— Включить компрессор, — скомандовал Кен. — Подать газ.

Скотт соединил трубку, торчащую изо рта лошади с трубкой, ведущей к компрессору, после этого нажал выключатель и повернул кран. В легкие животного медленно, но ритмично стала поступать кислородно-галотановая смесь.

Кен скороговоркой спросил меня:

— Вам понятно все, что мы делаем?

— Да.

— Хорошо. Сейчас я введу еще один катетер в лицевую артерию под нижней челюстью. Он будет непосредственно контролировать кровяное давление. Обычно это делает Белинда, но сегодня я сделаю это сам.

Я кивнул и пронаблюдал, как его проворные пальцы вставили крошечную трубочку в челюсть животного и соединили ее с измерительным прибором, который Скотт подкатил в нужное место. Вместе они с очевидным волнением следили за двумя кривыми, появившимися на экране монитора. Но, похоже, все шло нормально, по крайней мере, до сих пор.

— Окончательная подготовка, — с расстановкой сказал Кен. — Вам лучше пройти со мной и проследить.

Я прошел за ними в препараторскую, где Кен долго и тщательно мыл руки. Потом вытер их стерильным полотенцем. После этого я помог ему надеть свежий стерильный халат и завязал его на спине. Наконец он просунул руки в стерильные резиновые перчатки. Все это было извлечено из отдельных герметичных упаковок и предназначалось для одноразового использования.

— Если эта племенная кобыла погибнет, мне конец, — сказал Кен.

— Не думайте об этом.

На мгновение в его глазах отразились напряжение и тревога, охватившие его. Но он несколько раз моргнул, с силой сжимая веки, и сделал глубокий вдох.

— Что ж, поехали.

Он повернулся и зашагал к операционной, попросив меня открыть дверь, чтобы самому ни к чему не прикасаться.

Сначала он подошел к Скотту, стоявшему напротив монитора и следившему за изменением кровяного давления.

— Стабилизировалось, — сказал Скотт с видимым облегчением. — Я уже побрил ее.

И в самом деле, через все огромное брюхо кобылы тянулась выбритая полоска. Обращаясь ко мне, Кен сказал:

— Скотт должен ассистировать мне, а вы, пожалуйста, следите за монитором. Следите непрерывно. Кровяное давление у лошадей примерно такое же, как и у людей, в норме — сто двадцать на восемьдесят, но, как и у людей, под наркозом оно падает. Если оно опустится ниже семидесяти, это опасно, зазвенит сигнальный звонок. Нужно, чтобы оно держалось между восьмьюдесятью и девяноста, как сейчас. А вот это — показатель частоты пульса. Если появятся какие-то изменения, немедленно сообщите мне.

— Хорошо.

— Запишите время, частоту пульса и кровяное давление.

Я кивнул и сделал то, о чем он просил.

Кен обошел стол и подошел к нему с другой стороны, туда, где Скотт разложил на передвижных тележках необходимые инструменты и создал так называемую стерильную зону. Вдвоем они вынули из стерильной упаковки одноразовые зеленые салфетки и покрыли ими все чрево лошади. Видимой оставалась лишь узкая выбритая полоска в верхней части.

— Все готово? — спросил Кен Скотта, и тот кивнул.

Это был последний момент, когда еще можно было отступить. Но Кен принял решение и менять его не собирался.

— Надрез, — диктовал он мне, беря в руки скальпель. Его действия в точности соответствовали словам. — Десять дюймов, в районе пупка.

Я быстро записывал все, что он говорил, следя краем глаза за тем, что происходило в операционной. Тем временем Скотт ушел в препараторскую.

— Следите за давлением, — сердито бросил Кен, не поднимая глаз. — Смотрите не на меня, а на монитор, если не записываете. — Я посмотрел на монитор, на котором все оставалось без изменений. Все же я не мог удержаться, чтобы не наблюдать украдкой за течением процесса, в котором, вопреки моим ожиданиям, не было ничего ужасного — лишь небольшой запах. А я-то приготовился к жуткой вони. Не было ни судорог, ни зажимов, ни пинцетов, ни тампонов, ни даже сильного кровотечения.

— Продлеваем надрез вдоль linea alba, — сказал Кен, продолжая комментировать свои действия. — Это центральное фиброзное соединение между мышечными группами. Если в этом месте вскрыть брюшную полость, будет небольшое кровотечение.

Кен повернулся к Скотту, который только что вернулся, и тот, зная, что от него требуется, надел на его правую руку до самого локтевого сгиба длинную резиновую перчатку.

— Водонепроницаемая, — кратко объяснил Кен, — и, конечно же, стерильная, для погружения в брюшную полость.

Я совершенно не был готов к тому, что мне придется вот так, воочию, познакомиться с содержимым конского живота. Из сравнительно небольшого надреза вдруг вылезла толстенная, со стяжками, кишка. Следом за ней Кен медленно вытащил широкую трубу в десять или больше дюймов в диаметре, казавшуюся бесконечной. Она была розовая, с выпуклостями и лоснилась. Наверное, мои глаза тоже стали огромными от изумления.

— Следите за экраном, — напомнил Кен.

Это толстая кишка, теперь раздувшаяся от газа. Конский толстый кишечник не закреплен на одном месте соединительной тканью, как у людей. Он свободно ложится зигзагами. Половина случаев заворота кишок приходится на долю толстого кишечника.

Он вытащил по меньшей мере еще целый ярд толстенной кишки и передал ее Скотту, который поддерживал ее в зеленой салфетке, пока Кен ощупывал то место, где она до этого находилась.

— Меньше чем через месяц кобыла должна ожеребиться, — сказал он. — Плод довольно крупных размеров.

Кен помолчал секунду-две, а потом безрадостно продолжил:

— Если она не выдержит и я не смогу ее спасти, придется делать кесарево сечение, чтобы сохранить плод. Этот жеребенок может выжить: у него сильное, ровное сердцебиение.

Скотт быстро взглянул на него, но тут же отвел глаза, зная, как мне показалось, гораздо больше, чем я, о риске подобного рода операций.

Время от времени, когда емкость капельницы пустела, Скотт заменял ее новой, которую я подавал ему из шкафа с двойным выходом. Пустую он бросал в сторону.

— Монитор? — спрашивал Кен после каждой замены.

— Без изменений, — отвечал я.

Он кивал, медленно и внимательно ощупывая внутренние органы. Его глазами, казалось, были кончики пальцев.

— Ага, — сказал он наконец. — Вот оно что. Господи, какой узел!

Он принялся рассматривать что-то, чего я не мог видеть, внутри живота кобылы. Не раздумывая, он решил полностью удалить участок, где была нарушена проходимость.

— Смотрите на экран! — резко скомандовал он. Я повиновался, и теперь лишь боковым зрением наблюдал за происходящим.

Скотт подавал Кену инструменты, и тот уверенно и сосредоточенно работал: ставил зажимы, тампоны, скобы, удалял ткани, периодически бормоча что-то невнятное. Время шло. Наконец он снял два зажима и стал пристально изучать результаты своего труда.

— Монитор?

— Без изменений.

Он что-то отметил про себя и наконец поднял глаза.

— Порядок. Узел удален, проходимость кишечника восстановлена. Излияний в брюшную полость нет. — Казалось, он старался подавить в себе все растущую надежду, но ему это не удавалось. — Можно закрывать.

Я посмотрел на длинную, толстую кишку, которую поддерживал Скотт, и не мог понять, каким невероятным образом они собирались запихнуть все это обратно.

Словно читая мои мысли, Кен сказал:

— Мы опорожним толстую кишку.

Скотт кивнул. Кен попросил меня поднести мусорный контейнер и поставить его у передвижного стола. Потом я должен был поставить на стол поднос. Совсем как столики в самолетах!

— Это поднос для кишки, — пояснил Кен и кивнул в знак благодарности.

— Вы не относитесь к стерильной зоне, — почти весело сказал он. — Отправляйтесь-ка обратно к монитору.

Он распрямил кишку так, что часть ее оказалась на подносе и свисала над контейнером. Потом быстро сделал надрез, и вместе со Скоттом они стали последовательно выдавливать содержимое кишечника.

Вот теперь запах стал ощутимым, но напоминал запах выгона — сравнительно свежий и здоровый. Я поймал себя на том, что едва сдерживаю смех: процесс был весьма прозаичен, а контейнер очень быстро наполнялся.