Истинное настоящее – это неуловимое движение вперед прошлого, которое поглощает будущее. По сути, все ощущения – это уже память.

Анри Бергсон

Наши чувства, наша система познания, восприятия действительности – как хитрофокусное стекло, сквозь которое можно видеть невидимую иначе картину мира. Но есть только одна точка, из которой эта картина видится неискаженной, в гармоничном равновесии всех частей – это точка истины.

Михаил Веллер. Гуру

Не знаю, чем именно меня привлекла эта полуразрушенная церковь, но засмотрелся я на нее серьезно. Так, что сам не заметил, как сошел с проселка.

Налюбовавшись куполами, я взглянул под ноги и понял, что забрел куда-то не туда. Не должен был я ступать по продавливающейся под ногами влажной земле. Совсем наоборот, обязан был находиться на твердой, утоптанной дороге. И худшее, что могло произойти с моими кроссовками – это камешек, застрявший в ребристой поверхности подошвы.

Но не вода, которая вот-вот сделает их сырыми, да еще и вонючими. Вода-то болотистая.

Надо же было так заглядеться. Этот луг значился на карте, торчавшей у меня из заднего кармана джинсов. Я читал о нем, когда пролистывал путеводитель. Знаменитый луг, Юнеско там его под охрану и оборону записало, объявив уникальным природным образованием. Да только нет у меня доверия к мезофильным травам в состоянии биогеоценоза. Знаю я, во что это превращается на практике. В болото превращается, в размякшие кроссовки и мокрые штанины, вот во что.

Обернулся. Идти обратно? Не лучший вариант. Теперь – не лучший. Опять по воде, а потом еще и в обход этого луга. Наверное, вперед. Дорожка вон виднеется, протоптанная посуху. Люди здесь ходят, срезают путь. Ну и я пойду, заодно и путь до следующего пункта моей прогулки сокращу.

Закат уж скоро, а мне хотелось посмотреть на обещанную картой часовню засветло. Поэтому в идее срезать по лугу есть смысл. Вот только рановато как-то солнце опускается. Едва я выбрался на тропку в траве, то чувство такое возникло, что солнце спешит к горизонту. Взглянул, чтобы убедиться, не вздумало ли светило и вправду поднажать. Ничего не заметил, конечно.

Луг залило темно-красным светом. Лягушки тут же разорались. Чайки кричат. Откуда чайки, здесь даже рек серьезных нет. Так, не реки – ручьи. Мне, как горожанину, всегда казалось, что чайки живут на море. Или на Волге. Наверное, был неправ.

Закат красивый, кстати. До часовни, может, и не успею. Может, ее придется после заката наблюдать. Но на лугу закат – тоже замечательно.

Лягушки, чайки, трава пахнет – до одури сильно. Запах сладковатый, что-то напоминает, но что – вспомнить не могу. Лошадь пасется.

Как-то солнце эту лошадь очень удачно освещает, что с удовольствием бы сфотографировал, если бы хороший аппарат был. На телефон такие вещи не снять, тем более – и темновато, и далеко. Тут настоящий инструмент нужен.

Белая лошадь, но на закате шкура у нее стала не просто белой, а белоснежной. Будто купали ее в молочной реке, оттирали на кисельных берегах, а потом опять купали. Возможно, еще отбеливатель какой к молоку примешали. Белизна – прямо ослепляет, словно лошадь лучится собственным светом. А не солнце ее освещает.

Хотя и закат эту красоту подкрашивает, что правда то правда. Иногда на белой шкуре всполохи алые мелькают, когда лошадка с ноги на ногу переминается.

Вот, голову подняла, отвлеклась, наконец, от подножной радости. Кто ей рог этот дурацкий прицепил, неудобно же с ним траву щипать. Издеваются над бедным животным.

Хотя понятно, почему – работал профи. Хорошо прицеплен, как родной.

Лошадь вскинула голову к небу и заржала. Тут я и споткнулся. Не знаю, что было в этом звуке, но меня сразу убедило, что рог – настоящий. Наверное, голос у лошади был такой… убедительный.

Солнце рог подсветило. Всегда думал, что он тоже белым должен быть, рог. А он не белый, а такой – сероватый. Может, немолодой единорог уже? Состарилась лошадка, рог посерел? Сколько единороги живут вообще? Бред.

Бред, какой единорог. Луг обычный, Юнеско его… Солнце, закат обычный. Лягушки, чайки как чайки. Что еще обычного? Да все здесь обычное.

Вот – мальчишки скачут навстречу. Тоже, вполне обыкновенные. Юные дарования, судя по тяжелым мольбертам. Больше их весят, наверное.

– Может, единорога сегодня начнем?

– Не, не сегодня. Сегодня развалины старой избы надо накидать. Иначе не успеем потом. Ее снести со дня на день обещают, надо опередить. А единорог – он всегда здесь.

– Здравствуйте, – кивнул первый, проскакивая мимо.

– Вечер добрый, – перешел на размеренный шаг второй, чтобы не казаться совсем уж беспечным. Ненадолго перешел, да и это выглядело почти подвигом. Как только мимо меня проскользнул, вновь поскакал за младшим.

– Эй, ребята, постойте, – попытался окликнуть их я. Голос подвел. Хрип получился, а не оклик.

А мальчишки о чем-то своем болтали и меня совсем не слушали.

Я посмотрел на белого единорога. Белый единорог посмотрел на меня. Фыркнул пренебрежительно и снова опустил голову в траву. Посмотрел мол, и будя – я тут при деле, еду добываю.

Чайки кричали. Солнце, наконец, коснулось горизонта. Самые яркие звезды уже были видны на небе. Ни одной я не знал. Конечно, в созвездиях я не очень, но уж сказать, что эти звезды вижу впервые – могу. Звезды другого мира. Или, наоборот, этого. Да и не нужно быть звездочетом, чтобы сказать, что вот эта огромная планета-луна, на фоне которой сейчас оказался единорог, ничего общего со знакомым небом не имеет.

Интересно, это небо принадлежит другому миру, или лугу? Или это персональное небо старого единорога?

Пока я размышлял, тропинка уводила меня все дальше. В какой-то момент я запнулся. Дернулся, удерживая равновесие, а когда обернулся – единорог исчез.

И небо было ординарным. Или неординарным, но – знакомым.

Хотел вернуться на пару шагов назад, убедиться, что не померещилось мне все.

Не стал. И так знаю, что не померещилось. И даже если не повторится, все равно – было.

Все было. Лягушки, запах медовый, чайки. Чужие звезды и планеты. Единорог.