А что, если на эту темную улицу выкатится серый фургон?

Домов поблизости нет – только кирпичное строение, которое полвека назад, кажется, было пожарной станцией. Окна разбиты и заколочены досками. Стоят еще какие-то развалюхи, в темноте мне не удается их разглядеть. Готова поклясться, что в переулках кто-то есть.

– Тут все такое заброшенное, – произносит Габриель.

– Странно, правда? – откликаюсь я. – Ученые были так уверены, что делают нас идеальными, а когда мы начали умирать, они бросили нас гнить… и весь мир вокруг заодно.

Габриель корчит гримасу, которую можно истолковать как презрение или как жалость. Он почти всю жизнь провел в особняке, пусть всего лишь в качестве слуги, но там было спокойно, чисто и относительно безопасно. Конечно, если не попадать в подвал. Этот обшарпанный мир должен стать для Габриеля шоком.

В кольце огней звучит странная музыка – звонкая и зловещая, только прикидывающаяся веселой.

– Может, нам лучше вернуться? – предлагает Габриель, когда мы подходим к площадке, обнесенной металлической проволокой.

За оградой я вижу палатки и горящие в них свечи.

– Вернуться… куда? – спрашиваю я.

Меня так трясет, что я едва выталкиваю из себя эту фразу.

Габриель открывает рот, чтобы ответить, но его слова заглушаются моим воплем. Кто-то хватает меня за руку и тянет к дыре в ограде.

В голове крутится лишь одно: «Только не снова, только не так!» А потом у меня опять начинает течь кровь, и болит кулак – я кого-то ударила. Я продолжаю отбиваться, а Габриель оттаскивает меня. Мы пытаемся убежать, но нас ловят. Люди выскакивают из палаток и хватают нас за руки и за ноги. Меня даже – за горло. Я чувствую, как мои ногти рвут чью-то кожу. Голова кого-то из нападающих ударяется о мою, и перед глазами все плывет. Но некая потусторонняя сила заставляет меня яростно защищаться. Габриель выкрикивает мое имя, просит не сдаваться, но все бесполезно. Нас тащат к вращающемуся кругу света, где хохочет старуха и не смолкает музыка.

Тошнотворный звук удара кулака о подбородок. Габриель проводит безупречный апперкот, опрокидывает одного из мужчин прямо в грязь, но тут же подбегают другие. Габриеля хватают за руки, пинают со всех сторон.

– На кого вы работаете? – Голос старухи звучит спокойно. Дым вырывается у нее изо рта и из палочки, которую она зажала в пальцах. – Кто вас послал за мной шпионить?

Она из первого поколения, низенькая и коренастая. Ее седые волосы собраны в пучок, усыпанный аляповатыми стеклянными «рубинами» и «изумрудами». Роуз, которую наш муж Линден годами осыпал безделушками и драгоценностями, рассмешили бы эти дешевые украшения: громадные «жемчужины», висящие на морщинистой шее, ржавые и облупившиеся «серебряные» браслеты, охватывающие руку до локтя, кольцо с «рубином» размером с яйцо.

Мужчины держат Габриеля, он пытается устоять на ногах, но один из них бьет его. Это совсем подросток, не старше Сесилии.

– Никто нас не посылал, – говорит Габриель.

По глазам я вижу, что сейчас он не совсем здесь. При нападении ему досталось сильнее – я опасаюсь, что у него сотрясение мозга. Габриель получает новый удар, на этот раз по ребрам, и валится на колени. Меня чуть не выворачивает.

Один мужчина держит меня за шею, еще двое – за руки, и все они ниже меня. Очень трудно воспринимать их как подростков, хотя это действительно мальчишки.

Глаза у Габриеля то закрываются, то резко распахиваются, он дышит прерывистыми всхлипами. У меня в ушах гулко стучит кровь. Хочется быть рядом с ним, но единственное, что получается, – бессильный стон. Это все я виновата! Мне надо было его защитить, это ведь мой мир. У меня должен был быть план. Я негодующе огрызаюсь:

– Он не врет. Мы не шпионы!

Кому надо шпионить в подобном месте?

Из ближайшей палатки выглядывают замурзанные девицы, лупающие глазами, словно жуки. И я моментально понимаю, что это – веселый район, бордель с никому не нужными девушками, которых Сборщики не смогли продать Комендантам или которым просто некуда податься.

– Заткнись! – рычит мне в ухо мужчина… подросток.

Старуха бренчит фальшивыми драгоценностями, усеивающими ее запястья, словно большие стеклянные насекомые.

– Выведите ее на свет, – приказывает она.

Меня втаскивают в радужно-полосатый шатер, где потолок увешан раскачивающимися фонарями. Девицы-жуки разбегаются. Чтобы лучше рассмотреть, старуха хватает меня за подбородок и заставляет запрокинуть голову. Потом плюет мне на щеку и размазывает слюни, стирая кровь и песок. Ее ужасные черные глаза загораются от радости, она объявляет:

– Златовласка. Да, именно так я тебя назову.

От дыма у меня начинают слезиться глаза. Хочется плюнуть ей в лицо в ответ. Девушки в шатре протестующе стонут, а одна из них поднимает голову.

– Мадам, – произносит она. Глаза у нее апатичные и мутные. – Солнце уже зашло. Пора.

Старуха отвешивает ей оплеуху и все тем же спокойным тоном говорит, рассматривая свои унизанные кольцами пальцы:

– Ты мне распоряжений не отдаешь. Это я тобой распоряжаюсь.

Девушка отступает к остальным.

Габриель выплевывает кровь. Охранники ставят его на ноги.

– Отведите ее в красную палатку, – приказывает старуха.

Я обвисаю и упрямо отказываюсь двигать ногами, но это ничего не дает: двоим парнишкам без труда удается меня уволочь.

«Вот и все, – думаю я. – Габриеля ждет смерть, а меня эта старуха намерена сделать одной из своих проституток». Я могу только предполагать, кто эти девушки из красной палатки. Побег был таким трудным, Дженна потратила столько усилий на то, чтобы мне помочь, и все ради одного, ради свободы! А теперь – новый ад.

Огромная красная палатка освещается фонарями, подвешенными к низкому потолку. Об один из них я ударяюсь головой и, когда охранники меня отпускают, падаю на холодную землю.

– Никуда не уходи, – говорит парнишка, сантиметров на тридцать ниже меня ростом.

Он откидывает полу побитого молью пальто, демонстрируя пистолет в кобуре. Второй парень смеется, и они уходят. Я вижу, как они застегивают молнию шатра, слышу их издевательский смех.

Осматриваюсь в поисках отверстия, через которое можно было бы протиснуться, но ткань надежно прикреплена к земле, а большая часть периметра заставлена мебелью. Отполированные старинные бюро и сундуки, на которых нарисованы картинки с изображениями шипящих драконов, цветущих вишен, беседок и темноволосых женщин, мрачно смотрящих на воду. Антиквариат из какой-то восточной страны, которая давным-давно исчезла. Роуз понравились бы эти вещи. Она смогла бы рассказать о том, что опечалило темноволосых женщин, проложила бы между цветущими вишнями тропинку, которая привела бы ее туда, куда ей захотелось попасть. На мгновение мне кажется, что я вижу то же, что увидела бы она, – бесконечный мир.

– Ну вот, – говорит старуха, возникшая словно из ниоткуда, и заставляет меня сесть в одно из двух кресел, поставленных по обе стороны стола. – Давай-ка на тебя посмотрим.

Дым лентой тянется из длинной сигареты, зажатой в морщинистых пальцах. Старуха подносит ее к губам, затягивается, а когда снова начинает говорить, то дым вырывается у нее изо рта и ноздрей.

– Ты не отсюда. Я бы тебя приметила.

Ее глаза – накрашенные с такой же щедростью, с какой увиты браслетами ее руки, – встречаются с моими. Я отвожу взгляд.

– Какая радужка! – восклицает она, наклоняясь ближе. – У тебя уродство?

– Нет, – отвечаю я, заставляя себя сдержать ярость, потому что у палатки дежурит паренек с пистолетом, а Габриель все еще во власти этой женщины. – И мы не шпионы. Я уже много раз вам говорила. Мы просто не туда свернули.

– Здесь любой поворот будет не туда, Златовласка, – говорит она. – Но сегодня тебе повезло. Если ищешь более шикарный район для работы, – она театрально шевелит пальцами, стряхивая пепел, – лучшего не найти. Я буду хорошо о тебе заботиться.