– Ты обязательно должен повесить у себя в студии зеркало с «Битлз». Там оно будет отлично смотреться, а для нашей спальни совсем не подходит, – сказала она, с довольным видом снимая зеркало со стены.

Так я начал мотаться в Южный Лондон. Это всего полчаса пути по Северной линии метро, но впечатление такое, будто уезжаешь в другой мир. Если Катерине нужно было со мной поговорить, она могла позвонить на мобильный – за исключением того времени, когда мне не хотелось ни с кем говорить, и я отключал телефон. Похоже, мне часто ни с кем не хотелось говорить. Ничто так благотворно не сказывается на браке, как регулярные разлуки. Чем больше времени я проводил в студии, тем больше мы нравились друг другу. Я и до этого вечно работал в неурочное время, так что теперь, когда между усилителями и клавишами раскладывался диван, я просто продолжал делать то же самое. С точки зрения Катерины, чем дольше я скрывался в студии, тем интенсивнее трудился, и она гордилась мужем-трудоголиком, который находит силы и для семьи.

– Откуда у тебя столько энергии? – спросила она, лежа в постели после ванны и наблюдая, как я раскачиваю Милли за руки.

– Перемена занятий – почти отдых, – скромно сказал я, а про себя подумал: отдых – много лучше перемены занятий.

Пока Катерина допивала в кровати бутылку вина, я быстро вымыл детей в надушенной воде, оставшейся после мамочки. Катерина заверила, что вовсе не пьяна и запросто почитает Милли перед сном. Она без запинки отбарабанила «Покахонтас», вырвав лишь две картонные фигурки из книжки-раскладки. Вскоре Милли с Альфи заснули, и на дом снизошла благодать. Катерина лежала в кровати, завернутая в большое полотенце, мягкое и присыпанное тальком, и все еще излучала тепло после часа в ванне. Она посмотрела на меня.

– Если мы заведем еще детей, здорово будет держать их всех вместе, правда?

Почему-то эта приманка не попала в «Эротическое руководство по сексуальному соблазнению». Катерина выглядела неотразимой, но двух детей мне было более чем достаточно.

– Альфи всего девять месяцев, куда спешить? – сказал я, избегая открытого конфликта.

Но Катерина всегда знала, что родит четверых детей, и сейчас у нее имелся очень веский аргумент, чтобы зачать третьего немедленно – она лежала голой на теплой мягкой постели. Мы не занимались любовью три недели и четыре дня, и сегодня она прижималась ко мне, влажно целуя в губы. Не стану делать вид, что искушение миновало меня, но твердость прежде всего. Без контрацептивов это окажется сродни лотерее. Я не готов за несколько минут удовольствия платить годами бессонных ночей, напряженностью в отношениях и дальнейшим обманом. А все это непременно случится, если мы заведем еще одного ребенка. С какой стороны ни посмотри, результат не стоил такого риска. Пять минут исступленного сексуального наслаждения по цене загубленной жизни.

Я ошибался – минут оказалось не пять, а полторы. Дойдя до кульминации, я проклял себя за слабость. Может, иные мужчины и выкрикивают в момент оргазма непристойности, но я лишь простонал: «Ни хрена себе!» Не в том смысле, что «Ух ты! Как здорово!», а скорее в смысле: «Ни хрена себе! Что же я наделал!» Секс был преступлением, и я только что нарушил данное себе слово. Я вел двойную жизнь, полагая, что это лишь временная мера – дети вырастут, и мы выйдем из зоны военных действий, именуемых младенчеством. И тогда я смогу стать обычным мужем и отцом. К счастью, вероятность зачатия была ничтожна. Катерина до сих пор раз в день кормила грудью, и я решил, что ничего страшного не произошло.

Две недели спустя Катерина сообщила мне, что беременна.

Глава третья

Сделай паузу

Когда Катерина ждала нашего первенца, в одной из книг, которые я читал для того, чтобы понять, что испытывает моя жена, предлагалось наполнить водой воздушный шар и на один день привязать его к животу. Чтобы продемонстрировать сопереживание, я выполнил все инструкции. В полном соответствии с приведенными рисунками привязал к поясу колышущийся водяной шар и принялся расхаживать по кухне, заложив руку за спину и пытаясь напустить на себя лучезарный вид. Отныне я чувствовал себя вправе глядеть жене в глаза и говорить, что наконец-то понял, каково это – носить под свитером воздушный шар, наполненный водой. Только продержался я всего час. Воды отошли, когда я подреза л розы.

Будущему отцу полагается сопереживать. Я читал, что самые чувствительные мужчины даже испытывают некоторые симптомы беременности. Вряд ли имелся в виду вылезающий из влагалища восьмифунтовый младенец. Синдром ложной беременности, как его называют, случился со мной во время первой беременности Катерины. Примерно в первые шесть недель, когда Катерина начала набирать вес, я, благодаря незнакомой прежде духовной общности, тоже начал толстеть. Поразительное дело – когда мы перестали играть вместе в бадминтон и завели привычку заказывать на дом пиццу и мороженое, моя талия стала разрастаться примерно с той же скоростью, что и ее. Воистину, природа – забавная штука.

Все эти идеи из книжек навели меня на мысль, что надо стать похожим на мать. Я должен превратиться в запасную мамашу. Мне полагалось знать, что она чувствует; мне следовало обзавестись материнскими инстинктами. Я чувствовал себя почти виноватым из-за того, что не начал причитать, когда у меня никак не хотело появляться молоко. Не удивительно, что я не годился на роль матери – мое желание вряд ли было осуществимо. Женщина из моей жены всегда получится лучше, чем из меня.

Наверное, мы были вполне обыкновенной парой, поскольку подчинялись половым стереотипам. Катерина решила, что повременит с карьерой актрисы, пока не вырастут дети. Она считала, что находится в творческом тупике – несмотря на то, что после рождения Милли перешла из разряда «актрис на проходных ролях» в разряд «актрис на проходных ролях с ребенком». И на полный рабочий день стала матерью.

– Ну что ж, это самая сложная роль в мире, – в сто двадцатый раз повторил ее нудный папаша.

Катерину сбивало с толку лишь внушенное ей чувство вины из-за упущенной карьеры. Когда она говорила людям, что бросила работу, те в замешательстве умолкали. Она объявила, что согласна ходить на вечеринки только в том случае, если ей на шею повесят колокольчик и табличку с надписью «Неинтересна». Она хотела всюду бывать с ребенком, и я поддержал ее в этом решении, хоть и радовался ее редким появлениям в телевизоре, не говоря уж о редком появлении чеков, падавших в наш почтовый ящик.

Нам всегда нравилось считать себя артистическими и богемными натурами: я музыкант, она актриса, – но на самом мы ничем не отличались от обычных бухгалтеров и страховых агентов, обитающих на нашей улице. Мы жили в маленьком доме с двумя спальнями, распложенном в Кентиш-тауне, – агенты по продаже недвижимости именуют такие домики «коттеджами». Это означает, что детская коляска во входную дверь проходит, но протиснуться еще и вам уже невозможно, так что спать придется в саду. Могу поручиться, что у нас в доме так тесно, что яблоку негде упасть, точнее, кошке – я видел, как Милли тщетно пыталась ее уронить.

Поскольку мы страстно хотели жить в районе, чей почтовый индекс почти совпадает с индексом самой престижной части Лондона, нам не оставалось ничего другого, как поселиться в крошечной конурке. Помню, как-то в магазине я забрался в детский домик и подумал: «Черт возьми, как здесь просторно!» Я совершенно не понимал, как нам удастся втиснуть в дом еще одного ребенка, но если это сумела сделать старушка, живущая в башмаке, то нам, наверное, тоже следует попробовать.Никогда по-настоящему не понимал этот детский стишок, пока не переехал в Лондон. Если бы такое случилось в наши дни, какой-нибудь застройщик купил бы башмак старушки и превратил его в многоквартирный дом.

Третий ребенок должен был появиться лишь через восемь месяцев и хотя был не больше полудюйма в длину, но уже научился вызывать у матери тошноту, усталость и слезливость. Наверное, это первый признак того, что размеры ребенка мало соответствуют размерам вызываемых им разрушений. Разумеется, эмбрион разрушает вашу жизнь не совсем так, как грудной младенец, а грудной младенец – не совсем так, как ребенок, начавший ходить. Но теперь все трое одновременно занимались своей опустошительной деятельностью. Мало кто из нас помнит собственную жизнь до трехлетнего возраста. Эволюционная необходимость – если бы мы помнили, какими скотами были по отношению к своим родителям, то никогда не завели бы детей. Милли было два с половиной года, Альфи – десять месяцев, а эмбриону – четыре недели, но я чувствовал себя на сто пять лет. Ничто не смогло подготовить меня к той навалившейся усталости. Что уж говорить о Катерине. Не давать спать – пытка, взятая на вооружение индонезийской тайной полицией и грудными младенцами. Отключившись же, я мог быть уверен в одном – Альфи не ударит меня в пах. За него это сделает его старшая сестра, которая забирается к нам в кровать около трех утра. Даже когда я спал один, я все равно прикрывал пах руками – примерно так, как делают футболисты в «стенке».