– Надеюсь… – полковник засмеялся, но тут же смех его перешёл в надрывный кашель. – Надеюсь, не в Эль Пасо?

– Нет, я выбрал более надёжное место, – засмеялся в ответ О'Райли.

Он почувствовал, что доска под каблуком прогибается, и надавил на неё посильнее. Дерево со скрипом подалось назад, и под ногами О'Райли образовалась вполне удобная щель в стене, на которую он и оперся. Ему даже стало неудобно перед полковником, который никак не мог облегчить своё положение. И он снова заговорил с ним, надеясь разговором отвлечь от мучительной боли.

– А у вас никогда не было таких промашек, полковник? Вы всегда точно знали, что обращаетесь по адресу?

– Я… Я старался, – не сразу ответил полковник. – Но тебе, мой мальчик, могу сказать. Были промашки, как ты говоришь, были. Но каяться не в чём. Если некто заявляет, что он, к примеру, Эль Индио, то с чужим именем он навлекает на себя и чужую ответственность, не так ли?

– Ага, полковник, значит, вы за этим Индио не первый день гоняетесь? Хотите заработать много и быстро?

– Как и ты, – сказал полковник. И даже не видя его лица в темноте, О'Райли понял, что он улыбается.

– Но знаешь, ты прав в одном. Их надо как-то метить. Я помню, какая история приключилась с китайцами на железной дороге… Для наших инженеров они были все на одно лицо. И китайцы этим пользовались, По крайней мере, пытались пользоваться. В день выдачи зарплаты некоторые из них подходили к кассиру по нескольку раз и называли чужие имена. By, Чан, Ляо… А потом приходили настоящие By с Чаном и Ляо, а денег уже нет…

– Надо было назначить одного китайца помощником кассира, – сказал О'Райли, когда ему показалось, что полковник молчит слишком долго.

– Я до этого не додумался, – признался полковник. – Но я подсказал инженерам другой способ. В ведомостях при получении денег всем рабочим приказали не расписываться, а ставить отпечаток большого пальца. Мазали палец чернилами и прикладывали в графу вместо подписи. А чернила смыть трудно, так что по второму кругу уже никто не приходил.

– Чернила можно смыть хорошим виски, я сам видел, как у нас в канцелярии писаря чистили свои обшлага, – заявил О'Райли. – Конечно, на стройке никто не позволит переводить виски на такое дело. Так что это вы здорово придумали, полковник. А это правда, что у каждого человека на большом пальце есть рисунок, который не повторяется у других людей? Это было бы здорово.

– Это было бы слишком просто, – ответил полковник. – Тогда в каждом полицейском участке просто была бы коллекция отпечатков пальцев всех преступников. Но раз такой коллекции нет, значит, все это сказки. Вроде того, что в глазах покойника сохраняется отпечаток лица убийцы. Сколько раз я ни заглядывал в эти глаза, ничего там не увидел, кроме остановившегося зрачка.

О'Райли захотелось посмотреть на свой большой палец, но верёвки на запястьях напомнили ему о его бедственном положении, и он отложил решение этой загадки до лучших времён.

– Так что вы скажете насчёт моей идеи? – спросил он. – Будем клеймить плохих парней?

– Зачем?

– Чтобы потом не было лишних разговоров, когда предъявляешь тело шерифу. Заказывали Джона Смита с клеймом, к примеру, «НН» или «ЕЁ»? Так получите, и рассчитаемся.

– Не знаю, – подумав, ответил полковник. – Некоторых можно опознать по татуировкам, которые они сами себе наносят. Но, наверно, фотография лучше клейма.

– Не скажите, полковник, – замотал головой О'Райли. – Не лучше. Видел я эти фотографии. Все мексиканцы получаются на одно лицо. А негра пробовали снимать на фото? Пусть даже и не пробуют. И потом, их же фотографируют в тюрьме. А знаете, как на свободе люди меняются? Нет, полковник, лучше клейма вы ничего не предложите. Его чётко видно и на белой, и на чёрной коже. И с годами оно не меняется. Так-то вот.

– Ну, это не новая идея, – сказал полковник. – Во многих странах ставили клеймо каторжникам. Потом отказались от этой затеи. Клеймо унижает человеческое достоинство. Тюрьма нужна не для того, чтобы наказывать, а для того, чтобы исправлять. А клеймо не смоешь. В результате человек выходит на свободу исправленным, но с клеймом.

– Подумаешь, проблема! Поставить второе клеймо. Первое клеймо означает, что он гад, второе – что он исправленный гад.

– Вот-вот, – сказал полковник. – Именно с этим общество и борется. Человек – это не гад. Он может совершать ошибки, может грешить, но он всё равно остаётся человеком. Вершиной творения.

– Вы это серьёзно? – недоверчиво спросил О'Райли.

– Это не я. Это общество так думает.

– Повисело бы это общество сейчас рядом с нами, полковник. Наверно, иначе заговорило бы.

– Ещё повисит, – сказал полковник. – Ещё заговорит иначе. Всему своё время.

Пока он говорил, О'Райли выдавил наружу ещё одну доску, на этот раз под локтем. Теперь он мог опереться не только ногами, но и согнутой рукой. Ему казалось очень важным, что это была именно правая рука. Он надеялся, что скоро для правой руки найдётся достойное занятие, и ему хотелось, чтобы к этому времени она была в полном порядке. Левую хоть с корнем оторвите, но правую оставьте. И не забудьте вложить в неё кольт, попросил он.

Полковник замолчал, и О'Райли, не дождавшись продолжения фразы, обеспокоенно спросил:

– Полковник… Эй, полковник! А вы-то сами как думаете? Ну, насчёт вершины творения?

– Что?… Думаю, что так и есть. Человек – это лучшее из созданий. Достаточно вспомнить, по какому образцу он был изготовлен. Но вот вопрос – кого считать человеком? Знаешь, мой мальчик, есть собаки, лошади и даже крысы, которые ведут себя вполне по-человечески. Они тебя понимают, ты их понимаешь, они тебе служат, ты отвечаешь им заботой. И есть люди, которые ведут себя… – полковник снова закашлялся, отхаркивая сгустки крови, – которые ведут себя хуже зверей. Вот тебе и ответ. Человек создан, чтобы из хаоса творить порядок. Вначале ведь был хаос. Потом началось творение. Поскольку рыбы, птицы и звери не справлялись с хаосом, был создан человек. Человек творит, понимаешь? Не просто размножается, а строит дороги, города, мосты. Лечит больных, учит неграмотных. Несёт Слово Божье…

Полковник снова надолго замолчал, тяжело дыша, и его дыхание становилось всё медленнее.

– Эй, полковник, – окликнул его О'Райли. – Не спите, полковник, а то руки оторвутся. Когда висишь на руках, самое главное не расслабляться. Плечевой сустав, он ведь слабый, старайтесь перенести нагрузку на мышцы. Вы меня слышите?

– Да-да, не беспокойся, – успокоил его полковник. – У меня шла кровь горлом, но, кажется, перестала… Так вот. Те, кого мы с тобой отправили в могилу, это были не люди. Они предали замысел создателя, переметнулись в армию его главного врага, главного предателя. А с предателями в любой армии разговор короткий.

– Здорово у вас получается, – сказал О'Райли. – Я вот и сам иногда задумывался. Ну почему меня совесть ну ни капельки не мучает? Иногда даже страх берёт, может, я уже свихнулся? Почему мне их не жалко убивать? А вроде бы даже приятно? Вроде бы им же от этого лучше будет, если я их побыстрее отправлю на тот свет. Честно скажу, полковник, думал, что это у меня в мозгах такое помрачение. А, оказывается, я не убил ни одного человека… Вы, полковник, не собираетесь проповедовать, когда на покой решите уйти?

– А я и так проповедую, – ответил полковник. – Да и ты проповедник неплохой.

– Может, нам на пару выступать? – предложил О'Райли.

– А разве мы не партнёры? Наш договор остаётся в силе, – сказал полковник. – Пятьдесят на пятьдесят.

О'Райли собирался спросить, будут ли они продавать билеты на свои проповеди, но вдруг почувствовал за спиной какое-то движение и дёрнулся, пытаясь обернуться. Резкая боль в руках напомнила ему, что он связан и висит на стене сарая, и что за его спиной всего лишь голые доски. Но он больше доверял своей спине, чем верёвкам. Ирландец изогнулся и вытянул шею, как гусь, заглядывая в щель между досками, там где был его правый локоть.