Попугай порхнул на спинку кровати и положил на нее медальон.
— Спрячь-спрячь! — произнесла птица, кланяясь свинцовому черепу.
Карнаж неуклюже подошел на негнущихся ногах и наклонился, чтобы взять медальон. Боль пронзила как стрелой спину, и он отшатнулся, издав тяжкий стон.
— Крылышкам больно? — озадаченно повернул голову попугай, — Скверно-скверно. Горбун, подай снадобья Фениксу, да поживее. Хозяин непременно желает его видеть.
Уродец проковылял к кровати и протянул «ловцу удачи» изумрудного цвета сосуд с толстыми стенками. Полукровка, морщась от боли, взял предложенное из кривых длинных пальцев.
— По одной капле два раза в день, счетом чертовой дюжины всего и не более, — пропел голос, принадлежащий горбуну, — В тумане разума боль заблудится и забудется.
— Я приду, если останусь жив, — ответил «ловец удачи», пряча медальон и флакон под крутку.
Снизу послышался шум голосов и топот многочисленных ног по лестнице.
— Мы можем помочь вам, — сказал попугай, порхнув на мешок с головой dra.
— Избавим вас от тяжкой и опасной ноши, а заодно очистим путь, — пропел горбун.
Топот ног приближался и уже было слышно клацанье извлекаемого из ножен оружия. В дверном проеме показался один из слепцов с факелом в руке. Он собирался рвануться внутрь комнаты, но невидимая стена оттолкнула его и он отлетел назад.
— Это за нами. И, значит, за вами тоже, — глумливо сообщил попугай, поставив «ловца удачи» в положение роженицы в начале схваток, чей выбор, откровенно говоря, был невелик.
— Проклятье! Забирайте что вам нужно и расчищайте путь если и вправду сможете! — крикнул в отчаянии «ловец удачи», хватаясь за оружие и забиваясь в угол при виде той толпы, что собралась в коридоре.
Слепая старуха протиснулась меж стражей и, воздев вверх руки, сжала клюку и исступленно завопила какие-то заклятия.
— Охотно-охотно, — попугай сел на подоконник, — Горбун!
Птица отдернула клювом черную занавеску. Снаружи, уцепившись лапами за стену, таращился фэтч. Горбун безотрывно глядел на монстра и монстр тоже глядел на него. Тот глаз, который был в три раза меньше другого, с чавкающим звуком стал открываться, становясь все больше и больше, пока не сравнялся со своим собратом. Фэтч завопил и заплакал так горько и жалостно, словно ребенок оставленный матерью рыдал где-то из-за толстой стены. Монстр не выдержал и сорвался вниз. Плач оборвался.
— Теперь путь свободен, — пропел голос уродца.
Подобное могло довести до безумия любого здравомыслящего человека, однако Карнаж не даром отмечал для себя, что «ловцами удачи» становятся преимущественно полукровки, а люди в такой профессии долго не задерживаются. Эльфы славились устойчивостью разума к заклятиям, благодаря очень гибкой и крепкой психике, которая выручала не только от «насылаемых» помутнений рассудка, но и внутренних «действительных», что возникали сами по себе, как реакция на окружающее. Ран'дьянская же половина крови вредила разуму только помрачая его в момент агрессии.
Феникс не воспринимал все происходящее, словно действуя отдельно. Он подхватил торбу, высадил окно и, обернувшись на подоконнике, чтобы поблагодарить своих нежданных ночных гостей, едва успел прыгнуть вниз от протянувшихся к нему многочисленных рук слепцов.
По-кошачьи мягко приземлившись, полукровка услышал над головой сквозь ругань и крики из выбитого окна хлопанье крыльев. В землю возле его руки воткнулся темноэльфийский шпаголом, о котором он совсем позабыл, оставив засевшим в дверном косяке. Из-за частокола донеслось ржание сильванийского коня. Превозмогая дикую боль в спине, Карнаж сосредоточился и заставил свое ран'дьянское наследие совершить последний рывок к побегу. Перемахнув частокол и ров, «ловец удачи» кубарем скатился вниз по склону холма, поднялся, вставил ногу в поддерживаемое горбуном стремя и, даже не удивившись тому, как тот успел оказаться здесь да еще с его конем, припустил что есть духу по тропе к реке. Там располагалась паромная переправа, а паромщик, заранее вынутый из кровати, ожидал в компании белого попугая на плече, стоя как истукан в исподнем с широко распахнутыми, бессмысленными глазами.
Шаарон встретил обоз убийц драконов своими, теперь «как всегда», полными людей улицами. У самых ворот Тард и офицер королевского разъезда в последний раз посмотрели друг на друга волком, и гвардейцы двинулись дальше.
Бритва и Гортт уже не надеялись избавиться от этого тяжкого покровительства, что оказывали солдаты. Особенно туго пришлось после ночного происшествия, когда дорогу обозу пересекли двое всадников. Они куда-то спешили да так, что не ответили на требование офицеров остановиться, а лишь пришпорили своих лошадей. Те из солдат, что бросились им наперерез пали первыми, после чего всадники врезались в обоз и опрокинули еще несколько человек из разъезда. Ошеломленные, два гнома и их товарищи по оружию провожали нежданных гостей взглядами, пока те не скрылись в сумерках, быстро и жестоко проложив себе дорогу через королевских солдат.
Хлопот прибавилось, когда Нэй узнала в одном из всадников ту самую полуэльфку-наемницу, которая некогда следовала вместе с обозом и, после стычки с гвардейцами, покинула их вместе с «ловцом удачи».
Эльфка не удержалась, окликнула Гюрзу и та обернулась. Всего этого оказалось более чем достаточно, для допроса, который после учинил офицер разъезда, раздосадованный неудачей. Только положение на королевской службе не позволило убийцам драконов поднять его на смех. Однако Нэй ничего не могла толком сказать о наемнице и офицер, злой как сто чертей, набросился на Тарда, виня его в том, что наемники не оказали помощь. Бритве ничего не оставалось, как закрыться королевским патентом, словно щитом, от несправедливых нападков. Офицер и был бы рад разорвать эту проклятую бумагу в клочья, но печати трех королей оказывались куда «тверже» даже самого толстого пергамента.
Меж тем Тард усмотрел в этом возможность избавиться от навязанных провожатых и резонно предложил офицеру, едва впереди показались недостроенные башни Шаарона, расстаться. Если в южном королевстве лишняя охрана убийцам драконов не помешает, так как где-то еще кипели сражения двух рыцарских орденов, правда никто не мог толком сказать где именно, то в северном королевстве подобное сборище стягов и доспехов будет пагубно для секретности миссии, возложенной на наемников. Шпионов империи везде и всегда хватало с лихвой, а подобное сборище вызывало слухи и пересуды даже у простых людей.
Офицер, после беседы с посыльным коменданта, неожиданно легко согласился. Разъезд торопливо сменил лошадей, пополнил запасы провизии и двинулся дальше, предоставив убийц драконов самим себе. Купцы также покинули обоз, и наемники могли спокойно потолковать о предстоящей экспедиции.
Нэй с интересом слушала о чем говорили убийцы драконов, сидя за широкой спиной Гортта. Гном устроил так, чтобы ее считали частью отряда, и эльфка была ужасно этому рада. Ведь Клара и старый маэстро даже не попрощались, а просто укатили с рассветом к городским воротам. Акробатка знала, что, вернись она в тот самый момент, догони фургон и кинься со слезами в объятия бородатой женщины, все могло бы еще сложиться, но теперь другая дорога владела мыслями молодой отрекшейся. За поясом у нее был подаренный Горттом кинжал, а на сапогах весело звенели шпоры.
Она подолгу смотрела на собственное отражение в маленьком зеркальце во время кратковременных остановок на тракте. Там, внутри деревянной сильванийской резной рамочки была уже не та молоденькая эльфка с длинными светлыми волосами. Слишком многое изменилось, заставив Нэй выбирать как взрослой собственный путь и теперь только она была в ответе за свой выбор. В такие минуты она часто вспоминала Карнажа. Ей всегда хотелось узнать, как это было странствовать одному по свету и зарабатывать себе на кусок хлеба. Сильванийская старая натура лесных эльфов еще не была изжита придворными обычаями до конца и бродила в молодой крови тягой к странствиям и самопознанию в пути. В этом Нэй помогал Гортт, ведь в Фивланде всеми силами поддерживали стремление к странствиям, потому как типичная для большинства гномов оседлость укрепляла консерватизм и губительно сказывалась на достижениях в научной мысли, которой не раз способствовали привнесенные из-за границ новшества.