Стало быть, когда деление слова производится столькими способами: и в отношении значений, и по способу деления, и по определению, в тех случаях, когда деление производится в отношении значения, следует не только делить обозначения, но и показывать в определении, что существуют различные вещи, которые определяются с помощью определения.

А ведь Аристотель тщательно разработал правила для этого в "Топике", а именно, среди того, что считается благом, одно благо, как то, что сохраняет качество благого, другое же называется благом, потому что, хотя само и не имеет никакого качества, тем не менее, называется благом, так как делает другую вещь благой.

Но упражняться в этом искусстве более всего следует, как сказал сам Аристотель, чтобы противостоять дерзости софистов. Ведь если нет того, что обозначает слово, то его нельзя назвать означающим, а если слово обозначает что-то одно, то оно называется простым, если же слово имеет много значений, то - сложным и многозначным. Стало быть, деление следует применять, чтобы не путаться ни в каком умозаключении.

Если же двусмысленным является высказывание, то получается так, что иногда то, что обозначается, может быть истолковано двояко, как я сказал выше. Так что может быть и так, что греки победили троянцев, и так, что троянцы - греков. Однако есть такие высказывания, которые невозможно понять двояко, например: "dico hominem comedere panem" [8]. Это означает, конечно, что человек ест хлеб, но невозможно, чтобы хлеб ел человека. Значит, всякий раз, когда обращаются к содержанию, следует делить возможное и невозможное, а всякий раз, когда стремятся к истинности, высказывать должно только возможное, а невозможное следует оставлять без внимания.

Поскольку существует много видов многозначных слов, следует сказать, что одни являются многозначными каждое в отдельности, а другие многозначны в контексте высказывания. В первом случае речь идет об омонимии отдельных слов - частей высказывания, во втором случае, если высказывание в целом омонимично, о нем говорят как о сложном, а если высказывание в целом сохраняет многозначность (как сказано выше), то оно называется двусмысленным.

Деление, которое учитывает омонимию отдельных частей высказывания, осуществляется путем определения означающих, например, когда я говорю: "человек живет", то, в данном случае, понять можно двояко, а именно, что речь идет и о настоящем человеке, и о нарисованном. Деление же производится следующим образом: "Живое разумное смертное существо живет" (что истинно), "подобие живого разумного смертного существа живет" (что ложно).

Далее, деление производится посредством некоего такого добавления, которое ограничивало бы, например, добавления рода, падежа или какой-нибудь частицы, например, когда я говорю: "Canna Romanorum sanguine sorduit" [9], высказывание это и на тростник указывает, и на реку. Деление же мы производим, присоединив частицу [10]: "Hic Canna Romanorum sanguine sorduit", или же при помощи рода: "Canna Romanorum sanguine plenus fuit" [11], либо при помощи падежа, либо числа, то есть в одном случае единственное число, в другом - множественное. И так далее таким же образом. Далее, есть слова, различающиеся ударением и орфографией. По ударению, например, отличаются такие слова, как pone [12] и pone [13], по орфографии - queror [14] и quaeror [15], соответственно, от слов querela [16] и inquisitio [17]. И еще эти слова делятся либо по самой орфографии, либо по залогу, действительному или страдательному, потому что quaeror - пассивный залог от inquisitio, а queror происходит от querela.

Деление же двусмысленных речей следует производить либо посредством прибавления: "audio Trojanos vinci, Graecos vicisse" [18], либо посредством ограничения: "audio Graecos vicisse" [19], либо посредством деления: "Graeci vicerunt, Trojani victim sunt" [20], либо посредством некоторого преобразования: "audio Trojanos vicisse Graecos" преобразуем в "audio quod Craeci vicerint Trojanos" [21]. Эта двусмысленность разрешается каким-либо из названных способов.

Однако не следует делить всякое обозначающее слово так, как делится род. Ведь в роде перечисляются все виды. В двусмысленности же достаточно перечислить столько видов, сколько может оказаться полезным для деления того высказывания, контекст которого сплетается той или иной речью.

О делении слова сказано достаточно. Сказано также и о делении рода, и о делении целого, и сделаны необходимые замечания.

Итак, исследованы самым тщательным образом все способы деления в собственном смысле. Теперь поведем речь о делении, которое происходит согласно привходящему признаку. Существует общее для них для всех правило, согласно которому, все что бы из них ни подвергалось делению, должно раскладываться на противоположности, как, например, когда мы субъект делим на акциденции, мы не говорим: "Из тел одни белые, другие - сладкие". Эти акциденции не являются противоположными. Но мы говорим: "Из тел одни белые, другие - черные, третьи - ни те, ни другие". Вот точно таким же образом следует производить деление и в остальных случаях, где деление осуществляется по акциденции.

И при этом нужно быть внимательными, чтобы не назвать что-либо большее или меньшее, так это было и при делении рода. Ведь нельзя пренебрегать никакой акциденцией из той же самой оппозиции, которая присуща данному субъекту, так что эта акциденция не будет учитываться при делении. Но равно нельзя и добавлять ничего такого, чего не может быть в субъекте.

Позднее перипатетическая школа очень тщательно разобрала отличительные особенности делений, и различила деление само по себе и деление согласно привходящему признаку. Но наши предшественники стали пользоваться, иногда без различия и как придется, акциденциями вместо рода, дифференциями вместо видов, поэтому нам показалось очень полезным показать как сходство этих способов деления, так и указать различия на основании их отличительных особенностей. Итак, мы старательно описали все способы деления, насколько нам позволила краткость введения.

Так как я полагаю, что величайшее утешение, возможное в жизни, состоит в изучении всех философских дисциплин и занятиях ими, то мне особенно приятно и даже в каком-то смысле полезно приниматься за изложение того, что я считаю своим долгом сообщить тебе. Ибо, хотя к созерцанию истины должно стремиться в силу того, что оно прекрасно само по себе, созерцание это становится еще более приятным, если осуществляется сообща. Ибо нет такого блага, которое не сияло бы ярче, получив признание со стороны еще большего числа людей. Ведь оно, в противном случае обреченное на пребывание под спудом молчания и подверженное постепенному исчезновению в тишине, будет цвести сильнее и избежит забвения потому, что к нему будут причастны знающие. Кроме того, занятия доставляют еще больше удовольствия, если они предполагают, что среди тех, кто сведущ в одной и той же науке, находится тот, кто преуспел в ней более всех. А если, как дело обстоит в нашем с тобой случае, к дружескому участию добавляется то, что и само по себе приятно, то удовольствие от занятий непременно приобретает еще и наисладчайший привкус любви. Ведь так как дружба по самой своей сути предполагает обязанность для друзей делиться своими мыслями, всякий охотнее признается в том сокровенном, о чем он думает, только тому, кого он любит. По этой причине дело обстоит так, что, даже если неизмеримость труда и усложняла путь начатому делу, все же сил было достаточно для того, чтобы совершить то, за что я взялся, имея в виду тебя. Ведь разве совершала бы что-то великое ревностная любовь к тебе, если бы оставалась в границах возможного? Итак, о том, что у некоторых греческих писателей, причем крайне редких, изложено поверхностно и путано, из латинян же я ничего подобного не нашел ни у кого, я позаботился, посвятив твоей науке наш, хотя и потребовавший много времени, но все же успешный в своем начинании труд. Ведь хотя ты весьма сведущ в том, что касается категорических силлогизмов, ты весьма редко задавался вопросами о силлогизмах гипотетических, о которых ничего не написано у Аристотеля. Теофраст же, муж, ко всякой науке способный, исследует эту проблему лишь в общем. Евдем вступает на более широкий путь изложения, но так, что он как бы заронил некие семена, не преуспев при этом, как кажется, в сборе плодов. Мы же, насколько нам достанет сил, ума и дружеского к тебе расположения, решили тщательно прояснить и в деталях исследовать то, что они или сказали кратко, или вовсе пропустили, в каковом деле наградой за преодоленную трудность мне будет, если ты сочтешь, что я исполнил свой дружеский долг, даже если тебе покажется, что в этом учении я оказался недостаточно последователен. Будь здоров!