Наконец, третий вариант: остаться в Серениссиме и принять на долгое время этот образ жизни. Здесь у меня есть дом, клан и мужчина, и это очень много. Наверное, даже больше, чем было когда-либо в жизни… Джан-Баттиста пошевелился под пледом, попытался повернуться на бок и, естественно, проснулся. Не сдержавшись, я рассмеялась, глядя, как он моргает и протирает глаза.

— Вот тьма, так расслабился, что задремал. Ты на меня действуешь расслабляющее!

— Так это же хорошо!

— Наверное. Но не сейчас. Вот когда треклятый Джокер будет найден и посажен в антимагическую камеру в Пьомби, тогда…

— Тогда немедленно найдется новая проблема, которую некому будет решать, кроме синьора юриста! Идем-ка, спать всяко удобнее в кровати.

— Нет, — он еще раз потер глаза. — Надо домой плыть. У меня примерно три сотни документов, которые я должен прочесть и дать по ним ответ не позднее понедельника. И я не говорю о брачном контракте, который дорогие молодожены должны подписать перед началом свадебной церемонии!

— А что, его тоже ты составляешь? — удивилась я. — Неужели у Контарини нет своего солиситора?

— Есть, — неохотно ответил Джан-Баттиста. — Конечно, у них целая небольшая армия юристов, но я лучше. Поэтому составленный ими брачный контракт я уже трижды возвращал со своими замечаниями на переделку. В четвертый раз я запихну его в глотку Гаспари, генералу этой армии.

— Бедный, бедный, — я сочувственно погладила его по плечу. — Хочешь глоток келимаса на дорожку?

— Давай! Все равно еще работать, так хоть какое-то удовольствие получу.

Подав ему бокал, я снова устроилась в кресле.

— Слушай, а какие, собственно говоря, могут быть проблемы с контрактом в данном случае? У Беатриче нет ничего, о чем бы стоило говорить…

— Вот именно! Поэтому в контракте должны быть строго обозначены ее вдовья доля в случае смерти Карло, повышение сумм по мере появления детей, условия расторжения брака… В общем, восемнадцать страниц мелким шрифтом.

— Что-то мне подсказывает, что они не станут этого читать…

В ответ Джан-Баттиста только фыркнул.

Лавинию в субботу днем привез на своем катере Джан-Марко. Высадил у водного подъезда Ка’Виченте. помахал мне рукой и умчался, не заходя.

Вид у госпожи Редфилд был, честно говоря, вымотанный: круги под глазами, бледность, взгляд слегка расфокусированный… Посмотрев на все это, я отправила ее отмокать в ванную, отнесла туда бокал просекко и попросила Джузеппину приготовить по-быстрому что-то полегче и посытней. Кухарка только хмыкнула оскорбленно. Когда Лавиния, кутаясь в длинный шелковый халат, появилась в моем будуаре, на столике под серебряным колпаком ее уже ждала телячья печень с изюмом и орешками. После ванны, еды и вина в лице женщины появились краски, и она, откладывая вилку, призналась:

— Пожалуй, ты спасла мне жизнь. Ну, или, как минимум, облегчила ее весьма существенно.

— Рада служить, — ответила я, салютуя бокалом.

— И, знаешь, пожалуй, мне придется просить тебя выручить меня еще раз… — Лавиния выглядела несколько смущенной. — Я вдруг поняла, что мне решительно не в чем идти на эту свадьбу… Вчера у меня была минута, я перекопала свой гардероб, и, представь себе, нашла всего два платья.

— Могу себе представить, — расхохоталась я. — Из них одно, наверное, академическая мантия, а другое ты заказывала, чтобы отправиться в королевский дворец на бал в честь Перелома года.

— Ну, почти что так, — поморщилась она. — В тот раз я получала из рук его величества орден Почетного легиона. Но в любом случае, они оба не для свадьбы. Конечно, моя роль тут никакая, и все же будет неловко…

— Пойдем, посмотрим, что можно найти в моих закромах.

Перекопав гардеробную, мы несколько приуныли. Те несколько вечерних платьев, которые понравились Лавинии, решительно плохо на ней сидели.

— Ну, ладно, — махнула она рукой. — Буду держаться в задних рядах, ничего страшного.

— Нет, погоди! Мы еще не пускали в ход тяжелую артиллерию, — я взяла коммуникатор и набрала знакомый номер. — Синьора Флавиа? Здравствуйте…

В десять утра «Istiophorus» ждал нас внизу. Массимо, непривычно серьезный, помог нам обеим шагнуть в катер и стартовал. Через пару минут Лавиния сказала:

— Да, теперь я понимаю, почему ты все-таки купила катер.

— Ну, довольно долго я считала, что никогда больше не стану спешить, — ответила я. — Во всяком случае, пока живу в Венеции. Но знаешь, когда на тебя надвигается окованный железом нос чужой лодки, а твоя неспешная гондола уподобляется черепахе, это стимулирует.

— О, да! Смотри-ка, какую глухую защиту наложили на Ка’Контарини! — воскликнула она, посмотрев в окно.

Включив магическое зрение, я последовала ее примеру и рассмотрела радужный колпак абсолютного щита, закрывающего водный подъезд клановой резиденции.

Маги на входе, хотя и знали нас в лицо, все же проверили слепки аур и лишь тогда пропустили внутрь. Мне показалось, что в доме подозрительно тихо, и продолжало казаться, пока мы поднялись на три ступеньки по лестнице. На четвертой ступеньке на меня обрушился вихрь шелка, кружев, хохота и слез: Франческа, Чинция, Оливия…

— Идем скорее! — Франческа схватила меня за руку и потащила наверх. — Беатриче сидит в своей спальне и плачет, Маргарет в истерике, а если она разобьет мои любимые вазы, в истерику впаду уже я!

— Маргарет в истерике? — я беспомощно оглянулась на Лавинию.

Она рассмеялась и махнула рукой.

— Иди-иди, ты сегодня на женской половине. А я разыщу Джан-Марко, и мы еще раз просмотрим защиту.

Когда Чинция и Франческа привели меня в комнату невесты, та уже не плакала, а сосредоточенно рассматривала в зеркале кончик собственного носа.

— Мне кажется, или вот тут собирается вскочить прыщик? — спросила она задумчиво.

Женщина, сидевшая в углу на банкетке с чашкой кофе, возвела очи горе:

— Беатриче, дорогая! Я второй день занимаюсь только и исключительно твоим лицом, и могу сказать определенно, что вот именно тут ничего вскакивать не будет. А сейчас мы закончим макияж, и прекраснее тебя не найдется невесты на территории Лация! О, вот госпожа Хемилтон-Дайер тебе скажет все о твоем лице.

Девушка в белом кружевном платье вскочила и бросилась мне на шею.

— Нора! Ну, наконец-то!

Негромкий стук в дверь прервал многоголосое щебетание; заглянула девочка лет пятнадцати, нашла меня глазами и таинственно поманила к двери:

— Синьора Хемилтон-Дайер, Карло хотел переговорить с вами до начала церемонии.

Я оглянулась на стайку женщин вокруг невесты: да, вполне могу выйти на несколько минут.

Карло ждал меня в одной из малых гостиных.

— Синьора Хемилтон-Дайер! — он изящно склонился к моей руке.

— Карло, покажись же!

Да, выглядел он отлично. Старинный камзол, темно-синий, шитый серебром, облегал стройную фигуру и широкие плечи, у горла и на манжетах пенились драгоценные кружева. Но главное — лицо! Оно было совсем живым, появились морщинки в углах глаз, и губы расплывались в улыбке.

— Ну, замечательно! — сказала я. — Выглядишь счастливым.

— Так и есть, — вновь улыбнулся он. — Но… я хотел рассказать. Сегодня утром… даже не знаю, проснулся я уже, или это был еще сон, но я внезапно вспомнил одну вещь. Не уверен, что это важно, а вдруг? Я ведь уеду сегодня, а через двадцать минут дадут сигнал к началу, и уже ни на минуту меня не оставят одного.

— Рассказывай, — твердо сказала я. — Если это неважно, мы с тобой просто все забудем.

— Я… Ну, Пьетро рассказывал вам, я одно время несколько… пошел вразнос. Ну, приятели, выпивка, игра, всякое другое… У нас была компания, мы надевали кошачьи маски и шлялись по городу, задирая прохожих, туристов в особенности.

— «Иметь наглость ньяги», да-да.

— Не сразу я понял, что шутки становятся все злее и опаснее для окружающих, — он вздохнул и потер лоб. — Тогда мы уже не столько пили, сколько… эээ…