— Может быть, папуасы там, наверху, убиты…

— И это возможно… Папуасские племена, живущие на побережье и в глубине острова, ненавидят друг друга и воюют между собой. При нападении врагов строителям такого воздушного дома приходится иногда покинуть его, даже не окончив стройки.

— Ну что же, воспользуемся их отсутствием и займем это жилье!

— воскликнул Ханс, обрадованный близостью отдыха.

И он приготовился вскарабкаться по лестнице, но капитан остановил его:

— Подожди. Возможно, что только часть обитателей ушла, а наверху кто-нибудь еще остался и не пожалеет для тебя отравленной стрелы. Дай мне сперва удостовериться в том, что дом совершенно пуст.

Капитан обхватил обеими руками один из столбов и крепко потряс его. Постройка, несмотря на свою устойчивость, вся, от основания до верхушки, слабо качнулась, и послышался легкий треск.

— Если там есть люди наверху, они, надеюсь, проснутся от толчка, — проговорил капитан.

Ван-Сталь поднял глаза к верхней площадке, но не обнаружил наверху никакого движения. Только птицы, уснувшие, верно, на крыше, с громким криком взлетели в воздух.

— Никого, — сказал Ван-Горн.

Ханс полез наверх по одной лестнице, а капитан — по другой. Оба одновременно достигли первого этажа и так же одновременно снова схватились за столбы, заставив задрожать все здание.

Не обнаружив и на этот раз никакого движения и никакого шума, они полезли выше и скоро оказались на второй площадке. Она выступала из-за края столбов, образуя галерею вокруг всего дома.

Тут они остановились: настил площадки показался им ненадежным. Папуасы, удивительно цепкие и подвижные, не очень заботятся о кладке настила в своих воздушных домах: очень часто они оставляют между бамбуковыми стропилами неперекрытые пространства в двадцать—тридцать сантиметров. Но для людей, не привыкших ходить по таким узким мосткам или подверженных головокружению, не слишком-то приятно пробираться по тонким, прогибающимся пластинкам бамбука на высоте пятнадцати метров над землей. За Хансом и капитаном наверх полезли и остальные.

— Черт возьми, — воскликнул Ханс, — ну и галерея! По ней не погуляешь!

— Она неудобна для нас, — заметил капитан. — А папуасам лучше и не надо.

— Но по ней опасно ходить, особенно детям.

— О, их дети проворны, как обезьяны, и такие пустяки не смущают их. Идем дальше.

— Честное слово, у меня нет никакой охоты попасть ногой в провал и слететь вниз. Я предпочитаю ползти на четвереньках.

— Верно, — согласился с ним капитан, — на четвереньках, так на четвереньках. Не стоит зря ломать себе шею.

И оба, уподобившись четвероногим животным, поползли на четвереньках по галерее во внутренние покои. Пол там был покрыт толстыми и крепкими циновками. Капитан и Корнелиус поднялись на ноги и огляделись.

Внутреннее помещение воздушной хижины было замкнуто четырьмя стенами и перекрыто крышей, продолжавшейся над галереей. Все жилье было разделено на четыре комнаты, выходившие на галерею.

Капитан высек огнивом огонь и зажег им несколько сухих листьев. Теперь он мог окончательно убедиться в том, что дом был не только покинут его обитателями, но и что внем не оставалось ничего, свидетельствовавшего об их пребывании.

— Тем лучше, — сказал он, довольный результатами осмотра, — мы сможем спокойно провести здесь остаток ночи.

— Убрать лестницы? — спросил снизу Ван-Горн.

— Да. Сделай это, Горн, — ответил ему капитан.

Старый моряк стал карабкаться наверх, втаскивая за собой, по мере восхождения, ненужные уже ему лестницы.

— Наконец-то и у нас есть дом, — радовался Ханс.

— Не только дом — целая крепость, откуда мы сможем бомбардировать пиратов, если они снова покажутся.

— Вернее, если они откроют наше убежище, — добавил Ван-Горн, появляясь в это время наверху. — Я боюсь, что они оказались хитрее нас.

— Ты заметил что-нибудь подозрительное? — спросил Ван-Сталь.

— Я могу ошибиться, но в то время как я карабкался наверх, я слышал легкий свист.

— Неужели они напали на наш след?

— Не знаю, что сказать, капитан.

— Втакую ночь? В лесу? — удивился Корнелиус.

— О, у дикарей зрение, как у ночных птиц.

— Но на какую же добычу они рассчитывают, что так упорно преследуют нас?

— Прежде всего на ружья и снаряжение. Их упорство только этим и объясняется.

— Их так соблазняют ружья…

— Конечно. Ведь у них есть только стрелы и сарбаканы. Имей они ружья и патроны — все соседние племена окажутся их данниками.

— Ну, в эту крепость они не смогут забраться, — сказал Ханс.

— Ты забываешь, — возразил ему Корнелиус, — что они могут перерубить бамбуковые столбы.

— Как мы полетим тогда сверху!.. Мне страшно подумать об этом.

— И Ханс зажмурил даже глаза, представляя себе падение воздушного дома.

— Выгляните, ребята, наружу: не слышно ли чего со стороны леса, — предложил капитан.

Ханс и Корнелиус обошли всю галерею, откуда открылась вся поляна в кольце лиственной чащи.

В это время на небе взошла луна и залила все крутом своим светом. Если бы на поляне были люди, юноши легко обнаружили бы их присутствие.

— Никого, — сказал Корнелиус.

Вслед за ними вышел на галерею и Ван-Горн. Царившая всюду тишина, по-видимому, не успокоила его.

— Поляна поросла кустарниками, — сказал он, — пираты могут пробираться, скрываясь за ними. Будьте все же осторожнее.

В этот момент, как будто в подтверждение опасений Ван-Горна, темная полоска пронеслась по воздуху и скрылась за одной из внешних стен жилища, всего в полуметре над головой Лю-Ханга.

— Стрела! — встревоженно шепнул капитан.

Вытянувшись во весь рост, он осторожно вытащил стрелу из стены

— Она пущена из сарбакана, — сказал он.

Стрела имела сантиметров пятьдесят в длину, то был стебель бамбука, заостренный на одном конце, с пучком хлопка и пробкой из растительного мозга — на другом.

— Она отравлена? — спросил Корнелиус.

— Без сомнения, они не могли рассчитывать ранить кого-нибудь из нас таким легким снарядом. Прячьтесь в дом: упас — яд, никого не щадящий.

— Кто же выпустил ее? Неужели пираты?

— Да, они. Живее, в дом…

Все пятеро быстро оставили галерею и спрятались за стенами дома. Как только они были в безопасности, пущенная откуда-то из-за кустарников вторая стрела упала на крышу и, не застряв в ней, полетела на галерею.

Папуасы слабо вооружены и никогда не могут устоять против атак белых с их дальнобойными, меткими ружьями. Они не могут рассчитывать на свои луки, стрелы, палицы — грубые куски очень твердого дерева, на свои копья с костяными наконечниками. Но они обладают оружием, делающим их очень опасными в борьбе, ведущейся из засады.

Это оружие не ими изобретено, они заимствовали его, конечно, у других островитян — малайцев или жителей Борнео. Но пользуются папуасы этим оружием с удивительной ловкостью. Называется оно — сарбакан, а малайцы называют его — сумпитан.

Оно представляет собою полую бамбуковую трубку длиной в полтора метра, начисто вычищенную внутри при помощи тонкого стебля, поэтому стенки ее совершенно ровные и гладкие.

В эту бамбуковую трубку папуасы вставляют тонкий бамбуковый прутик с наконечником в виде всаженного в бамбук острого и длинного шипа; с другого конца на прутик насаживается пробка из растительного мозга, причем размер ее подогнан к калибру стрелы. Дикари выдувают стрелу из трубки, и она может пролететь до пятидесяти метров и глубоко вонзиться в тело человека, животного или птицы.

Человек, животное, птица, пронзенные такой стрелой, умирают не позже чем через несколько минут, так как наконечник стрелы смочен в сокеупаса — одного из самых верных и сильных ядов, какие только известны людям.

Раненого тотчас же охватывает сильная дрожь. Пульс сперва учащается, но очень скоро наступает упадок сил; дыхание становится затрудненным, появляется одышка, начинаются спазмы, конвульсии, агония — и наступает смерть. Ученые полагают, что этот яд действует одновременно и на кровеносную, и на нервную системы.