась.

– Почему ты чувствуешь себя виноватой? – удивилась Энни.

– Этот мир представляет для вас опасность, – ответила Иззи.

Энни наклонила голову набок и пожала плечами:

– Ты, наверно, разговаривала с Джоном.

– В последнее время нет.

– Да, конечно, он очень упрям.

– За что он меня так сильно ненавидит? – спросила Иззи.

– Он не испытывает ненависти по отношению к тебе. Он просто слишком гордый. Надо дать ему время, чтобы опомниться.

– Прошел уже целый год, – вздохнула Иззи. – Скажи, он так себя ведет из-за того, что я не перестала писать эти картины? Не перестала вызывать вас?

Энни нахмурилась:

– Если дело только в этом, он не имеет права сердиться на тебя. Мы, так же как и он, сами выбираем, приходить в этот мир или нет. – Лицо Энни прояснилось. – И я ни на минуту не пожалела о своем выборе. Мне нравится ваш мир. И всем остальным тоже. Здесь можно увидеть так много удивительных вещей, можно пойти куда-нибудь и встретить разных людей. Одного дня в вашем мире хватило, чтобы рассеять все сомнения.

Улыбка Энни была так заразительна, что Иззи тоже улыбнулась ей в ответ.

– Вот только почему ты всех нас держишь здесь? – спросила Энни. – Если ты и дальше будешь писать столько картин, мы скоро не поместимся в студии.

– Это ради вашей безопасности, – объяснила Иззи. – Чтобы никто не смог причинить вам вред.

– А что нам может угрожать?

– Джон говорил, что Рашкин представляет опасность.

Неожиданно для себя Иззи рассказала об ужасном сне в ночь после разрыва с Джоном. О Рашкине и его арбалете, об охоте на ньюменов в такую же снежную бурю, как и та, что шумела сегодня за окнами мастерской. О гибели крылатой кошки и о вмешательстве Джона, сохранившем жизнь Пэддиджеку.

– Ты, наверно, ужасно переживала, – сказала Энни, выслушав рассказ.

Иззи кивнула:

– И я не могу допустить, чтобы с кем-то из вас произошло нечто подобное. Вот поэтому и прячу всех вас здесь.

– Мы и сами неплохо умеем прятаться, – заверила ее Энни. – Никто не может нас увидеть, пока мы сами этого не захотим.

– Я имею в виду полотна. Я должна сохранить их.

– Но ведь Рашкина здесь нет, – возразила Энни. – Он же уехал из города.

– Я знаю. Но он видел мою последнюю выставку и прислал мне свои замечания.

Энни вопросительно подняла брови:

– Это похоже на помощь, а не на угрозу. А ты уверена, что арбалет был в руках Рашкина?

Иззи кивнула.

– Но ведь ты видела его во сне?

– Да, во сне.

– Тогда как же ты можешь утверждать, что это был он? – спросила Энни. – Я слышала, что во сне люди видят самые невероятные вещи, а когда просыпаются, то всё исчезает. Это правда?

– Да, но ленты не исчезли, когда я проснулась, а две картины безнадежно испорчены.

– И всё же это не доказывает вину Рашкина.

– Но Джон говорил...

– Джон мне очень нравится, – прервала ее Энни. – И всем остальным тоже. И конечно, мы можем погибнуть, если уничтожить наши картины-врата, но я не уверена, что мы должны считать Рашкина опасным. Джон иногда способен невзлюбить какого-то человека и приписывать ему ужасные пороки только из-за того, что он не такой, как все.

– Я не думаю, что Джон способен на такое.

– Я не утверждаю, что он делает это намеренно. Но я совершенно точно знаю, что он ревновал тебя всё то время, которое ты проводила с Рашкиным. Кроме того, он невзлюбил этого человека с первого взгляда. Об этом мне рассказал Пэддиджек. А он знает Джона лучше, чем кто-либо из нас.

– И всё равно, – не согласилась Иззи, – лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

– Никто не сможет повредить полотна во время выставки, – возразила Энни. – Ведь в галерее, наверно, есть своя охрана?

– Да, но что будет, если Рашкин купит картины? Денег у него вполне достаточно.

– Надо просто предупредить ту женщину, которая занимается выставкой, чтобы она не продавала картины ему.

«Или его поверенным», – подумала Иззи. Но она так до сих пор и не поняла причины беспокойства Энни.

– Что изменится для вас, если я все же решусь выставить ваши полотна? – спросила Иззи.

– Здесь становится слишком тесно, – пожала плечами Энни. – Ты же знаешь, мы все связаны со своими полотнами-вратами. Где бы мы ни находились, достаточно представить себе картину, и мы мгновенно перемещаемся в то место, где она находится. – Энни улыбнулась. – Временами мы сталкиваемся друг с другом. Нам нравятся эти произведения, но это не значит, что мы всегда радуемся обществу себе подобных. А кроме того, – Энни обвела рукой студию. – Работы, находящиеся в мастерской, заслуживают большей аудитории, чем мы и те несколько твоих друзей, которые здесь бывают.

Спустя некоторое время Иззи и Энни вышли из студии и направились каждая своей дорогой. Решение так и не было принято. Кэти, выслушав рассказ о визите ньюмена, довольно улыбнулась.

– Вот видишь? – сказала она. – Я же говорила, тебе не стоит так сильно за них переживать.

– Но если полотна будут уничтожены, они погибнут. Значит, на мне лежит ответственность за сохранность картин.

Кэти пожала плечами:

– Бог свидетель, я не желаю гибели никому из них и не хочу, чтобы они подвергались опасности, но я согласна с Энни. Эти работы достойны большей аудитории. А поскольку Рашкин уже не представляет угрозы...

– Он всегда опасен, – прервала ее Иззи. – Где бы ни находился.

– Прежде чем ты примешь какое-то решение, я бы посоветовала тебе поговорить с каждым ньюменом в отдельности, – предложила Кэти. – Пусть они решают сами за себя – так же, как и в случае перехода границы между мирами.

– Если я только смогу их отыскать, – ответила Иззи.

Но оказалось, что визит Энни помог остальным преодолеть свою застенчивость. Спустя пару дней, отперев дверь студии, Иззи обнаружила внутри на кушетке женщину-львицу Грейс с журналом в руках. Высокая Грейс держалась с таким поистине царственным достоинством, что Иззи совершенно растерялась в ее присутствии.

– Я думаю, ты меня поймешь, – говорила потом Иззи пришедшей позже Энни. – Не хочу сказать ничего плохого о Грейс, но, когда она рядом, я кажусь себе совсем маленькой, и не только из-за разницы в росте.

– О, она – крепкий орешек, – со смехом ответила Энни.

– Грейс сказала мне почти то же самое, что и ты, – продолжила Иззи. – Я имею в виду то, что в студии становится слишком людно.

– По-моему, Грейс не понравится ни одно помещение, в котором находится еще хотя бы одна женщина кроме нее самой.

– Она говорила, что ты ее недолюбливаешь из-за того парня, который тебе нравился, но предпочел Грейс.

– Не так уж он мне и нравился, – вздохнула Энни. – Пожалуй, совсем не нравился. Но теперь ты сама все понимаешь. Мы такие же, как и вы. У каждого своя внешность, свой характер и свои особенности, и не все радуются встрече с остальными.

– И всё же я никогда не перестану волноваться о каждом из вас.

– Тогда надо расспросить каждого лично, – посоветовала Энни. – Те, кто захочет выйти в мир, пусть сами скажут о своем желании, и их картины будут выставлены в галерее. Другие пусть остаются здесь.

Это предложение, по мнению Иззи, было самым разумным из всего, что она слышала раньше.

– А как насчет тебя? – спросила она Энни. – Ты тоже хочешь уйти?

– Мне всё равно, – пожала плечами Энни. – Если ты решишь куда-нибудь переместить мою картину, то я бы предпочла библиотеку – мне очень нравится читать книги. Но с другой стороны, мне не хотелось бы уходить далеко отсюда. Я люблю смотреть, как оживают твои картины, это настоящее волшебство, – добавила она с улыбкой.