– Ужасно жалко, что мистер Фарелл нас оставил. Я не уверен, что мое новое предположение может дождаться его возвращения… А он, кстати сказать, ничего не говорит о своем возвращении…

Он снова взял в руки записку Фарелла, чтобы ее перечитать.

– Мне думается, Арчи, что вам лучше будет временно прекратить заниматься розысками…

Он запнулся и произнес каким-то придушенным голосом:

– Мистер Гудвин, подайте мне лупу!

Я дал ему. То, что он обратился ко мне так формально, когда мы с ним были одни, показывало, что он был настолько возбужден, что практически не владел собой, но я не имел понятия по какой причине. Тут я увидел, зачем ему понадобилась лупа. Он разглядывал через нее записку от Фарелла. Рассматривал тщательно, придирчиво. Я ничего не стал спрашивать. А в мыслях у меня промелькнула радостная идея, что нельзя игнорировать никакие предчувствия!

Наконец я услышал:

– Вот как?

Я протянул руку. Он вложил в нее записку и лупу. Я все увидел сразу же, но продолжал разглядывать слово за словом. Было ужасно приятно видеть, что «а» не попадает в строку, чуть сбита в левую сторону, а буква «н» перекошена, ну, и все остальные признаки…

Я положил записку на стол и подмигнул Вульфу.

– Старина Орлиный Глаз, как жаль, что не мне принадлежит честь открытия!

– Кому надо позвонить в Филадельфию, чтобы узнать, где можно отыскать архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказов?

– Послушайте, – сказал я, – мы можем проваландаться с телефоном целый день и ничего не добиться. Почему бы не поступить таким образом: вы позвоните приятелям Фарелла здесь и посмотрите, не сумеете ли через них связаться. Я же смотаюсь в Филадельфию и позвоню вам оттуда, как только окажусь на месте.

Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и позвонил Вульфу.

У него не было никаких данных, за исключением имен некоторых друзей Фарелла в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе, в издательстве и других учреждениях, чтобы проверить, кто намеревается заняться строительством и т. п. Где-то около шести часов я напал на его след, когда после трех десятков пустых звонков всем архитекторам города один звонок оказался стоящим: мне рассказали, что некий мистер Олленби, неожиданно разбогатевший, намеревается построить библиотеку для города Миссури. Я решил позвонить к нему, чтобы получить сведения о Фарелле. Мне ответили, что мистера Фарелла ожидают к обеду, к семи часам. Я проглотил пару сандвичей в ближайшей закусочной и помчался к Олленби.

Меня провели в библиотеку новоиспеченного богача и туда же вызвали Фарелла. Разумеется, он не мог понять, каким образом меня туда занесло. Я дал ему 10 минут на проявление удивления, после чего спросил уже без предисловий:

– Вчера вечером вы написали записку Вульфу. Где находится та машинка, на которой она была напечатана?

Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены, недоверчиво и в то же время смущенно.

– Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.

– Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно без сил. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку, – та же самая, которой пользовался Чапин для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность.

– Неужели?

Он посмотрел на меня и засмеялся.

– Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После всех тех трудностей, с которыми я раздобывал образчики шрифтов, взять просто, и напечатать записку… Даже не верится!

– Да, когда начинаешь думать… Но вы хоть помните, где вы ее печатали?

– Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.

– Вот оно что?

– Ну да, черт побери!

– Где у них хранится машинка?

– Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба, стоит на своем постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на этой самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курительной. Этой машинкой пользуются многие.

– Так. Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего пользования, так что на ней печатают тысячи людей.

– Едва ли тысячи, но все же многие.

– Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?

– Трудно сказать… Впрочем, однажды… Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да. Точно.

– Ну, а кого-нибудь из своих друзей, членов «Лиги»?

– Честное слово, не могу сказать.

– Есть ли в алькове еще другие машинки?

– Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту. Она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из его членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатанья одним пальцем так на ней грохотали, что ее выдворили.

– Олл-райт.

Я поднялся.

– Могу ли я сказать Вульфу, когда вы вернетесь, если вы будете нужны?

Он ответил, что завтра он подготовит чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби.

Я поблагодарил его, сам не знаю за что, и вышел поискать свежего воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на вокзал.

Поездка в поезде, в душном вагоне, где сигарный дым смешался с углекислотой, выдыхаемой из сотен легких, образовав среду, в которой за час погибли бы все орхидеи Вульфа, не способствовала улучшению моего настроения. Мы приехали в полночь, и я отправился домой. В кабинете было темно, Вульф лег спать. На моем столе записки не было, так что ничего экстраординарного не случилось. Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх.

Комната Вульфа находилась на том же этаже, что и моя. Я подумал, что, возможно, он еще не заснул и захочет услышать приятную вещь. Я прошел в самый конец коридора проверить, не пробивается ли свет из-под его двери. Близко я не подходил, потому что, когда Вульф ложился в кровать, он включал сигнальную систему, и если кто-то приближался к его двери менее чем на восемь футов, в моей комнате раздавался звонок, который мог кого угодно отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что со спокойной совестью я начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком.

Утром в пятницу после завтрака раздался звонок. Это Вульф звонил из спальни. Он спросил меня, доставило ли мне удовольствие мое путешествие. Я ответил, что если бы я ездил в компании Доры Чапин, тогда было бы нечто сказочное. После этого он осведомился, припомнил ли мистер Фарелл, какой машинкой он пользовался, чтобы напечатать свою записку?

– Она находится в Гарвард-клубе, в маленькой комнатушке рядом с курительной. Похоже, что члены клуба выстукивают на ней разные мелодии, когда у них появляется охота музицировать. Это здорово, не правда ли, поскольку здорово сузит круг наших действий: исключит всех людей из Йеля и прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что Чапин стремился всячески облегчить нашу задачу.

Вульф тихонько пробормотал:

– Превосходно!

– Да, это один из тех фактов, который был вам так нужен. Отлично!

– Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же тебе говорил, в этом деле на нас будут работать факты, но мы должны гарантировать себя от всяких случайностей в отношении этих фактов. Разыщи человека, члена Гарвард-клуба, который окажет нам услугу, только не из числа наших клиентов. Попроси его пойти сегодня в клуб и взять тебя с собой в качестве гостя. Договорись с ним, приобрети новую машинку, причем хорошую. Возьми ее в клуб. Забери ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Действуй как хочешь, но введи в курс своего поручителя, чтобы не подвести его и чтобы позднее он смог опознать ту машинку, которую ты принесешь из клуба.