Время отложило отпечаток и на его внешнем виде, сделав полным, неповоротливым.
Шли обычные рабочие сутки скоропомощной больницы, когда под утро понадобилась его консультация и участие в сложной операции. Закончив ее, снимая в предоперационной халат, почувствовал себя плохо — боли в сердце, внезапная смерть.
С его уходом в хирургическом отделении обломился стержень. Старый коллектив стал распадаться, на смену пришло новое поколение, новые принципы взаимоотношений. При нем был неповторимый колорит доброжелательности, интеллигентности, преклонения перед авторитетом крупного профессионала, специалиста высокого ранга, было к кому прийти за советом и надежно себя чувствовать при сложных операциях, было с кем посоветоваться, ища выход из сложных диагностических лабиринтов, ушла надежность.
Легендарной личностью в нашем городе в 30–40-е годы был практический врач-хирург, заведующий отделением Центральной городской больницы Леон Соломонович Аствацатуров.
Что называется, от бога хирург широкого диапазона, блестяще владеющий всей палитрой хирургической техники и возможностей, уровень которого и для сегодняшних хирургов остается удивительным. Он оперировал с одинаковым блеском как на 4-м желудочке, производя трепанацию черепа, так и производя все виды резекции желудка, был блестящим, тонким хирургом-урологом. Глубокие знания патологии, дифференциальной диагностики, виртуозная техника оперативного вмешательства, сочетающаяся с изяществом в пополнении деталей операции, а также честность и принципиальность в решении не только профессиональных вопросов снискали к нему уважение и признательность у профессоров медицинского института, имевших мировую известность.
С его мнением считались патологоанатомы, такие, как профессор, основатель кафедры патологической анатомии Ростовского медицинского института И. Ф. Пожарийский и его ученик Ш. И. Криницкий. Они были истинными ценителями деятельности хирурга, как диагноста, врача, оператора и, наконец, человека.
Медицинская общественность, и хирурги в частности, были в замешательстве, когда узнали, что свою любимую жену профессор Ш. И. Криницкий попросил оперировать именно Л. С. Аствацатурова. К услугам его врачевания прибегали работники медицинского института, профессора, ассистенты, доценты и врачи города.
У этого самобытного выдающегося хирурга в пожилые годы сложилась нелегкая судьба. Все началась с задания, которое он получил персонально от секретаря обкома партии — помогать оставшимся в оккупации людям, нуждающимся во врачебной и хирургической помощи.
В дни фашистского разгула в нашем городе он выполнял свой нелегкий труд, был рядом с истерзанными, голодными и холодными ростовчанами.
После освобождения города многие смотрели на него искоса, не зная правды, не ведая о личном горе, думая, что старик служил фашистам, однако заведовать хирургическим отделением он еще продолжал. Его жена, по национальности еврейка, была обязана являться на сборный пункт по распоряжению полиции, она это делала. Пользуясь своими связями в городе, он освободил ее от неминуемой смерти. Спустя некоторое время в их дом постучались и забрали любимого им человека навсегда. Это унесло значительную часть жизни прославленного хирурга.
Обстановка значительно осложнилась тогда, когда хирургическое отделение стало базой кафедры общей хирургии, которой заведовал профессор Г. С. Ивахненко — личность противоречивая, притом он же возглавлял медицинский институт. Авторитет его был непререкаемый как в научном мире, так и среди вельмож города.
Леону Соломоновичу часто бросали в глаза, что он был в оккупированном городе и работал на фашистов. Порой старались не считаться с его мнением и в решении профессиональных вопросов. Его это больно ранило, однако из хирургии он не уходил, да и равного ему хирурга не было в то время.
Решающим моментом в его хирургической карьере оказалось событие, взбудоражившее весь хирургический мир города. Появился в одной из деревень военный врач-хирург, исцеляющий страждущих практически от всех болезней подсадками под кожу кусочка консервированной ткани. Толпы людей хлынули в окрестную деревню в надежде получить исцеление. Появились и те, кого он спас от слепоты, глухоты, поднял на ноги ползающих, короче — современный Кашпировский.
Время было послевоенное, разруха, нехватка медикаментов, перевязочного материала, больничных коек, в стране насаждалась мысль — все советское — самое лучшее, а тут Румянцев со своим методом подсадки. И получил Г. С. Ивахненко задание — дать новый метод лечения, дать нового ученого человека из народа, фронтовика. Дать? Так в чем же дело? Стали давать. В методике целителя Румянцева отсутствовала экспериментальная основа. Метод подсадки роговицы глаза, предложенный академиком Филатовым, был всемирно известным, а вот подсадка различных тканей по методике Румянцева — нет.
Выделили койки в хирургическом отделении, возглавляемом Л. С. Аствацатуровым, и в клинике, руководимой профессором Г. С. Ивахненко. Незрелость метода, ее теоретическая необоснованность были очевидны сразу же и прямолинейный врач-практик, мудрый и опытный хирург, высказал, более того, высказались и ученые медицинского института, за что все тут же имели большие неприятности, а Л. С. Аствацатурова отправили на пенсию.
Не мог перенести незаслуженную обиду старый мастер и вскоре тяжело заболел и умер. Похоронили скромно, без речей и кумача и постарались забыть его в высших эшелонах власти города, но народ и по сей день помнит о нем, старики вспоминают с благодарностью, с пожеланиями мира праху его.
Однако спустя два десятилетия после его смерти мне довелось разбирать заброшенный чулан в подвале хирургического отделения, где неизвестными почитателями Л. С. Аствацатурова были собраны и сохранены заваленные всякими тряпками уникальные экспонаты, хирургические находки, свидетельства его профессионального мастерства и успеха. Там были камни почек, буквально слепки мочевого пузыря, желчного, пузыря и протоков. Опухоли, кисты, различного рода аномалии, уродства. Все это было поднято на свет божий и расставлено по шкафам, только была песнь без слов, нельзя было подписывать, чьими руками это было сделано, но старые врачи узнавали экспонаты, с благодарностью и признательностью вспоминали своего учителя.
Ушел из жизни большой хирург, высоконравственный, принципиальный человек, давший жизнь и радость родным и близким, многим тысячам ростовчан, но где он покоится — не знают даже многие его почитатели, а что говорить о грядущем поколении!
Не менее легендарной личностью в нашем городе был ученик Аствацатурова — Михаил Гаврилович Саркисьян. Хирург огромного дарования, уникальный диагност, один из последних хирургов, блестяще владевший особенностями местного обезболивания, так и не научившись производить удаление желчного пузыря под общим обезболиванием. Его выступления на хирургическом обществе отличались всегда не только глубиной теоретических знаний обсуждаемого вопроса, но и багажом личного опыта, мнения, своей точки зрения и суждения. Он постоянно поражал нас, молодых хирургов, количеством сделанных операций и анализом полученных при этом результатов и собственными выводами. Когда шли сообщения хирургов об уникальных операциях, все ждали, что скажет Михаил Гаврилович, как поразит он своим метким и точным выводом мастера, сославшись на буквально десяток сделанных им операций, и все это просто, без пафоса, как само собой разумеющееся, интеллигентно и с признательностью к тем, кто когда-то уже занимался этой проблемой. Любил и хорошо знал русскую и армянскую литературу, историю религии, занимался богословием, историко-армянской религией. Регулярно посещал храм, не стеснялся давать деньги на его содержание. Для того времени это был вызов и нелепость, тем более для заведующего отделением городской больницы.
Люди его ценили, шли к нему на операцию со спокойной душой, а он решал нее проблемы с чистой совестью, делал только то, что знал, и был обогащен личным опытом. Неоднократно избирали его депутатом городского совета нашего города. С его мнением считались. В коллективе знали, что их шеф глубоко религиозный человек, не навязывающий своих убеждений никому.
