— Ну, давай-давай, — торопил Людоед. — Ив другой раз умных советов не давай.

Делать нечего. Пришлось взяться за вторую ручку.

И хотя Людоед шевелил пилой еле-еле, малец, как заводной, бегал взад-вперед, держа рукоять обеими руками.

— Да ты не дёргай, — ворчал Людоед, — не дёргай. Чего у меня вырываешь?

Когда ночь уже подходила к концу и в окно на прощание заглянула круглая от любопытства луна, вся комната была густо усеяна пухом, а посредине пола на клочьях наволочки сиротливо блестела зубастая двуручная пила. Пальчик и Людоед спали «валетом» — без подушек. На кровати за головой гостя торчали огромные ступни хозяина в почти что новых полосатых носках.

Где-то тихо заскреблась мышь… Уши у Людоеда мгновенно вздрогнули и тревожно зашевелились. Он открыл глаза и робко привстал. В зрачках ярко отражалась луна. В одном и в другом по луне. Как у лунатика.

Опять заскреблась мышь. Рраз! — Он поспешно нырнул под одеяло, и его голова появилась рядом с головой мальчишки.

— Ну что там? — сонно пробормотал Пальчик.

— Мышь!!!

Пальчик что-то буркнул и перевернулся на другой бок. Людоед мощно дунул на него.

— Не устраивай сквозняки. У меня насморк…

— Мышь-шь, говорю! Ты б-боишься? Я буду охранять тебя своим телом. Ложись с краю, а я к стене.

Снова зашуршала мышь, и Людоед забрался глубоко под одеяло.

— А? — испуганно открыл глаза Гук. Над ним стоял взъерошенный Леший.

— Пятьдесят капель… — ошалело сообщил Гук.

«Доктор всех химических наук» в ужасе схватился за голову:

— Пропал учёт! Пятьдесят капель… И это за три часа?

— А я только до пятидесяти считать умею, — признался Гук.

— Спать! — рявкнул Леший и выключил рубильник.

…Утреннее солнце бодро поднялось над лесом. Ночь прошла быстро, как всегда бывает, когда крепко спишь. Тогда она спешит, а не тянется долго, как при бессоннице.

По колбам и змеевикам запрыгал, играя, солнечный зайчик… Вот он лёг на переносицу Гука. Тот замотал головой, будто отгоняя муху. И озорник зайчик юркнул ему в нос.

Мальчишка оглушительно чихнул. Солнечный зайчик, испуганно вылетев наружу, ударился о стену и упал на пол. Слегка поворочался, словно проверяя, всё ли на месте, и удрал во двор через открытую форточку. Увы, мы многого не замечаем, когда крепко спим!

Гук проснулся и недоуменно огляделся по сторонам. Лаборатория… Леший…

Он крепко зажмурился. А потом уже осторожно посмотрел краешком глаза. Опять — лаборатория, Леший…

А он-то подумал, что сон!

Тихо отворилась дверь. Сначала из-за неё показалась дымящаяся сигаретка, затем стал выползать мундштук. Неимоверной длины! Казалось, ему нет конца. И когда Гук решил, что ещё секунда, и сигаретка упрётся в стену, — в комнату вошел бородатый низенький толстячок, крепко сжимающий конец мундштука в зубах.

Это был удивительный толстячок. В жёлтой курточке с красными пуговицами, в замшевых чёрных брючках до колен и синих башмаках с загнутыми носами. На голове торчал фиолетовый колпак, на котором были нарисованы метла и ключ. Его длиннющая борода волочилась между ног. За ней поднималось облако пыли.

Сигаретка важно прошла мимо Гука и повесила над ним маленькое дымовое кольцо. Гук машинально дунул — и оно исчезло. Толстячок остановился у окна и выпыхнул сразу несколько дымовых обручей. Не вынимая мундштука изо рта, он принялся жонглировать ими. Колец становилось всё больше и больше…

— Вы кто? — весело спросил Гук.

— Я Домовой. Не видишь, подметаю? Разве от вас дождёшься…

Он пропылил бородой по полу вокруг стола с колбами и змеевиками. Мундштук медленно уплыл за дверь, за ним прошествовал Домовой.

И, если бы в воздухе не осталась туча пыли, Гук мог бы подумать, что всё ему тоже приснилось.

А Леший храпел так, словно от этого зависела его драгоценная для науки жизнь. Гук толкал, щипал его — спит да и только. Тогда он наклонился над его ухом и шепнул:

— Руки вверх!

Леший подскочил и задрал руки. Гук задохнулся от смеха.

— Хе-хе. Я просто хотел тебя… развлечь, — нашёлся Леший. Гук быстро оделся. А тот всё лежал да лежал, зевал и потягивался.

Наконец, поднялся и он. Оказалось, что спал он, как и был, в брюках и даже в шлёпанцах.

— А почему ты одетым спишь?

— Из оригинальности, — сказал Леший и уточнил: — На всякий пожарный случай. Вдруг — пожар!

Они прошли в гостиную и остолбенели — в воздухе колыхались густые стаи пуха. Очевидно, Домовой и здесь подметал.

— Привет, — крикнул им Пальчик и что есть силы заколотил кулачками по спине спящего Людоеда. — Вставай! Ну, вставай, лежебока.

— Пора! — провозгласили хором Леший и Гук.

— Да я уже два часа как не сплю, — лениво отозвался он. — Разорались тут!

— А что же ты делаешь? — озадачился Пальчик.

— Мечтаю, — молвил Людоед. И зевнул двадцать пять раз подряд. Двадцать пять! — Вот видишь — не выспался, — заявил он и укрылся с головой.

Тук… Тук… Тук… За окном на подоконнике сидела сорока и вертела головой.

— Войдите, — глухо сказал Людоед из-под одеяла. Она толкнула окно крылом. Створка полуоткрылась, и птица протиснулась в комнату. Выдернула газету из своего хвоста, на котором, как всем известно, сороки приносят новости, и бросила на стол.

Лежебока нехотя встал, прошлёпал к буфету и кинул ей кусок сахару.

— Урра! — вскрикнула сорока, поймав сахар, и улетела.

Людоед сбросил пижаму и остался в широких полосатых трусах. Затем почему-то взобрался на стол, держа брюки перед собой.

Гук подставил стул к буфету, влез и протянул руку к вазе с сахаром. Но тут Людоед стремительно прыгнул в брюки. Пол содрогнулся, сластёна покатился вместе со стулом. Ваза накренилась и — а-ах! — разбилась вдребезги!.. Гук, потирая ушибленное плечо, быстро засунул кусочек сахару в рот. К нему стремительно подскочил Людоед. Мальчишка в испуге отшатнулся, но тот тоже схватил сахар с пола.

Потом взял газету:

— Что такое? Сегодня в нашем лесу — Большая охота? Надо бы посмотреть… Перед едой всегда полезно прогуляться, — бубнил он, вкусно хрустя сахаром. — Пошли, малец. А вы, — приказал он Гуку и Лешему, — готовьте завтрак, да повкуснее!

— А ты возьмёшь свои сапоги-скороходы? — спросил Пальчик.

— Скорох… — чуть не подавился Людоед новым куском сахара. — Какие еще скороходы?

— Ну как же! У всех людоедов всегда были замечательные семимильные сапоги. Так уж положено.

— Где они были положены, там их нет, — проворчал тот. — Украли. Мальчик с пальчик украл.

— Это не я!

— Не ты, — ехидно согласился Людоед. — Это было пятьсот лет назад. Знать надо, об этом тоже всем известно.

— Да-да, — поспешно сказал Пальчик. — Я просто подумал о таких сапогах. Удобно: одна нога здесь, другая там!

— Надо жить в ногу с веком. Скороходы… Я кое-что побыстрей имею. Закачаешься!

Пальчик почтительно притих — что за чудо! Людоед выкатил из сарая новёхонький мощный мотоцикл. Весь обтекаемый, блестящий, двухцветный.

Людоед потрогал шину — слабовато. И стал надувать её губами, как мяч. Она напрягалась всё больше и больше, становилась всё туже и туже…

А потом как грохнет — в клочья!

Пальчик чуть не упал. А в доме мгновенно распахнулось окно, и Леший заорал:

— Караул, стреляют! Наверно, из орудия?

— Кыш! — вскипел Людоед. — И стёкла новые вставь! Леший исчез, с таким треском захлопнув рамы, что окно разлетелось вдребезги.

— А как вы заранее узнали про стёкла? — поразился Пальчик.

— Поживёшь с ним, не то узнаешь.

Людоед бегом притащил из сарая новую шину и насос:

— Так, пожалуй, надёжней.

Гук смотрел на них из разбитого окна и завидовал. Пальчику вечно везёт. Ну не обидно ли? Сиди тут с Лешим и готовь завтрак, а они там готовятся к какому-то явно увлекательному путешествию.

— Извините, ведь вы зарплату не получаете, да?.. На что же вы живёте? — вдруг спросил Пальчик, по-прежнему не сводя глаз с новёхонького мотоцикла.