Никаких пяти часов я не дождался – «нашли» меня вскоре после полудня – небольшая легковушка подрулила к краю проезжей части улицы и пара «малиновопетличников» бросилась из неё в мою сторону. В это мгновение я с удивлением обнаружил, что прохожие из ближайших окрестностей куда-то испарились.

– Иван Сергеевич Беспамятный? Скорее садитесь, мы уже опаздываем! – завопил один из ребят.

Увидев ответный кивок, второй рванул назад к машине и призывно распахнул передо мной дверцу. Я невольно подыграл им, буквально впрыгнув туда, словно от кого-то убегал. Представляю себе, как это выглядело со стороны!

А потом я снова попал на совещание к Сталину. Меня опять провели в кабинет, где за длинным столом расположилось много незнакомых людей – на этот раз я не узнал никого, кроме Сталина и Ворошилова. Речь шла об истребителях. Основной лейтмотив – наши И-16 проиграли Мессершмитту-109. Значит, нужно скопировать принципы, заложенные в его конструкцию и создать свои образцы. Чтобы не отставали.

Против этой позиции пытался возражать только один человек, к которому обращались по имени-отчеству – Николай Николаевич. С ним и не особенно спорили, если честно, но, едва он умолкал – разговор неизменно возвращался всё в то же русло. Причём толковали о моторах, о их недостаточной мощности, малом ресурсе и задержках со стороны моторостроителей. Создавалось впечатление, что тема обсуждается не впервые, работы уже ведутся и люди собрались подвести промежуточные итоги и наметить дальнейшие шаги.

Сам я в авиации мало понимаю и по существу ничего сказать не могу. Сидел, молчал, вспоминал будущее. Собственно, всего два момента отчётливо предстали перед моим внутренним взором, словно живые. Немцы начали войну на остроносых Мессершмиттах, но потом у них появились Фоке-Вульфы – тупоносые. Считалось, будто эти машины опаснее мессеров.

С другой стороны – у нас лучшим истребителем периода войны называли Як-3. Остроносый. Но в послевоенное время были разработаны Ла-9 и Ла-11, тупоносые. Да и о их прототипах Ла-5 с Ла-7 отзывались положительно. Это я помню по книжке «Самолёты Страны Советов» и воспоминаниям Кожедуба. Логика подсказывает, что тупоносые машины должны оказаться лучше, тем более, что про Ла-9 и Ла-11 было сказано, что добиться лучшего от самолётов с пропеллерной тягой невозможно в принципе – что-то вроде теоретического предела для винтовой авиации.

Итак, передо мной большая группа «остроконечников» и один единственный «тупоконечник» – Николай Николаевич. Этот боец-одиночка несомненно прав. Но, почему-то не способен одержать в споре верх. Позиция Сталина для присутствующих не ясна – он слушает и спрашивает. Что требуется от меня? Иду на второй круг анализа.

Итак, мне известно, что наилучший истребитель создан Лавочкиным. И, что истребитель этот – тупоносый. Задача – способствовать тому, чтобы данное событие произошло как можно скорее. Почему скорее? А потому, что любая машина требует кропотливой доводки, которая невозможна без опыта эксплуатации. И всё это необходимо проделать до середины сорок первого года. Времени не то, что в обрез, но и раскачиваться некогда. Самолёт он, знаете ли, не лоханка – куда сложнее техника. И доводить её до ума – дело куда как более трудоёмкое.

Как добиться того, чтобы это поручили Лавочкину прямо сейчас? Ума не приложу. Я и половины-то тех слов не знаю, которыми сыплют присутствующие. Вчера с танками было значительно проще – я их много разных собственными руками перещупал. Понятно, со своей способностью аргументировать ни до кого я здесь не достучусь.

Написал на бумажке для памяти всего два слова: «Тупоносый» и «Лавочкин», да и засунул её в нагрудный карман пиджака – на всякий случай, вдруг у меня прямо спросят, как сделать самый-самый лучший истребитель. Чем завершилось совещание, так и не понял – целую кучу резолюций надиктовали грозными голосами: номера заводов, аббревиатуры с наименованиями моторов, сплавов, сроками – не моё это. Потом все разошлись, и я разошёлся, только не очень далеко – жрать хотелось ужасно, вот и искал дорогу к столовой, где давеча перекусывал.

Поел как следует за скромную денежку, и стал соображать, как отсюда мимо охраны выбираться. Потому что провожатые меня позабыли-позабросили. Наверно сегодня у них был приказ только насчёт доставить. А про выставить им никто не сказал.

Решил вернуться в приемную – там дядька сидит за столом, а я, когда заходил, с ним поздоровался. То есть мы как бы знакомы. Вот к нему и обращусь за помощью – наверняка он не станет ко мне цепляться и выяснять, откуда я здесь взялся.

Действительно, не стал, а позвал помощника и велел меня вывести. И ещё бумажку выписал, отдать на проходной – пропуск, стало быть. Так что вышел я из Кремля и отправился в гостиницу. Недалеко ушел, метров полтораста всего, как слышу сзади громкий топот. Оглянулся – несётся пара молодых военных, только что пистолетами не размахивают и не вопят: «Стой». Подождал я их, хотя, думаю, мог бы и удрать – бегаю я лучше, чем эти парни. Они заметно запыхались, потому что неслись сломя голову.

Передний прямо на бегу выдохнул: «Отдайте записку», – и на нагрудный карман показал. Разве мог я не отдать? Второй как раз тормозил, скрежеща подковками по брусчатке. Он на вираже тоже не смолчал – сказал «Спасибо». Представляю себе, как это выглядело со стороны! Посреди Красной-то Площади. Больше этот вечер никаких сюрпризов мне не преподнёс. Было время поразмышлять над поведением вождя. Вот понимаю, что не сдуру он меня вытаскивал на эти разговоры – есть в этом какой-то резон. И что будет происходить дальше? Меня что, заставят выслушивать беседы руководителей высокого ранга, чтобы преодолеть ту самую мою политическую близорукость? Вряд ли.

До утра всё было тихо и благостно, как я люблю. А вот на следующий день, стоило выйти за порог гостиницы, чтобы не сидеть сиднем до вечера, до момента, когда Софико возвращается с работы, вижу – машина ждёт и знакомые хлопцы в форме. Дверцу распахнули – всё понятно. Опять к Сталину.

Я и не спрашивал ничего, и головой по сторонам не крутил, а только даже близко к Кремлю мы не подъехали. Промчались мимо Речного Вокзала, а вскоре остановились у какого-то учреждения с проходной. Мои провожатые потолковали с вахтёром, а потом пришлось ждать минут сорок, пока не появился давешний Николай Николаевич.

– Чем обязан? – спросил он меня, поздоровавшись.

– Ума не приложу, – ответил я смущённо. – Посадили в машину, привезли… я ведь признаться, даже фамилии вашей не знаю.

– Посадить – это они могут, – кивнул мужчина на моих сопровождающих. – И привезти тоже способны. А фамилия моя Поликарпов.

– Тот самый! – не удержался я от восторженного восклицания. – Конструктор знаменитого ночного бомбардировщика У-2.

– Это учебная машина, – нахмурился мой собеседник. А я понял, что ляпнул лишнего, и прикусил язык. – Так вот, – продолжил Поликарпов. Мне сказали, будто я должен вам всё показать и рассказать, однако в настоящий момент решительно не располагаю временем, – наверное на моём лице нарисовалось огорчение, отчего он изменил тон и добавил: – И не имею ни малейшего представления от том, что это такое «всё». Может быть послезавтра?

А мне и правда стало обидно, что с таким человеком не получилось пообщаться – расположил он меня к себе своей какой-то ершистостью, что ли. Мне почудилось, что за насмешливым взглядом скрывается уязвлённое чувство собственного достоинства. Ну и помню я его борьбу одного против всех – уважаю таких крепких духом.

На перенос встречи я сразу согласился, тем более, что послезавтра выходной. Мои провожатые, а они так и торчали рядом, обещали доставить к оговоренному времени прямо от гостиницы. На этом визит и завершился. Вечером забежал к Софико и узнал последние новости о Кобыланды – он уже выехал с Дальнего Востока и где-то на днях должен появиться. Хм, оттуда неделя пути, не меньше, так что стоит запастись терпением.