Как-то Михаил Гаврилович рассказал мне историю, как его хотели сделать атеистом. Прислали лучшего лектора райкома партии в больницу и стали проводить для коллектива цикл лекций по атеистической пропаганде. Как руководитель, он должен был присутствовать, задавать вопросы, вести коллектив вперед, к поставленной цели.

Человек, знающий глубоко теорию вопроса, был поражен поверхностным суждением, граничащим с безграмотностью знанием марксистско-ленинской философии партийца.

«Я не могу присутствовать на этом оболванивании и безобразии» — фраза, произнесенная им, давшая повод для серьезной проработки его и заставившая посещать лекции. В конце одной из лекций он стал задавать вопросы, ни на один из которых лектор не ответил, считая, что он пользовался неизвестной ему литературой. Творчески мыслить лектор не мог, да и обязан был читать текст, заверенный райкомом. Долго ему помнили это, однако мастерство и авторитет врача да время оттепели в стране спасли строптивого доктора.

Жизнь его проходила в работе: приходил в хирургическое отделение намного раньше всех, смотрел больных, особенно тяжелых, и уже с готовыми решениями встречал своих сотрудников. Они знали, что все неясное в диагностике следует оставить в хирургическом отделении под наблюдением до утра, а утром Михаил Гаврилович, посмотрев, решит, и все станет ясно. Главное не отпустить страждущего, главное, чтобы самому лечащему врачу стало ясно, что с больным. Дома бывал мало, а те часы, которые оставался у себя в домашнем кабинете, читал или же донимали его местные армяне — выходцы тех мест, из которых когда-то бежали от резни его родители. Они верили в его добропорядочность и искусство врачевания, могли зайти к нему домой на правах гонимых.

Годы брали свое, работать становилось все труднее, выраженное варикозное расширение вен обеих ног, профессиональная болезнь, нашло его на старости лет, но мало кто об этом знал. Появилось новое поколение администраторов, реорганизаторов здравоохранения, делавших ставку на молодежь, и он стал консультантом в своем отделении, больницы в целом, а затем ушел на заслуженный отдых. Уехал к дочери в Москву и, как Антей, оторванный от земли, через месяц, внезапно скончался.

В памяти народа остались его добрые дела, многочисленные рассказы старшего поколения о нем, да и периодически встречающиеся красиво выполненные рубцы на коже у больных постарше возрастом пробуждают память о неординарном человеке, работавшем в нашем городе. Жаль, что мы лишены возможности подойти к его могиле и положить букетик цветов.

Институт скорой и неотложной помощи, больница скорой помощи дали много замечательных специалистов, личностей. Одним из них был Николай Михайлович Артановский. Врач-хирург широкого кругозора и диапазона действий, постоянно, работавший над повышением своей квалификации. Он хорошо разбирался не только в хирургии, но и в гинекологии, урологии. Был умным, образованным, деликатным человеком, любил жизнь во всех ее проявлениях. Творческая натура, отличался глубиной знаний в литературе, истории, философии.

Оперировал всегда не спеша, красиво, четко, анатомично, без показной виртуозности и эффективности. Прочитав что-либо новое, любил обсудить, узнать мнения молодых людей и очень деликатно выразить свою точку зрения. Все как-то доброжелательно, порой с сочувствием к тем, кто не любил работать над литературой.

Доброжелательно относился к студентам вообще, поощрял использование своего хирургического отделения в качестве учебной базы. Наглость, ханжество, зазнайство встречал ироничной улыбкой, порой просто откровенным смехом. У него было особенно выражено чувство товарищества, умение приходить на помощь своим коллегам, оказавшимся в беде, это касалось не только хирургов, но и гинекологов.

Меня, молодого врача, буквально потряс случай, когда он пришел на помощь человеку, желающему показать свое превосходство над ним. Это случилось тогда, когда к нему уже явно подкрадывалась старость. В отделении работала молодая, одаренная, умная врач-хирург с хорошими хирургическими навыками, желающая покорять уже не красотой, а властью. Ей стало казаться, что она уже превзошла мастерством своего патрона и может занять в перспективе его место. Это стремление подчеркивалось независимостью суждений, манерой поведения. Николай Михайлович это чувствовал, но не подавал вида. Однажды она оперировала грыжу и во время оперативного вмешательства чрезмерно увлеклась иссечением «лишних тканей». Войдя в операционную, ассистент это заметил и тут же сообщил о происходящем заведующему. Оставив продолжение своей операции на ассистентов, он вошел в операционную, оценил происходящее, отстранил ее и все остальное взял на себя. Была долгая кропотливая работа по сбору оставшихся тканей от практически иссеченного мочевого пузыря. Проведя уникальную операцию, записав ее на свой счет, выходил больного, долгие месяцы и годы нес этот нелегкий крест.

Интерес заключался еще и в том, что между ними не было никакого объяснения, он этого не позволял, все было ясно без слов, врач попал в беду. К чести этой умной женщины, тяжело пережившей свою профессиональную трагедию, она подала заявление и ушла из большой хирургии, долгие годы проработала впоследствии хирургом-консультантом.

До глубокой старости Николай Михайлович проработал в своем отделении и только развившаяся опухоль унесла его жизнь и только тогда он покинул свой второй дом. Похороны превратились в демонстрацию, поток благодарных пациентов, врачей, сестер, санитарок, просто знавших замечательного доктора.

Это пример людей высоконравственных, с чистой совестью занимавшихся своим любимым делом и служивших беззаветно людям.

Уместно вспомнить и рассказать еще об одном человеке, к которому на прямую относятся слова совесть и нравственность. Друзья с любовью называли его между собой Володя. Он прожил трудную, полную драматизма и испытаний жизнь. Владимир Христофорович Гайбаров хирургом стал, пройдя путь от крестьянина, закончившего ликбез, рабфак, работая санитаром в медицинском институте, дежуря в ночное время в больнице скорой помощи в хирургическом отделения… С первых, же дней войны был мобилизован, служил в медсанбате, плен как бы разрушил надолго его мирные планы. После испытания пленом был ГУЛАГ, а затем работа хирургом в больнице скорой помощи, но уже на правах бывшего в оккупации.

Тяжкие испытания не сломили бывшего спортсмена, закалили, сделали еще добрее, благожелательнее, милосерднее. Работая рядом с такими крупными хирургами и замечательными людьми, как Лясковский, Лейкина, Кац, войдя в их круг, был той рабочей лошадкой, которая честно служит хирургии, больным. Друзей, знакомых была масса, все они беспокоили его в любое время дня и ночи, зная его стремление немедленно прийти им на помощь. Хорошо знал и был любим таким выдающимся хирургом, как Андросов, учеником С. С. Юдина. Часто, приехав в Москву, бывал у него, учился и гордился этим.

Мы, молодежь, старались попасть к нему на дежурства и чтобы он взял над нами шефство, а это значило — много и плодотворно работать, а главное, все потом осмыслить и правильно грамотно записать. Гордился теми студентами, которые умеют работать не только руками, но и четко излагают, обосновывают свои действия на бумаге. Девизом жизни этого человека, врача было делать как можно больше добра людям, приходить на помощь в тяжелые их часы и уходить незамеченным. Он был признанным бессребреником.

С годами пережитое давало о себе знать, но он в этом никому не признавался. В одно из дежурств к нему поступил практически смертельно больной ребенок: тяжкий перитонит, закончившийся впоследствии смертью. Посыпались жалобы родителей на врача. Бесправное положение врача тогда работало безотказно. Принцип — врач не прав, прав жалобщик — оскорблял принципиального, милосердного человека. Дома наступил инсульт, который через несколько часов унес его из жизни.

Казалось, что его никогда не забудут друзья, больные. Некоторое время вспоминали, говорили при встречах о нем. Время и новое поколение врачей, заботы, невзгоды житейские заслонили память о хорошем человеке. Умер.