— Вы верите в невиновность приговоренной? — жадно спросила Жанна.

— Не то чтобы верю… я сомневаюсь в том, что она была виновна… и буду сомневаться до тех пор, пока не встречу человека, который якобы пал жертвой своей преданности: по-моему, он самым подлым образом разыграл комедию, чтобы незаметно сбежать и спокойно воспользоваться украденным состоянием.

Жанна едва не выдала себя. Имя Жака Гаро так и вертелось у нее на языке, но она все же сдержалась и промолчала. Разумнее было бы хранить тайну, ибо мало объявить себя невиновной — нужно как-то это доказать. А доказательств, как и во время суда, у нее не было. Тем не менее она испытала огромную неожиданную радость, ведь на такое она и надеяться не смела: сын якобы ею убитого человека не верит, что преступление совершено ею.

Минуты две все молчали, потом Жанна спросила:

— Значит, вы полагаете, что этот человек жив. А что вы сделаете, когда отыщите его?

— Удостоверюсь, что он действительно убийца моего отца, а потом отплачу ему злом за зло и потребую оправдания несчастной женщины, на долю которой выпали такие страдания.

— Может быть, ее уже нет в живых… — прошептала Жанна.

— Может быть и так, но это я скоро выясню… Один из моих друзей — адвокат, фигура во Дворце правосудия весьма уважаемая; он намерен навести справки, в какой тюрьме содержат Жанну Фортье. Если она жива, я обязательно встречусь с нею… Она не солжет… Я пообещаю ей сделать все возможное и невозможное для того, чтобы добиться ее освобождения, и сдержу свое слово, ибо какое-то предчувствие подсказывает мне, что рано или поздно я найду убийцу отца.

Жанна опять едва не выдала себя. Губы у нее дрогнули, она чуть не крикнула Люсьену: «Та, которую вы хотите отыскать, жива… И стоит сейчас перед вами… Это я!…»

Но с губ не сорвалось ни звука. Ведь одно лишнее слово, и ее арестуют, вновь отправят в тюрьму, и — прощай все надежды: она никогда не увидит детей. И все-таки, пристально глядя на молодого человека, Жанна отважилась спросить:

— А ведь у той несчастной женщины были дети. Что с ними стало?

— Не знаю.

Больше вдова Пьера Фортье не могла говорить на эту тему. Она умолкла, опустив голову. Люсьен, обращаясь к невесте, сказал:

— Значит, малютка Люси, теперь вы счастливы?

— Да! Очень, очень счастлива!

— Только отныне, — добавил Люсьен, — нам придется реже видеться.

— Почему же?

— Господин Арман хочет, чтобы я всегда был у него под рукой, значит, мне придется переехать куда-нибудь поближе к нему.

— Понимаю, друг мой… — смиренно сказала Люси. — Ваше постоянное присутствие там и в самом деле необходимо. Меня это немножко огорчает, но ведь речь идет об исполнении возложенных на вас обязанностей, и мне придется смириться. Конечно, поначалу одиночество будет меня жестоко терзать, но ведь вы сможете время от времени заглядывать сюда хоть на пару минут, к тому же все воскресенья — наши…

— Конечно, я буду проводить их только с вами, и с превеликой радостью! — воскликнул Люсьен. — Ненаглядная моя, я очень счастлив, что вы так благоразумны. Надежда выручит нас в трудные минуты, недели побегут быстро… А переехать я должен завтра же.

— Как бы быстро время ни бежало, — вздохнув, прошептала девушка, — все равно мне будет очень одиноко!

— Господин Люсьен, — шагнула вперед Жанна Фортье, — а сколько вы платите за квартиру?

— Сто пятьдесят франков… и заплатил вперед. Теперь, если консьержка не найдет сразу же нового жильца, пропали мои деньги, а это больше чем три четверти от внесенной мной платы.

— Мне очень хотелось бы поселиться здесь вместо вас.

— Правда, мамаша Лизон? — воскликнула Люси.

— Да, Милая барышня! Я с удовольствием поселюсь рядом с вами. Вы и представить себе не можете, как я вас люблю, и господина Люсьена тоже. Для меня будет большой радостью сидеть с вами и говорить о нем.

— Вот и хорошо, мамаша Лизон, значит, мы оба с вами переезжаем, вы поселитесь здесь вместо меня, и я буду рад, что моя невеста не одна. Будете с ней болтать о том, кто ее так любит, что и жизни без нее себе не мыслит… А засим вынужден признаться, что голоден, как волк. И если моя малютка Люси проявит милость, она предложит нам поужинать.

Люси захлопала в ладоши.

— Я только о том и мечтаю! — радостно воскликнула она. — Сейчас накрою на стол, а наша милая подруга тем временем сходит за продуктами.

Жанна плакала от радости; она была счастлива. Странное у нее было счастье: лишь слезами она могла его выразить!

Как и было решено, Люсьен на следующий же день начал работать у Поля Армана. Вместе с Мэри, всегда находившей предлог, чтобы быть рядом с ним, он руководил переоборудованием большой комнаты рядом с библиотекой в чертежную мастерскую, затем принялся старательно подбирать штат из знакомых ему хороших чертежников.

Он нашел квартиру из трех небольших комнат на пятом этаже одного из домов на улице Миромесниль и сразу же переехал туда, а Жанна Фортье перебралась поближе к Люси, что вполне соответствовало ее инстинктивным стремлениям.

Люсьен, с тех пор как уехал с набережной Бурбонов, все время был очень занят и не мог выкроить ни минутки, чтобы повидаться с невестой. А та с нетерпением ждала воскресенья; долгожданное воскресенье стало для них обоих и для Жанны счастливейшим из дней.

С появлением Люсьена в доме миллионера жизнь Мэри утратила свое обычное однообразие. С тех пор как Люсьен стал постоянным гостем на улице Мурильо, даже здоровье больной девушки вроде бы несколько улучшилось.

Это, естественно, не укрылось от бдительного ока бывшего мастера. И дало ему основание сделать вывод, что он не ошибся, заподозрив в Мэри зарождающуюся любовь к сыну арфорвилльского инженера; эта любовь, а точнее — ее возможные последствия, — вызывала у него некоторый страх; он с тревогой ждал того момента, когда дочь — а ее характер был ему хорошо известен — придет рассказать ему о своих чувствах.

Прошел месяц; никаких видимых изменений в жизни наших героев не произошло. Между тем Мэри с каждым днем все больше влюблялась в Люсьена Лабру, и тот уже начал замечать, что девушка к нему слишком уж благосклонно относится.

Эта благосклонность, причина которой была вполне очевидна, смущала Люсьена, ибо он страстно любил Люси, а свое сердце предать не смог бы ни за какие миллионы. И поэтому все надежды возлагал на то, что, как только откроется завод и чертежная мастерская переедет в Курбвуа, он сможет, наконец, самым естественным образом прекратить постоянное общение с госпожой Арман.

Когда это произошло, поначалу ему казалось, что все так и вышло. Открытие завода на какое-то время не то чтобы погасило в Мэри любовь, но несколько обуздало ее. Люсьен появлялся на улице Мурильо крайне редко. Работа требовала постоянного его присутствия в Курбвуа.

Мэри молча страдала; иногда, вконец утратив терпение, она под каким-нибудь совершенно ничтожным предлогом отправлялась к отцу на завод, чтобы увидеть Люсьена и обменяться с ним хоть парой слов. Эти редкие и короткие встречи хоть как-то скрашивали ее существование.

Как-то в субботу вечером Люсьен получил письмо от Жоржа Дарье. Молодой адвокат приглашал его назавтра отобедать. Он писал, что намерен кое-что сообщить своему другу. На следующий день Люсьен в назначенное время явился на улицу Бонапарта. У Жоржа он застал художника Этьена Кастеля. Тот уже знал от своего бывшего воспитанника, что Люсьену удалось устроиться на работу, и теперь он занимает весьма высокое положение на предприятии Поля Армана.

— Поздравляю с успехом, господин Лабру… — сказал он, пожимая ему руку. — Вы вполне этого заслужили, и теперь, я полагаю, вас ждет, прекрасное будущее.

— Я тоже так думаю, сударь… и очень на это надеюсь… и не скрою, коль скоро вы так по-дружески ко мне относитесь, что вынашиваю большие планы.

— Наверное, вы намерены когда-нибудь заново отстроить отцовский завод в Арфорвилле?