Типичный Браун остановился перед ней, уставился в лицо с каким-то странным выражением — будто сомневался в том, что это именно она. А может, и правда сомневался. Вчера в «Фортуне» она была в таком прикиде, что засомневаешься тут.

— Вчера я была в парике и в гриме. И на каблуках двадцати сантиметров, — нетерпеливо сказала Зоя и глянула на часы. — Сейчас у меня времени нет. Так какое у вас дело? Извините, я правда уже опаздываю.

— Так я на машине! — Павел типичный Браун заторопился, полез в карман, вытащил ключи. — Я вас подброшу, вы не против?

Он протянул руку в сторону стоянки, одна из машин тявкнула и мигнула фарами. Светлая «десятка». Где-то она ее уже видела, эту консервную банку очень красивого опалового цвета.

— Вот на этой машине? — Зоя поджала губы и отвернулась. — Нет, я против. И здесь всего двести метров.

— А пешком с вами пройти можно? — нерешительно спросил Павел типичный Браун.

Зоя подумала — и кивнула. Этот Павел тоже оказался не очень похож на себя вчерашнего. И не потому, что был одет не в дорогой летний костюм, а в затрапезные джинсы и старомодную рубаху навыпуск и с короткими рукавами. Никакую не зеленую, у Нины, наверное, дальтонизм. Этот цвет называется хаки. Такие рубахи носят военные летом. Но одежда в общем-то почти ничего не меняла в его облике. Просто вчера он был строг, серьезен и отстранен. И настроение у него было плохое. А сегодня — какой-то неуверенный. Идет рядом, молчит, посматривает на нее искоса. И, кажется, все время о чем-то напряженно думает.

— Я уже пришла. — Зоя остановилась у калитки, ведущей в заросший, запущенный, старый сад, посреди которого угадывался небольшой частный дом. — Вы так и не сказали, по какому делу меня искали.

— Я… не успел, — растерянно сказал он, с видимым усилием выныривая из своих напряженных дум. — Вот так, на бегу, как-то… неудобно. Вы сможете выбрать время, чтобы поговорить со мной?

— Павел, — спросила Зоя, с откровенным интересом пристально разглядывая его. — Павел, а вы вообще-то кто?

— Я? — Он, кажется, удивился, почему-то потрогал собственное лицо, поразглядывал свои коричневые руки и неожиданно сказал: — Вообще-то я мулат.

— Ну, до встречи, — сказала Зоя, вошла в калитку и закрыла ее за собой, стараясь подавить истерический смешок, который так и булькал внутри, так и прорывался наружу…

Мулат! Нет, ну сколько мулатов развелось вокруг, а? И главное — почему они все натыкаются именно на нее? Станешь тут расисткой в конце концов.

Павел постоял перед закрытой калиткой, пожал плечами, рассеянно огляделся. Тоже хороший райончик. В пяти минутах от трассы, а какая тишина, воздух, цветы, сады… Старая слива вывалила весь свой урожай через забор — тяжелые от ягод ветки опустились чуть не до земли. Сквозь штакетник толпой лезут бледно-фиолетовые ирисы, а сразу за штакетником — мальвы, разноцветные, жирные, непроходимые джунгли выше человеческого роста. Откуда-то из-под забора просочился котенок с признаками породы — весь бежевый, а мордочка, хвост и концы лап — коричневые. Котенок подошел к Павлу, понюхал его ботинки и потерся о ногу.

— Ты вообще-то кто? — строго спросил у него Павел. — Ты, может, вообще-то мулат, а?

Котенок зевнул и нырнул в лопухи. Павел повернулся и медленно пошел по проулку к шоссе, к своей машине, оставленной на стоянке возле клуба «Федор». Тот греческий Федор, который в цветастом фартуке с оборочками, сказал, что Павел сразу клуб издалека узнает. Еще бы не узнать — прямо у входа под надписью «Спортивный клуб «Федор» в огромном окне — портрет этого самого Федора. Почти во все окно. В полный рост, со штангой на плечах, и штанга не бутафорская, вон как железо вминается в литые мышцы. Когда Павел подъехал к клубу, то подумал, что штангист на плакате просто похож на этого греческого Федора, но подошел ближе — и ясно увидел все его жуткие шрамы, все рубцы, и следы от швов, и изуродованную руку, спокойно заброшенную на небутафорскую штангу, как на коромысло, и чуть заметную снисходительную усмешку… Фотоплакат был очень качественным. Вот, стало быть, в честь кого назвали клуб. Ну-ну. Или просто совпадение? Странное совпадение.

И вообще все странно. Невероятное количество странного наверчено вокруг этой Зои. Что Зоя — именно та, Павел сейчас уже не сомневался. Хотя когда в первый раз глянул с балкона на зал сверху — страшно удивился: толпу «жирных тётьков», как сказала рыжая Мария, свирепо гоняла та самая лохматая девчонка, которая в Зоином дворе мусор выносила. То есть сейчас девчонка была не очень лохматая, голова поперек лба у нее была перевязана какой-то веревочкой, но, без всякого сомнения, это была она. И орала на «жирных тётьков» тем же командирским голосом, каким приказывала греческому Федору выглянуть в окошко. А где та топ-модель, которую Серый на своей полированной керосинке увез? По крайней мере, та топ-модель могла быть матерью троих детей, хоть и это маловероятно. Но с топ-моделями вообще ничего не поймешь, может, ей уже лет сорок, пластическая хирургия сейчас чудеса делает. А эта смешная девчонка матерью каких-нибудь детей быть категорически не могла. Ей лет пятнадцать, наверное. Почти ровесница того Сережи, который старший брат рыжей Марии и прекрасной Аленушки. Ну, а топ-модель-то где?

Павел ушел с балкона и немного побродил по этому спортивному клубу, который оказался довольно большим комплексом, где было практически все — бассейн, несколько тренировочных залов, физиотерапевтический кабинет, солярий, салон красоты… В салоне красоты он на всякий случай спросил, где можно найти Зою, которая как раз сейчас должна тренировать…

— Легостаева в зеркальном зале, — даже не дослушав вопроса, сообщила деловитая дамочка за компьютером. — Но она работает, до трех будет занята. Вы по поводу занятий? Кого привели — жену, ребенка? Справки есть?

— Нет, я никого не привел, — признался Павел. — Я так… по личному вопросу…

Деловитая дамочка оторвалась от своего компьютера и уставилась на Павла почему-то с недоверием:

— По личному вопросу? К Зое Легостаевой?!

И это тоже было странно. Что, к Зое Легостаевой нельзя было обращаться по личному вопросу? Хотя вообще-то он и сам не знал, к Легостаевой или не к Легостаевой у него личный вопрос.

Павел вышел из клуба, постоял у входа, поразглядывал портрет греческого Федора за стеклом…

Вслед за ним вышел какой-то мужик в белом халате, вынул из кармана сигареты, воровато оглядываясь на дверь, торопливо закурил, жадно затягиваясь и пряча сигарету в кулаке. Поймал взгляд Федора, смущенно улыбнулся и выбросил и до половины не докуренную сигарету в железный ящик с песком, где валялись окурки, конфетные бумажки, банановая кожура и карнавальная полумаска с блестками.

— Никак бросить не могу, — пожаловался мужик Павлу. — А я ведь врач! Зоя увидит — убьет без суда и следствия. А перед этим будет пытать. До-о-олго…

— А фамилия Федора тоже Легостаев? — ни с того ни с сего спросил Павел.

— Почему Легостаев? — удивился мужик. Оглянулся, полюбовался портретом Федора и даже тронул стекло пальцами. — Феденька у нас Крайнов, разве вы не знаете? Ну, как же так… Быстро люди все забывают.

Мужик, что-то бормоча и укоризненно покачивая головой, потопал в здание, а Павел вдруг почувствовал неловкость, будто он и правда забыл что-то такое, чего забывать не просто не следует, но даже предосудительно. Крайнов, значит. Надо потом Макарова порасспрашивать. Может быть, Володька не забыл этого Феденьку Крайнова. Если, конечно, вообще о нем когда-нибудь что-нибудь знал.

Павел еще немножко постоял у входа, повспоминал свою недоремонтированную квартиру, помечтал об обещанном Макаровым плове — и опять пошел на балкон над зеркальным залом.

Тетки в зале прыгали уже другие, а командовала ими все та же девчонка. И тоже прыгала, махала руками, дрыгала ногами как заведенная и при этом все время что-то говорила. Одна из теток с размаху села на пол, завозилась, пытаясь встать… Девчонка подскочила, легко, как мешок с сеном, подняла тетку за руку, шлепнула по очень мягкому месту, не переставая командовать четким и звонким голосом, и даже дыхание у нее не сбилось. Надо же, а ведь уже почти два часа скачет. Хорошая девчонка. Но не та, которую увез сегодня из дому Серый. И, уж конечно, не та, которую вчера ночью Серый привез домой.