— Ну, еще бы!

— Нам еще минут двадцать дороги, не меньше. Расскажи мне пока, почему сегодня короткий бал?

— Последний день карнавала, — Франческа плавно повела рукой с веером. — Ровно в полночь погаснут фонари, все освещение в городе на полчаса будет выключено, кроме светильников на лодках. В темноте гости бала снимают маски и идут к своим гондолам. Все, finite!

— А как же в городе в это время — ну, туристы, например?

— Ну, если они не сидят в своих гостиницах в такое время, то им же хуже, — она пожала плечами.

— Вот, небось, Ночная гильдия ждет этого момента?

— Ну, что ты! Они блюдут правила еще строже, чем судьи! Если кто-то попробует осквернить последнюю ночь карнавала, его просто выкинут из города.

— Вот как… — тут я вспомнила о загадочной обмолвке Массимо и схватила Франческу за руку. — Слушай, а что сегодня случилось в городе? Мой гондольер обмолвился, мол, приливной волной что-то принесло, но так и не сказал, что именно.

Моя собеседница вздохнула и покосилась на мужа. Тот отчетливо пробормотал:

— Болтливый мальчишка, — и потом добавил, — рассказывай уж, что тут скрывать.

Франческа вздохнула еще раз и сказала:

— На ступени причала возле Дворца Дожей вынесло сетку, а в ней была отрубленная рука.

— Человеческая? — глупо спросила я.

— Ну, конечно! — с досадой ответил Витторе. — И самое скверное то, что в ней мертвой хваткой была зажата corno ducale.

— Ээээ…

— Особая шапка, которую носит дож Венеции, — пояснил он. — Она и перстень с рубином — это атрибуты действующего дожа. Беда в том, что эти предметы имеют особые магические свойства…

— Погоди-погоди, — отмерла я. — А что, институт дожей еще существует? Я была уверена, что осталось только название дворца, ну, и портреты, а правит глава Совета нобилей…

— Дело в том, что последний дож, Винченцо Лоредано, исчез несколько лет назад… — пояснил Витторе.

— Пять лет… — прошелестела Франческа.

— Пять лет назад, — повторил ее муж. — Но мы точно знаем, что он жив, потому что немедленно после смерти дожа перстень и corno возвращаются в зал Совета. Я ж говорю, они зачарованы.

Вот же тьма! Я готова была разразиться множеством вопросов, но наша гондола мягко ткнулась в причал. Прибыли.

Внутри Дворца Дожей я была впервые.

Собственно говоря, туда не так и просто было попасть без приглашения или без дела. Туристов во Дворец пускали один раз в году, в день зимнего солнцеворота, с восхода ровно до той минуты, когда солнце краем коснется горизонта. Балы давались дважды в год — в последний вечер карнавала и в день рождения действующего дожа; по понятным теперь причинам в последние пять лет второй бал не был актуален. Во все же остальные дни в любой из трех входов дворца войти могли его служащие, члены Совета судей, Совета магов или Совета десяти, либо охрана. Ну, или сам дож и члены его семьи.

Получается, что дожа мы из этого уравнения выносим: Винченцо Лоредано исчез пять лет назад, семьи у него не было, поскольку жена умерла, а дети как-то не появились.

Все это полушепотом рассказывала мне Франческа, пока мы с бокалами в руках медленно дефилировали по огромному залу. Высокие стрельчатые окна зала выходили на лагуну, на какой-то невообразимой высоте угадывались потолочные плафоны, на которых Тинторетто изобразил победы Венеции; гости бала сбивались в стайки и постепенно перетекали в следующий зал, чуть меньшего размера. Там на балкончике играл оркестр, и можно было потанцевать, если возникало такое желание. У меня оно не возникло, и я продолжала расспрашивать мою спутницу.

— Это, — Франческа обвела рукой большой зал, — портреты дожей Венеции. Последняя, пустая рама предназначена для портрета Лоредано.

Портретов было, скажем прямо, немного — с четырнадцати холстов хмурились суровые седые старцы в смешных парчовых шапочках с рогом на макушке, одна рама была пуста, и еще одна — затянута черным полотном.

— Подолгу, видимо, они правили… — кивнула я на портреты.

— Так маги же… Меньше трех-четырех сотен лет ни один не прожил. Ну, кроме Марино Фальеро, которого за предательство интересов Серениссимы казнили, а портрет сожгли вместе с телом. Это вместо него теперь черная тряпка.

— Интересно. Ладно, последний вопрос, и я замолчу. Последний. Можно?

— Спрашивай, — рассмеялась Франческа.

— Каким образом пропал Лоредано? Отсюда, из Дворца?

— О, нет! Он здесь бывал редко, только на Совете, а жил в своем доме, Ка’Лоредано. Это в районе Джудекка. Дож любил ходить по городу пешком, его все знали в лицо, здоровались. Он ничего не боялся, и иной раз, идя на свидание к даме, ускользал от охраны. Однажды из дому он вышел, а в рабочем кабинете так и не появился. Проверили весь путь, нашли следы магического воздействия, но, поскольку время было упущено, ищейки Службы магической безопасности не сумели установить, какое заклинание применялось. Тогда под это дело поменялся и начальник Службы, там теперь заправляет Джан-Марко Торнабуони. Это, знаешь ли, во многих случаях очень удобно для нашей семьи, старинные союзники как-никак.

Лицо Франчески вдруг сделалось хищным, и она усмехнулась каким-то своим мыслям… А я припомнила свой первый бал в этом городе и первое знакомство. Джан-Баттиста Торнабуони, юрист клана. Вот теперь я знаю, кого сегодня хочу увидеть. Кого еще, поправилась я мысленно. Начать следует с Маргарет. Повернувшись к Франческе, которая отставила свой бокал и нетерпеливо приплясывала рядом со мной, я спросила:

— Где и как искать твою свекровь?

— Ну-у… она вряд ли будет танцевать сегодня, так что, скорее всего, не в зале Судьбы, а дальше. Сегодня на ней темно-синее платье и маска Луны. Не найдешь — скажи, я помогу.

— Ладно.

— А я сейчас отыщу Витторе и потанцую!

Проскользнув между танцующими парами в зале Судьбы, я вошла в следующую комнату анфилады. Я бы назвала ее библиотекой, если судить по многочисленным книжным полкам, стоящим вдоль стен, и по удобным креслам, расставленным в зале парами и группами. В одном из кресел я заметила даму в темно-синем плате, о котором говорила Франческа. Правда, она не предупредила, что платье будет сверкать сапфирами, а щеки и подбородок дамы, видневшиеся под полумаской, нежностью могут посоперничать с младенческими. Неужели ее свекровь так молода? Или у нее такой хороший косметолог и куча фамильных магических секретов, возразила я сама себе, и подошла к женщине.

— Вы позволите, синьора? — спросила я, указывая на соседнее кресло.

— Прошу вас…

Женщина сняла маску и положила ее на столик рядом, я последовала ее примеру. Да, это графиня Контарини, ее портрет в Сети я помню.

— Ваше сиятельство…

— Оставьте, уж кто-кто, а вы должны меня звать по имени. Итак, Нора, вот мы и познакомились…

— Спасибо за ваш подарок, Маргарет. Кубки… великолепны, — не покривила я душой.

— Хотела бы я надеяться, что их особые свойства вам никогда в жизни не пригодятся, но всегда лучше иметь в запасе козырь, чем не иметь.

Женщина сделала знак рукой, и рядом с нашими креслами немедленно возник лакей с подносом, на котором стояли «флейты» с шампанским. Отпив глоток, я поставила бокал на столик и молча улыбнулась собеседнице. Ну же, Маргарет! Это вы хотели меня увидеть. Значит, есть какой-то вопрос, на который не ответят ваши родные. Задайте его.

И Маргарет не обманула моих ожиданий.

— Нора, вот, предположим, операция прошла успешно, и вы убрали с лица Карло маску. Как вы считаете, он сможет прижиться в Новом свете?

Я помолчала. Вопрос был неожиданным.

— Не знаю, честно говоря. На мой взгляд — вряд ли. Слишком уж специфический жизненный опыт он здесь приобрел. Мне кажется, что вообще венецианцу в любом другом городе было бы сложно пустить корни, даже в каком-нибудь Амстердаме. Дело ведь не в воде и не в каналах, а в образе жизни… Да и клан, стоящий за спиной, значит немало.

— Да, клан… — Маргарет покачала головой. — Клан начинает роптать. Любого другого молодого человека за подобное выслали бы из города как минимум на пять лет…