Два кольца полностью остановили свое вращение и медленно спустились к острию обелиска, почти коснувшись водной поверхности. Они разомкнулись и, извиваясь, словно две змеи, устремились в разные стороны. Одна пружиной ушла в море, другая изогнулась и врезалась в край утеса, разметав остатки старого маяка, что доживал свой век неподалеку от того места, где стоял «ловец удачи». Свинцово-серые тучи отступили обратно в море. Вернулся ветер и прочие звуки, подступая к Карнажу откуда-то со спины. Стало светлее, и башня, следуя за всем прочим, чему возвращался привычный вид, менялась прямо на глазах. Например, обелиск превратился в воздушный остров, похожий со стороны на огромный ком земли с травой и цветами. Феникс с изумлением наблюдал, как неказистая и хаотичная конструкция башни преображалась во вполне привычные и обыденные формы классических феларских «подзорных труб» с балконами и колоннадой у основания, с небольшим садом и изгородью. Полукровка с изумлением отметил, что это не иллюзия, поскольку, если бы это было так, то он давно бы упал замертво от всплеска магических сил такого масштаба. Все менялось само собой, становясь, насколько это было возможно, так же естественно, как и всё окружающее.

Поговаривали, будто бы башня каждый раз была разной и никогда полностью не повторялась. Единственным, что в ней оставалось неизменным, так это заключенный в ней владелец. Однако, нравы Хроноса, словно в противовес образу его существования, слыли удивительным непостоянством. Так, например, Фениксу, незадолго до путешествия в Подводные Пещеры, удалось узнать от одного из «искателей истины», которые из года в год бродили по свету следом за Странствующей Башней, что мастер сменил стражей обиталища.

«Это не какие-то там оживающие статуи или големы, а сущие крылатые демоны, что спят в камне! Гар-гаульи!!!» — вещал, делая страшные глаза, пьяный в стельку «искатель». Собственно, полукровка с этой целью и напоил беднягу в одном из трактиров Зюдрадзеля, прежде чем отправится с визитом к демонессе Жашке. «Ловцу удачи», как тому, кто не даром ел свой хлеб, необходимо было выведать, какие сюрпризы может повстречать тот, кто захочет оказаться первым из первых. Ведь затея действительно стоила тех поощрений, которые оказывал Хронос подобным храбрецам. Тем самым, кто не дожидались, пока в башню можно будет попасть по навесному мосту, а действовали, измышляя иные способы. Конечно, многие гибли, но слухи о тех, кому посчастливилось добраться, ходили самые невероятные.

Один из счастливчиков, например, получил книгу, в которой была описана вся его жизнь от рождения до самой смерти и смог, благодаря этому, прожить полтораста лет, являясь простым человеком, но ловко обходя всяческие болезни и невзгоды. Тем не менее, злые языки судачили о двоякости «даров» Хроноса. Милости архимага способны были принести владельцу вместо благостей бесконечные страдания, ведь упомянутый «счастливчик», в сущности, боялся собственной тени и превратился со временем в полное ничтожество, берегущее свою жизнь, которая стала в итоге его самоцелью и проклятием. Владелец Странствующей Башни всегда платил дважды за проявленное усердие отчаянных храбрецов, только не всегда они это понимали, ведь все зависело от того, какую цену затребовать и как распорядиться.

Карнаж решил по-крупному рискнуть впервые в жизни, так как принадлежал к небольшому числу тех, кто считал, что цель всегда оправдывает средства, если она того заслуживает. «Ловец удачи» осторожно ступил по металлу вонзившегося в утес стержня. Кольца распрямились для того, чтобы некоторое время служить опорами для башни во времени и пространстве, как предполагал Феникс. Эдакие «гвозди», которыми Хронос наспех приколачивал свое жилище к этой плоскости мироздания. И каждое мгновение они уходили все глубже: один — в морское дно, другой — в утес. Следовало поспешить.

Полукровка стоял, соизмеряя расстояние от кончика стержня, до парящего острова. Наконец, собравшись с духом, рванулся с места, готовясь к отчаянному прыжку. Чувствуя, как в жилах закипает кровь смесью азарта и страха, отдаваясь тупой пульсацией под металлическими пластинами на лопатках, Феникс сделал последний шаг, мощно оттолкнулся и раскинул руки над бездной…

___________________________________________________________

*Дюйм — единица длинны в англ. системе мер, равна 1/12 фута или 2,54 см.

* Ударное, ручное холодное оружие, состоящее из металлического «яблока» с шестью «перьями», насаженного на рукоять.

* Камень из разряда селенитов.

«И ноги имеются, и руки, но своя голова на плечах тоже ништяк!»

фраза, нацарапанная на стене тюремной камеры

Готовые к поединку, они стояли по разные стороны поля. Зойт с усмешкой разглядывал ту гору металла, что собиралась двинуться на него с минуты на минуту. Он хорошо знал свое дело, как, впрочем, и каратель, потому понимал, что не стоит полагаться на дистанцию. В конце концов, большинство противников рыцаря явно недооценивали ту прыть, с которой мог перемещаться латник, знающий о своей неуязвимости для магии.

Протрубил рог.

Каратель с яростным ревом кинулся вперед. Даэран смотрел на надвигающуюся опасность широко раскрытыми глазами, с усилием сводя раскинутые в стороны руки. Лицо ларонийца исказила безумная гримаса — он собирал «нити». Белоснежные волосы взвились столбом. Мощный поток, набирающий силу в его пальцах, преображался из бесцветной массы энергии в нечто, что мог с толком использовать чародей. Кисти рук встретились, ознаменовав это событие гулким хлопком. Истончившись в горизонтальной плоскости гулким эхом, энергия ударила в стороны от Зойта, отбросив нескольких друидов.

— Так-то лучше! — рявкнул Даэран и стал заплетать пальцами в тонких перчатках замысловатый узор сложного заклятия.

Особенности ларонийской школы чародейства состояли в том, что адептов с детства брал под свою опеку наставник, который учил их владению обеими руками и в особенности пальцами. Со временем пластика движений доходила до абсурда на взгляд простого непосвященного. Белый эльф совершенно спокойно мог на одной и той же руке сплетать «нити» двух разных заклятий, независимо друг от друга, используя все пять, или только два, если те были не слишком сложными. Зойт будто в припадке рухнул на колени, снова раскинув руки. Он закрыл глаза и впал в некое подобие транса. Тело эльфа извивалось, а пальцы все убыстряли и убыстряли движения, то складываясь вместе, то разлетаясь в стороны и выкручиваясь сочетаниями новых форм. Для него это была музыка. Он творил то, что окружающие вокруг него могли воспринимать лишь в убогом, слишком урезанном, ощущении, которое способны были передать основные чувства, дарованные любому живому существу. От этого непосвященные не могли понять и осмыслить всей подлинной красоты магии. Слух, обоняние, зрение… Что, в сущности, они доносили из того каскада красок, всплесков и звучания, которые испытывал эльф? Нагнетание воздуха, головокружение, галлюцинации — как это все было ничтожно по сравнению с тем творением, которое осуществлял беловолосый колдун сейчас, впадая в экстаз? Он перебирал пальцами тысячи струн с их неповторимым звучанием, которое ушам простого смертного никогда не дано услышать!

Каратель с изумлением таращился на противника. Тот бился на земле, как припадочный, оглашая поминутно поле гулким, изламывающимся, каким-то нереальным смехом психопата, торжествующего по одному ему известному поводу. Рыцарь прибавил шаг, собираясь поскорее с этим закончить. Он был объят страхом этого непонятного, разрастающегося, словно пелена тумана вокруг, безумия. Даже молодые друиды, казалось бы, куда более искушенные в делах ворожбы, падали один за другим, хватаясь за головы.

— Почему они не отойдут от него?! — недоумевал рыцарь.

Он не знал, что друиды рады бы отойти, и сильно жалели, что так неосмотрительно приблизились к колдуну, но ничего не могли поделать. Плетение нитей сковывало их не столько общей силой, сколько количеством действующих независимо различных сил.