— Паски, значит? — проговорил он очень тихо.

— Погоди-погоди, — Джан-Марко похлопал его по колену. — Дело в том, что один из младших сыновей Бонифацио Паски был изгнан больше четверти века назад, и семья от него официально отреклась. Говорили, что Аренелло Паски отправился на африканский континент, в джунгли Квазулу-Нгуни, к тамошним колдунам, поклявшись найти способ мести семье.

— Колдуны Квазулу-Нгуни… — сказал мэтр Сонгхи. — Да, у исангола он мог найти многое. И, кстати, свихнуться окончательно.

Джан-Марко кивнул и продолжил:

— Я полагаю, что двенадцать лет назад он тайно вернулся в Венецию, каким-то образом сговорился с Джованни Вестрелли…

— Или попросту полностью расшатал его разум, и без того слабый, — дополнила Лавиния.

— Или так; и начал мстить. Вспомни, Пьетро, когда и с чего началось ослабление клана Паски?

— Со смерти старого Бонифацио, — вздохнул тот. — Да, апрель 2172 года. Потом в течение года за ним последовали четверо сыновей, и власть над кланом ушла к вдове старика, Антонелле.

— Это дает нам понимание, кто наш противник. Но мы пока не знаем, например, зачем ему понадобилось зеркало, или почему Карло год прожил без лица, — напомнила я. — Да и где искать Джокера, тоже пока неясно.

— Джокера мы найдем, — небрежно отмахнулся Джан-Марко. — У нас есть параметры ауры, имя, которым он пользуется, место, где он должен появиться… Хорошо, что мы не стали выходить через развалины дома алхимика: про суету в Римембранце он наверняка узнал, а вот нашли ли мы его логово — не знает.

— Возможно, завтра мы что-то узнаем от нашего Пьеро, — добавила Лавиния. — Он довольно долго мог наблюдать за фигурантом, и какие-то его привычки, слабости, любимые словечки мог приметить. Нора, как ты считаешь, он придет в себя… эээ… нормальным?

— Откуда же я могу знать? — пожала я плечами. — Может, он никогда и не был нормальным? Может, Джокер его выкрал из той самой психиатрической лечебницы на Сан-Серволо? Меня гораздо больше заботят другие его жертвы…

— Будем искать, — меланхолически ответил Джан-Марко. — Поднимем дела о пропажах у себя и у городской стражи, навестим родственников, поговорbм, порасспрашиваем, пособираем слухи… Как ни крути, наша работа — это на девяносто процентов бумаги и разговоры, разговоры и бумаги. Только потом появляется великий сыщик и раскладывает все по полочкам. Ладно, отдохнули, и хватит!

Он хлопнул ладонью по столу и решительно поднялся.

— Лавиния, ты со мной? — спросила я, вставая.

— Нет, я вернусь поздно, мне нужно поработать в архивах СБ, раз уж я тут очутилась. Плыви одна, меня Джан-Марко отправит.

Я задумалась: плыви — это хорошо, вот только катер мой давным-давно ушел домой, в Ка’Виченте. Пешком пойти? Тут с полчаса ходу, если не заблудиться…

— Ты не будешь против того, чтобы воспользоваться моей гондолой? — спросил у меня за плечом Джан-Баттиста.

— О, отлично, спасибо! А то я как раз вспоминала, как заблудилась ровно по дороге отсюда к дому, когда шла в первый раз.

— Тогда идем, Франческо нас мигом доставит…

Не знаю уж, как так вышло, но к моменту, когда гондола мягко причалила к ступеням Ка’Виченте, Джан-Баттиста был приглашен поужинать со мной. Собственно, почему бы и нет? Я точно знаю, что Джузеппина готовила сегодня гамбо по-луизиански, можно надеяться, что и со вторым блюдом в грязь лицом мы не ударим…

Ну, хорошо, лукавить перед самой собой не буду: да, мне хотелось побыть наедине с Джан-Баттистой и понять, померещился ли мне тот поцелуй… те поцелуи под цветущими магнолиями, в маленьком дворике рядом с храмом Ниалы?

Мы поужинали, но розовое вино из Провенса успело нагреться, пока к нему вернулись. Нет, поцелуи мне не приснились. Джан-Баттиста уходил от меня уже под утро, и я упала в постель, еще хранившую тепло наших тел.

Пару часов мне удалось поспать, потом в сон ворвался звонок коммуникатора:

— Нора, доброе утро, это Пьетро!

— Угу, — мрачно ответила я. — Утро редко бывает добрым.

Мой тон он предпочел не заметить, и продолжил все так же жизнерадостно:

— Наш Пьеро пришел в себя и даже вспомнил, кто он такой. Очень, знаешь ли, неожиданный поворот…

— И кто же? — невероятным услием воли я затолкала внутрь зевок.

— Приезжай, все узнаешь! — хмыкнул мой мучитель и отключился.

Я упала на подушку и от души выругалась. Про себя, естественно… А ведь придется ехать. В голосе Пьетро звучали изумление, радость и злорадство, смешанные в равной пропорции и припорошенные явным желанием сорваться в пляс. Просто не прощу себе, если не узнаю как можно скорее все новости!

Интересно, а Лавиния здесь, или тоже… хм… позволила себе приключения?

Госпожа Редфилд завтракала на кухне, обсуждая с Джузеппиной тонкости приготовления яблочного пирога с карамелью. Я украла с большого блюда жареную колбаску и села напротив.

— Ваш кофе, синьора! — кухарка уже протягивала мне чашку с кофе. Без сливок. Темный, как прошедшая ночь, такой же горячий и сладкий. Кажется, я покраснела, уткнувшись в чашку…

— Лавиния, звонил Пьетро, — сообщила я. — Нас ждут в Ка’Контарини.

— Отлично, — она отставила чашку и поднялась из-за стола. — Прежде чем мы поедем, загляни в мою спальню, пожалуйста.

Некоторую разбитость я чувствовала, вместе с усталостью и недосыпом. Ну, ничего удивительного в таком состоянии не было — после смерти Фрэнка у меня никого не было, а прошло ведь уже три года. Растренировалась, знаете ли…

Усадив меня на пуфик, магичка зашла за спину, положила мне ладони на лоб, и я почувствовала, как теплая волна пробежала по всему телу, смывая все неприятные ощущения, наполняя силой.

— Спасибо!

— Пожалуйста! — Она улыбнулась. — Ну, вот, теперь ты и выглядишь поживее. Так что, поехали?

Массимо уже вывел из крытой стоянки под домом катер. На белом борту между двумя красными полосами было четко выведено темно-синими буквами «Istiophorus». Я одобрительно кивнула: да, правильно, вот сейчас мы спешим.

В зеленой гостиной, так же, как и вчера, сидели Пьетро, мэтр Сонгхи и братья Торнабуони. Я остановилась в дверях, помахала им всем рукой и спросила:

— Ну, что, идем расспрашивать?

— Идите вы с Лавинией и Джан-Марко, мы подождем здесь, — распорядился Пьетро. — Я-то уже поговорил с синьором… ну, он сам представится.

Что-то было в его ухмылке от козлоного сатира, подглядывающего за купающимися нимфами…

Маска Пьеро повернулась в нашу сторону, и мужчина, полусидящий на кровати, зашевелился, пытаясь сесть повыше. Сиделка помогла ему устроиться поудобнее, бросила суровый взгляд в нашу сторону и сказала, поджав губы:

— Десять минут, не больше!

Взяв стул, я села рядом с кроватью, взяла его запястье, проверила пульс и спросила:

— Расскажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше, чем мог бы предположить еще два дня назад. — Он неожиданно хмыкнул. — Это вы нашли меня?

— Мы все, да. Что вы помните?

— О! и много, и мало… Я хорошо помню, что вышел из своего дома утром двадцать шестого января две тысячи сто семьдесят девятого года. Меня кто-то окликнул, я начал поворачиваться… ну, и собственно, следующее, что я помню — довольно жесткое ложе и оковы на руках и ногах. И эта личина…

Лавиния за моей спиной непочтительно присвистнула.

— То есть, вы хотите сказать, что этот маньяк пять лет держал вас на цепи?

В горле у мужчины булькнуло, но он справился с собой. Белое лицо Пьеро исказилось в улыбке:

— Пока мне не сказали, что прошло пять лет, я и не знал. Видимо, временами он усыплял меня, а иногда, наоборот, подолгу не давал спать… Маньяк, да… Боюсь, я теперь тоже не вполне нормален. Правда, Контарини сказал, что мой corno ducale еще не передали новому дожу, но, как только я смогу стоять на ногах хотя бы пять минут подряд, непременно это исправлю.

Боги темные и светлые, так это пропавший дож, Винченцо Лоредано!