– Колин, а ты?

– Что с тобой, Сью? – спросил Колин. – Ты же знаешь, мы сделали все, что могли.

– Хорошо же!

Она развернула коня и помчалась в сторону Эррвуда.

– Сьюзен! – закричал Утекар.

– Она вернется, когда поймет, что мы не последовали за ней, – сказал Колин.

Но Сьюзен даже не оглянулась. Она подъехала к круглому холму в конце долины и, вместо того, чтобы объехать его справа, направилась налево, по узкой пешеходной тропинке.

– Она хочет зайти в дом! – закричал Колин и пришпорил Мелинласа, чтобы броситься вслед. Но Мелинлас не двинулся с места. И чем больше Колин прилагал усилий, тем меньше конь обращал на него внимания. Это не было просто упрямством, как иногда случается с лошадьми. Мелинлас был спокойным и послушным конем. Он просто не двигался, и все.

Колин спрыгнул с коня на вереск и побежал бегом. Утекар попытался последовать за ним, но Мелинлас лягнул его лошадь и оскалил зубы, так что та не осмелилась пошевелиться. А Утекар был слишком слаб, чтобы понадеяться на свои ноги. Лайос-альфары не двигались.

Тропинка заросла травой и была скользкой, ручей бежал по камням где-то там, внизу. Ветки хлестали Сьюзен по лицу, но все это казалось мелочью по сравнению с тем нестерпимым холодом, который опалял ее запястье.

Тропинка кончилась. Сьюзен оказалась перед домом. Там, возле дороги, бесформенная в своих длинных одеждах, окруженная бодаками и палугами, стояла Морриган.

Завидев Сьюзен, палуги и бодаки завизжали. Им она представилась неузнаваемо преобразившейся. Они задрожали от страха и скрылись в темноте. Но сияние браслета никак не действовало на Морриган. Ведьма подняла руку.

Только тогда, когда Сьюзен взглянула ведьме в глаза, светящиеся, как у совы, она осознала настоящую цену опасности. В их глубине дрожало и кружилось что-то черное-черное. Луна сообщила Морриган такую силу, что, когда та подняла руку, даже ручей умолк и воздух дрогнул от страха.

– Веримас! Эслевор! Франгам! Бедлор!

Что-то вроде черной молнии отделилось от ее руки и направилось к Сьюзен. Сьюзен, защищаясь, подняла руку. И тут она снова увидела могущественное слово на браслете. И хотя на этот раз оно звучало иначе, чем на Сияющей Вершине, девочка произнесла его громко, вкладывая в его звуки всю свою волю.

– ХУРАНДОС!

Браслет испустил язык белого пламени, который встретился с черным пламенем Морриган, и они сцепились, как дерущиеся змеи.

– Салибат! Реттерем!

Черное пламя росло, уплотнялось, стало оттеснять белое пламя назад, в сторону браслета.

Сьюзен привстала на стременах. Ей даже не пришлось глядеть на браслет, слова, которых она никогда не знала и не произносила, стали сами срываться с ее губ:

– …пер седм Балдери эт пер грациам гуам забуисти…

Свет с ее стороны снова разросся, но Морриган ответила ей тоже непонятными словами, и Сьюзен почувствовала, что слабеет и чернота охватывает ее своими щупальцами.

«Ну почему здесь должна была оказаться я? Ну почему именно – я?» – думала Сьюзен.

И тут могущество Морриган настигло Сьюзен. Девочка точно провалилась в какую-то черноту.

Когда Сьюзен очнулась, то увидела, что Морриган стоит к ней спиной и глядит на дом. Ведьма была слишком уверена в своем искусстве, слишком презирала светлый браслет, и то, что должно было разрушать, только слегка удивило ее. Сьюзен почувствовала, что больше уже ничего не может сделать. Она попыталась, и она проиграла. Теперь нужно предупредить Колина и Ангарад Златорукую. Пусть они что-нибудь предпримут.

– Бестицитиум косолатио вени ад ме вертат Креон, Креон, Креон… – Морриган что-то причитывала бесстрастно, монотонно, подняв руки.

Сьюзен потихоньку поползла к лошади, которая стояла как завороженная, и добралась как раз в тот момент, когда голос Морриган усилился и та вскрикнула:

– …принципем да мотем эт инимикос о простантис вобис пассум синцисибус. Фиат! Фиат! Фиат!

В доме раздался раскат грома, и из верхнего окна стал выплывать черный дым. Наружная стена дома рухнула, и из его глубины появилось огромное черное облако, и в этом облаке были два красных пятна.

Сьюзен не стала дожидаться. Она взобралась на лошадь, и лошадь под ней успокоилась. Они помчались вихрем. Сьюзен слышала, как Морриган что-то кричит вслед, и вот уже Сьюзен завернула за угол и оказалась на дороге за ручьем.

Но Броллачан поднимался над Эррвудом и все разрастался и разрастался, и сам по себе сильный, да еще поддержанный луной и могуществом своей хозяйки. Он заметил и всадницу на дороге, и увидел эльфов на холме. У него возникло намеренье собрать с них дань за долгие столетия плена, состоявшегося по их вине.

Сьюзен почувствовала, как небо чернеет над ней. Она поглядела наверх и увидела только черную ночь. Она подняла над собой Знаки Фохлы, но серебро браслета потускнело, и слова были неясны. Холм исчез. Ей ничего не было видно. Воздух пульсировал в ритме ее сердца, черная ночь проникала в ее мозг, мир уплывал от нее.

И тогда Сьюзен услышала голос Ангарад Златорукой:

– Вспомни про рожок в золотой оправе!

Все потеряно! Сьюзен негнущимися пальцами сорвала рожок со своего пояса и поднесла его к губам.

Его звук прозвучал музыкой. Это была музыка ветра, пробежавшего по ледяным пещерам, и откуда-то из-за ветра донесся цокот копыт и голоса:

– Мы скачем! Мы скачем!

И чернота начала таять. Возле стремени Сьюзен стоял человек с высокими гордыми оленьими рогами, росшими из его головы. Он положил руку на шею ее лошади, и вдруг все запестрело от красных, белых, голубых и черных плащей и развевающихся волос. И они увлекли Сьюзен за собой, как легкую соломинку.

И вдалеке, где-то над полем, она увидела девятерых женщин, с соколом на руке и охотничьих собак, и все они стремились к ней навстречу, и радость овладела Сьюзен, и у нее не осталось других мыслей и других воспоминаний, кроме одного: она помнила Селемон, дочь Цеи, и то, как горечь Мотана разлучила их.

Сьюзен пришпорила коня и сама поскакала им навстречу, навстречу той радости, которая пела в ночи и которая подняла всадников из их темных курганов. Но снова послышался голос Ангарад:

– Оставьте ее! Сила ее еще не созрела. Еще не теперь! И охотник тут же снял руку с лошади Сьюзен и потихоньку удалился. Девочке показалось, что она просыпается ото сна, в невыносимо пустом мире. А ей так хотелось поделиться с кем-нибудь своей победой, своим триумфом.

Эйнхейриары поблекли, их фигуры стали легкими и прозрачными, они устремились прочь.

– Селемон! – позвала Сьюзен. Но ее, как что-то лишнее и ненужное, оставили одну на холме! И тут до нее донесся голос:

– Еще не теперь! Это будет! Но не теперь!

И какой-то огонь погас у нее внутри! Вокруг было пусто, и ночной ветерок дул ей в лицо. Но в сердце перемежались и печаль и радость.

Колин почти добрался до круглого холма, когда увидел, как Броллачан стал разрастаться над деревьями, и в тот же самый момент появилась Сьюзен, а он глядел в отчаянии от своего бессилия.

Броллачан настиг ее так быстро, что Колину показалось, точно она скачет назад. Облако завертелось, как смерч, который вырос над Сьюзен, и обрушился на нее. Раздался такой грохот, что сбил Колина с ног и обрушил часть холма, а Броллачан парил в воздухе.

Но когда Колин пришел в себя, он услышал звуки другие, необычайной красоты, которые он не мог потом забыть всю свою жизнь. Это были звуки рожка, и были они прекрасны, как лунный свет на снегу, и другой такой же звук отозвался откуда-то от небесных пределов, и Броллачана начали пронзать серебряные молнии. Он слышал топот копыт и крики: «Мы скачем! Мы скачем!» И все облако так ярко засверкало серебром, что стало больно смотреть.

Звук копыт приближался, земля дрожала. Колин открыл глаза. Теперь серебристое облако катилось по земле, разделяясь на отдельные куски света, которые затем превратились в паутины звездных лучей, и вот уже они оформились в скачущих всадников, во главе с его величеством, в короне оленьих рогов, как в солнечных лучах.