Они все время находились в постоянном движении, кочуя от одного анклава к другому. Никто уже и не помнил, откуда когда-то вышли эти машины, а цель, куда направлялись, давно забылась. Его пассажиры, механики и водители уже многие поколения назад превратились в кочевников, путешествовавших в поисках лучшей доли. Целое племя на колесах, двигавшееся от одного места к другому, иногда где-то останавливаясь, а порой не прекращая движение целыми месяцами.

Люди привыкли к движению и ритмичному гулу двигателей под ногами, и многим даже нравилась такая непостоянная жизнь. Торговлей с другими анклавами они добывали все необходимое, многое находили в развалинах, и никто не мог сказать, что племени действительно чего-то не хватало. Такая кочевая жизнь подходила тем, кто легок на подъем, и таким людям для удобств требовалась самая малость. Для остальных же она была единственной известной с рождения, а оседлые поселения казались слишком скучными. Что могут делать люди, которые каждый день за окнами видят одно и то же…

Тяжелые транспорты, составлявшие основу каравана, медленно продолжали двигаться по расчищенной дороге, забравшись слишком глубоко в городские развалины. Весь караван вытянулся в тонкую ниточку, и машины едва могли протиснуться на трассе между древними развалинами, следуя друг за другом. Нависавшие со всех сторон стены с черными провалами окон, выхватываемые светом фонарей из темноты, производили гнетущее впечатление, словно конвой въезжал в лабиринт, полный опасностей и ловушек. Автомобильные прожектора на крышах грузовиков освещали окружающие развалины и обломки древних конструкций из металла и керамита, и с каждым пройденным километром их становилось все больше и больше. Даже бульдозеры вынуждены были сбавить скорость, не успевая отваливать все препятствия, набиравшиеся слишком быстро, в стороны.

Дыхание девушки с шумом вырывалось из фильтров шлема, пока транспорт, перейдя на пониженные обороты, совсем медленно ехал мимо чего-то, больше всего напоминающего огромный многоуровневый торговый центр. Аяк видела подобные на сувенирных открытках из какого-то города в Небесах, но там он был целый и сияющим миллионами огней. Здесь же осталась только бледная его копия.

Носить маску встроенного в шлем противогаза десяти часов подряд тяжело, но до конца смены ее снять не получится. В воздухе вокруг слишком много загрязняющих веществ и поднятой колесами машин пыли, успевшей слежаться тут за сотни лет. Даже датчики радиации нервно пощелкивали, предупреждая о повышенном фоне. Показатели все еще не настолько, чтобы прятаться за толстую броню. Однако эти щелчки заставляли держаться настороже, внимательно вслушиваясь в их ритм. За долгое время смен весь изолирующий костюм с броней уже успел стать такой же привычной частью повседневной одежды, как противогаз и баллон сжатого воздуха за спиной.

Сколько себя помнила, Аяк была солдатом. Человеком, защищавшим караван и его жителей от угроз окружающего мира. Рожденная в таком же транспорте, в тесноте небольших комнат и общих коридоров, на спальном месте над ящиками с припасами и снаряжением, она провела здесь всю жизнь. Видела она и крупные города, и поселки, и величественные воздушные корабли, сами по себе похожие на поднятые в воздух крепости, но не считала жизнь там лучше. Свободной Аяк себя чувствовала только в этом вечном движении, не привязанная ни к чему, кроме близких людей и этих тяжелых машин. И думала, что предложи ей любой выбор, она откажется.

Под тяжелой защитой не разглядеть характерной женской фигуры, тонких плеч и почти что юношеского лица, слишком молодого для опытного солдата. Тонкие черты погрубели раньше времени под жесткими ветрами пустошей, веселый задор в глазах успел потухнуть, но все равно угадывалась девичья наивность и желание познать мир. Аяк могла насчитать только двадцать полных лет своей жизни, проведенных от первого до последнего момента в этом конвое, со ставшим уже родным звуком моторов. Выросшая под слабым освещением ламп пассажирских отсеков, девушка имела очень бледный, почти что белый цвет кожи с проступающими жилками вен, как и большинство живущих в этом мире, и большие глаза почти прозрачного, едва различимого голубого цвета. Волосы только приходилось коротко стричь, чтобы влезали под шлем, но Аяк все равно отпустила несколько коротких косичек у левого виска, куда вплетала выменянные стеклянные бусинки и редкие металлические монетки.

Высоко в небе снова что-то сверкнуло на долю секунды, но для глаз, привычных к вечной темноте, даже такой бледный отблеск казался ярким светом. Однако когда девушка подняла взгляд вверх, там уже ничего не осталось. В подсознании цеплялась мысль, что просто так в небе ничего не появляется, но бояться одинокого лучика света так далеко не стоит. Это вполне мог оказаться случайный воздушный корабль, которому и дела до конвоя нет. Мир далеко не так пуст, как могло показаться с первого взгляда. В нем хватает места и для величественных городов, и для почти что превратившихся обратно в животных дикарей.

Аяк тяжело вздохнула и прислонилась к стене, устав стоять на одном месте. Нельзя даже глаза закрыть, чтобы передохнуть. На посту нужно оставаться настороже. Тех, кто слишком пренебрежительно относится к дежурствам, мутанты даже несколько раз утаскивали прямо с машин. Больше их никто не видел.

— Аяк, как у вас? — в рации раздался знакомый голос сержанта. — Все тихо?

— Так точно. Даже слишком тихо. И в прицеле ничего не видно. На датчиках тоже все спокойно?

— Пару раз мелькнуло что-то мелкое и живое, но компьютер даже за угрозу не определил. Все максимально спокойно, потому решил и постовых опросить. Не нравится мне это. Если здесь даже мутантов нет, то есть что-то еще. Будь внимательнее, мало ли что может появиться.

— Приняла. Сержант, может, стоит остановиться и выслать вперед разведчиков? Пусть проверят, — предложила Аяк.

— Отставить лишнюю инициативу. Тебя сейчас сменят, зайдешь ко мне. Нужно твое мнение, — получила девушка короткий ответ, ничего не объяснивший, но после канал связи моментально отключили.

Аяк нервно втянула воздух полной грудью, заставив зашипеть резко нагруженные старые фильтры противогаза. Если сержанту нужны советы, значит, ситуация усложнилась. Причина такого беспокойства понятна, это же чувство тревожило и душу самой девушки, цепляя почти незаметным ощущением неправильности происходящего, никак не давая возможности почувствовать, будто все в пределах нормы. Развалины вокруг слишком пустые. Обычно шум грузовиков и тяжелых тягачей, оглашавших развалины ревом двигателей, подхваченным эхом, привлекал окружающую живность. Кого-то из любопытства, кого-то из голода. На совсем мелких зверьков даже внимания не обращали, позволяя им бегать вокруг огромных колес пассажирских транспортов. А тут тишина. Сразу всплывала на ум старая поговорка разведчиков, что действительно опасно там, где ничего не происходит. Сержант и напомнил.

На смену девушке пришел знакомый боец из другого отряда, примерно в таком же снаряжении, но в руках вместо снайперской винтовки держал ручной пулемет. Аяк, поздоровавшись с ним, оставила ему пост и, повесив винтовку за спину, зашла внутрь.

Тяжелые пассажирские транспорты всегда были главной частью конвоя. В комнатах, на которые были разделены грузовые отсеки, жили целыми семьями, в каждой машине могло проживать больше сотни человек, превратив их в настоящие общежития. Какими они и являлись по большому счету, переделанные из, как считалось, многоцелевых грузовых платформ.

Внутри тянулся узкий коридор, где едва могли разойтись два человека, застеленный старым и вытоптанным пластиковым покрытием. Стены украшали закупленные в одном из городов синтетические ковры, практически вечные и не выцветавшие. Из-за них, а также из-за развешенного для сушки прямо поперек коридора белья все вокруг приобретало теплую и домашнюю атмосферу. К этому добавлялся детский смех из-за приоткрытых дверей, ароматы с кухни, шум разговоров и вечный звук работавшего двигателя где-то под полом. На верхнем уровне его вибрации ощущались не так сильно, чем внизу, но ощущение постоянного движения никуда не пропадало.