— Зато теперь мы понимаем, — вмешалась Лавиния, — почему именно Карло получил маску. Два месяца, ты сказала?

— Шестьдесят два дня.

— Я могу предположить, что маска растет примерно два месяца. А тот подмастерье, очевидно, делал для Джокера заготовки масок… Кстати, мои коллеги с кафедры химии и алхимии изучили состав, в котором была наша находка.

— И что там?

— Пептонный питательный субстрат на основе экстракта дубовой коры, сфагнума и водорослей Undaria, с большим содержанием азота. Плюс ряд алхимических компонентов, пока не все установили. В целом, сходно по составу с субстратом для орхидей.

— Боюсь, это ничего нам не дает… — Разочарованно произнес Джан-Марко. — Я, конечно, проверю венецианские общества любителей орхидей, но сомневаюсь, чтобы Джокер там регистрировался.

— А вот это зря, — неожиданно оживилась Лавиния. — Если допустить, что он именно из таких, то подумай, долго ли можно владеть чем-то уникальным и не похвастаться единомышленнику? Мы ведь кое-что про нашего Джокера знаем. Он самолюбив, считает себя гением, обожает раритеты и ценности — вспомните хотя бы его подземный кабинет!

— И что это нам дает? — с интересом спросил Джан-Баттиста.

— Значит, если он увлекается орхидеями, у него должно быть специально приспособленное помещение, это раз. И два, он непременно пожелал бы иметь что-то уникальное. А раз так, то кто-то должен об этом знать! Словом, это ниточка.

— Возможно, возможно… — глава СБ покачал головой. — Дам задание проверить.

— Дай. А что с тем районом, который твои люди должны были прочесать?

— Да пока ничего ценного. Задержали десятка полтора весьма несомненных личностей. Городская стража ликует, поскольку все они, включая Деда Джованни, говорят безостановочно и отвечают на любые вопросы, кроме касающихся человека в маске Джокера.

— Вряд ли они сообщат что-то, что помогло бы нам его найти, — Джан-Баттиста встал и прошелся по комнате. — Если мы правильно предположили настоящее имя, Аренелло Паски, то у нашего фигуранта было двадцать пять лет, чтобы подготовиться. Думаю, вернувшись в Венецию, он первым делом оборудовал себе не одно и не два тайных убежища. Два мы знаем…

— Взорвавшийся дом алхимика и тот подземный ход, — кивнул Пьетро.

— Именно. Но их может быть еще несколько. Ты сам знаешь, где-нибудь в кварталах de ultra, в районе Дорсодуро или за старыми складами полным-полно заброшенных домов.

— Мы там чистим ежегодно, — поморщился Джан-Марко, — но через месяц все возвращается на круги своя.

Джан-Баттиста остановился возле окна, сунув руки в карманы, и сказал глухо:

— Мне не хотелось бы это признавать. Но похоже на то, что сейчас единственный способ остановить Джокера — это воспользоваться предложением Норы, устроив ловушку на ее «вечере Нового света».

— Тино… — Джан-Марко начал говорить, но брат жестом остановил его, повернувшись ко мне:

— Нора, если у тебя есть хоть малейшее сомнение, откажись. Уезжай из Венеции, вернись в Новый свет — туда Джокер точно не отправится.

Я покачала головой.

— Нет. И дело даже не в том, что ничто не помешает этому милому синьору попросту заплатить какому-нибудь наемному специалисту за мою смерть. Разве обязательно самому держать нож, который наносит удар? Просто… я не уеду. Значит, я в игре.

Вечером меня ждал урок танцев.

Не одну меня: Франческа и Чинция, разумеется, приняли самое горячее участие в подготовке к вечеринке, могли ли они пройти мимо тренировки в танго или румбе? Учителя нам порекомендовала Джулия Ди Майо, жена моего коллеги. Оказывается, в Медиолануме весьма популярны милонги, вечеринки с танго, и клуб Эухенио Нуньеса считается самым-самым. Синьор Эухенио милостиво согласился в течение десяти дней давать уроки танго, румбы и сальсы венецианцам, за совершенно несусветную плату.

Впрочем, к концу второго часа урока я поняла, что готова заплатить еще сто пятьдесят дукатов, чтобы упасть хотя бы на пол. А синьор Нуньес был неутомим. Он сменил третий музыкальный кристалл, подхватил Франческу, повелительным жестом отправил к нам с Чинцией фантомом и воскликнул:

— Ииии…. Раз!

Наконец, танцор развеял фантомных партнеров, взял сумку с туфлями и учтиво попрощался с нами до среды. Лежа в кресле и обмахиваясь веером, Франческа простонала:

— Я уже триста раз пожалела, что ввязалась в эти уроки!

— Но танцует он, как бог! — мечтательно возразила ей Чинция. — Нора, а у тебя есть мороженое?

Конечно, нашлось и мороженое, и белые персики, чтобы сделать коктейль «Беллини», так что остаток вечера мы провели в dolce far niente.

Дни летели, отщелкивая листы календаря. С пятницы, одиннадцатого апреля, мы с доктором Тедески и его ассистентом Марко начали готовить синьора Лоредано к операции. Признаюсь, я волновалась не меньше, чем перед тем, как на стол лег Карло Контарини-Маффео: все-таки Лоредано намного старше, да и маска пробыла на его лице пять лет, а не год. Еще один повод для беспокойства — мы не знали, как поведет себя Pellis. Все-таки случается, что он не подходит для какой-то типа кожи, и слой геля так и остается слоем геля, не превращаясь в дерму, эпидермис и прочее. Обо всем этом я честно рассказала пациенту и получила совершенно спокойный ответ:

— Дорогая моя, все это совсем не кажется ужасным человеку, который прожил пять лет скованным, в непонятном подземелье, ежеминутно ожидая новых пыток… Очень долго я знал, что у меня нет никакого будущего, а вы открываете для меня целых два его варианта. Вот только, боюсь, мне негде найти снимок, показать вам, как я выглядел когда-то.

— Думаю, что это наименьшая из проблем, — улыбнулась я. — Вы забываете, что в наших рядах — глава Службы магбезопасности Венеции. Что-то мне подсказывает, что у него найдется на вас досье…

— Ну, да, конечно. А в досье должен быть портрет. Спасибо, Нора! — он слегка сжал мою руку. — Значит, до понедельника?

На операционным столом зажегся свет. Я помолилась Бригите, взяла скальпель и провела первый разрез… Все было точно так же, как и во время операции Карло, и совершенно по-другому. И, честно говоря, мне ужасно нехватало Лавинии: оказывается, в прошлый раз осознание ее присутствия за спиной придавало твердости моей руке. Мы с Тедески воспользовались техникой, которую она показала в прошлый раз, воздушными лезвиями, и процесс шел куда быстрее. Периодически я посматривала на портрет Лоредано, висящий на стене прямо передо мной. Что и говорить, красивый был мужчина. Хорошо бы было, если бы наш Pellis не закапризничал, и эту патрицианскую внешность удалось воссоздать…

На счет «три» мы в четыре руки удалили маску, и я стала наносить рассчитанные дозы препарата, проговаривая про себя те самые заклинания, которые должны превратить эту анатомическую модель в человеческое лицо. Собственно, эти заклинания и являлись главным достоянием доктора Хемилтон-Дайер, поскольку были полностью моей разработкой. Наконец, все закончилось, и две сиделки повезли синьора Лоредано в ту же палату, где лежал после операции Карло. Я вымыла руки и пошла следом, чтобы проконтролировать, как будет поставлен абсолютный щит.

Пьетро поймал меня, когда я, дав сегодняшней сиделке окончательные инструкции и запугав ее, насколько было возможно, вывалилась из палаты в коридор.

— Спешишь? — спросил он, легко спрыгнув с подоконника.

— Не особенно, — я посмотрела на часы. — Собственно, на сегодня по плану у меня остался только урок танцев, а перед ним нужно будет отдохнуть.

— Тогда пойдем, выпьем кофе. Сегодня наш мсье Гультрэ обещал паннакотту с земляникой, а?

Я только застонала: за десерты французского шеф-повара Ка’Контарини можно было продать душу.

В голубой малой гостиной я уже чувствовала себя практически как дома. Когда горничная принесла кофе и три порции паннакотты (две для меня, одну для Пьетро), хозяин, закрыв за ней дверь, привычным жестом поставил полог от подслушивания и спросил у меня серьезно: