— В общем, да. Причем немедленно. Она слышала о препарате pellis, который я упоминала сегодня, и потребовала полностью заменить ей кожу на лице на новую, созданную из него.

— Но вы же сказали, что это возможно? — граф Контарини слушал очень внимательно.

— Это возможно, — эхом повторила я. — Вашему племяннику двадцать пять?

— Двадцать четыре. Да, я понимаю, совсем иная биохимия.

— Нет, разумеется, если бы были медицинские показания, мы бы и к столетнему пациенту не задумались применить pellis. Но в этом случае я отказала наотрез. Миссис Рубинштейн ушла страшно разобиженная, грозила мне судебным иском и прочими неприятностями…

— И что, неужели она подала в суд, и вы просто уехали от этих… неприятностей? — теперь он смотрел слегка насмешливо.

— Нет. Она обратилась к другому врачу. И через три месяца пришла ко мне в вуали, а под вуалью было вот это, — я протянула Пьетро свой коммуникатор, где во всей красе было запечатлено новое лицо миссис Рубинштейн: перекошенный рот, потекшие скулы, заплывшие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин, и, как венец всего — гладкий алебастровый лоб.

— Да-а-а… И как же это произошло?

— На тот момент pellis не был полностью разработан, существовал только в виде лабораторных образцов. Один из сотрудников моей клиники решил, что может позаимствовать флакон-другой, и передал их… ну, не буду называть имя этого хирурга. По-видимому, ее организм отторгал новую кожу, они накладывали новый слой… В общем, вот так. Миссис Рубинштейн потребовала, чтобы я это немедленно исправила. Я отказалась. Через два-три года можно было бы попробовать, но немедленное вмешательство было абсолютно исключено.

— И это произвело на вас такое впечатление?

— О, нет! — я невесело рассмеялась. — Я, знаете ли, хирург со стажем, всякое видала. Но, вернувшись домой, миссис Рубинштейн покончила с собой, в предсмертном письме обвинив меня. И вот это уже, как вы выразились, произвело впечатление.

— Вас подвергли остракизму…

— Нет, ну что вы, кто бы себе такое позволил? Но у меня было ощущение, что за моей спиной все время звучит шепот, и я сдалась. Клиника работает, препарат доведен до ума и испытан, а я… уехала из Бостона. И не уверена, что хочу возвращаться.

— Да, я вас понял. — Он в задумчивости постучал пальцами по подлокотнику кресла, потом поднял на меня взгляд. — А что вы скажете о венецианском гражданстве?

— Гражданстве? — кажется, я вытаращила глаза. — Мне казалось, чужаку его получить невозможно!

— Все возможно, — усмехнулся Контарини. — Вот мое предложение, обдумайте его: гражданство Сиятельной Республики и этот дом в собственность — немедленно; место в Совете магов — через три года. Собственная клиника, если пожелаете, здесь или на Терра Ферма…

Я жестом прервала его.

— Клинику я точно не хочу, ставить все заново у меня духу не хватит. Место в Совете… не знаю, пока не понимаю, нужно ли мне это. Но я хотела бы кое-чего другого…

— Слушаю вас, — лицо моего собеседника сделалось сосредоточенным.

— В городских лавках артефакторов я обнаружила несколько весьма интересных амулетов. Мне сказали, что это местные разработки, но авторов назвать отказались. Мне хотелось бы узнать, кто автор и поработать с ним, может быть, поучиться. У меня очень слабая магия воды, но дело в том, что там как раз и используются слабые потоки.

— А взглянуть на них можно?

— Разумеется, — я принесла из кабинета мою добычу.

Пьетро осмотрел амулеты и усмехнулся.

— Торнабуони. Это их разработка.

— И это значит, что?…

— Что вы можете получить автора на завтрак, если пожелаете. Так что, принято?

— Принято.

— Отлично, — он откинулся на спинку кресла и, казалось, расслабился. Неужели этот хищник, почти хозяин города опасался, что я откажусь?

— Мне нужно будет съездить в Медиоланум, — сказала я. — Надеюсь, что мой коллега из Motta di Livenza сможет освободить пару дней, чтобы мне ассистировать. Но говорить об этом по коммуникатору было бы невежливо.

— Понимаю. Благодарю вас, синьора. Клан Контарини уже второй раз в долгу перед вами, и я сам прослежу, чтобы долг этот был полностью оплачен.

Пьетро Контарини отбыл, а я пошла к своему ежедневнику, проверить, какие приключения у нас намечены на сегодня. И что-то синьор Лаварди давно не появлялся?

Выяснилось, что мой consigliere приболел: температура, насморк, кашель…

— Ну, вы уже и сами стали ориентироваться в городе, словно истинная венецианка, — просипел он с экрана коммуникатора. — Простите, синьора, если подвел вас, но простуда в этих старых домах подкрадывается иной раз весьма коварно. Я надеюсь, синьора Пальдини достаточно хорошо протапливает ваш дом?

Ладно, судя по красному носу и слезящимся глазам, он и в самом деле простужен… Пожелав синьору Лаварди скорейшего выздоровления, я вернулась к записям. Итак… сегодня только шелка из Комо, больше никаких вечеров, балов и концертов. Это приятно, можно будет лечь спать пораньше. Завтра среда, в одиннадцать у меня встреча с графиней Боттарди, а потом можно было бы сразу сесть в поезд и отправиться в Медиоланум. Танцы и оперные арии, на которые приглашают завтра вечером в Ка”Грифони, я вполне могу пропустить; переночую в Медиолануме, послезавтра утром поговорю с профессором Ди Майо и вернусь. На четверг назначен бал во Дворце Дожей, и туда я пойду непременно.

Теперь главное, чтобы Ди Майо не укатил куда-нибудь “на гастроли”: он любит поездить по дружественным клиникам с показательными операциями. Впрочем, мы все это любим…

— Родерико, добрый день! — сказала я темному экрану коммуникатора. Что за тьма, сейчас середина дня, час пополудни, спит он, что ли? — Это Нора Хемилтон-Дайер, если можете, ответьте!

Судя по встрепанному профессору, появившемуся на экране через какое-то время, он не спал, но занят был чем-то предосудительным. Да и ладно, пусть его; лишь бы сделал то, что нужно мне.

Все-таки ужасно неудобно жить без секретаря. Вот сейчас мне нужно взять билеты на поезд до Медиоланума, выбрать там себе отель, чтобы переночевать, заказать билет в Оперу — последние лет пятнадцать все это делала Альма, а теперь придется самой.

Ладно; я, конечно, справилась. Но, если предложение Пьетро Контарини будет принято, и я поселюсь в Ка”Виченте надолго, Альме Хендерсон тоже придется пересечь океан!

Вот вроде бы недолгое дело, посещение выставки-продажи: час, полтора, ну, много — два. Так почему же я провела там почти пять часов, домой вернулась без ног, но зато приобретя шелка и изделия всех видов, типов и расцветок? А ушла я оттуда одна из первых, между прочим… Ладно, мои покупки привезут завтра, синьора Польдини уже предупреждена и они с Марией, моей новой горничной, все разберут, развесят и отгладят. Все завтра, сейчас спааааааать…

Мне снилось, что только что я исполнила сложнейшую оперную арию, и меня заваливают цветами. Все бы хорошо, но один из букетов настолько тяжел, что придавливает меня к земле, а розы шипами вонзаются мне в плечи. Дернувшись, я проснулась и пискнула от ужаса: прямо перед моим лицом в темноте спальни горели два круглых желтых глаза, а на груди лежала какая-то тяжесть. Я зажгла светильник и обнаружила, что Руди переминается на мне всеми четырьмя лапами, периодически вонзая когти, и неотрывно глядит мне в лицо.

— Кот, ты обнаглел! — рявкнула я, спихивая его на пол.

Руди сел на коврике возле кровати, обернул рыжий хвост вокруг лап и продолжил меня гипнотизировать.

— Чего тебе надо? — проворчала я уже чуть более миролюбиво. — Дверь открыта, иди по своим делам.

Кот подошел к открытой двери и уселся возле нее, явно призывая меня последовать за ним. “Вообще-то, — подумала я, — Руди в первый раз зашел в эту комнату за все время. что я живу в Ка”Виченте. Может, кто-то забрался в дом, и он предлагает мне пойти и составить ему компанию в охоте на злоумышленника?”