— Как бы все это ни казалось невозможным, — возразил Феннер, — но ведь перед нами факт налицо: утром они вскрыли дверь и Фэра не застали. А этого факта, по-моему, достаточно, чтобы считать исчезновение вполне возможным. Ну, вот мы и приехали!

Сообщив о цели нашего появления, мы без околичностей были допущены в комнату, из которой Фэр умудрился уйти столь таинственным образом.

Поломка на входной двери была ничтожна. Феннер принялся за починку.

— А вы осмотрите все хорошенько, Билл, — сказал он, привинчивая задвижку, — и поищите нашего друга: может быть, он превратился в кровать или в вешалку для платья.

Не обращая внимания на эту насмешку, я старательно обыскал всю комнату, так как единственным возможным предположением считал, что Фэр попросту еще находится в комнате и прячется посредством какой-нибудь искусной уловки.

Однако, мои поиски были безуспешны и привели меня к убеждению, что в комнате, во всяком случае, его искать нечего.

Уэтсон все описал нам правильно. Никакого беспорядка или признаков физического усилия, которые послужили бы ключом к загадке. Одного взгляда из окна было достаточно, чтобы подтвердить справедливость вывода Уэтсона; жутко было даже представить себе человека, цепляющегося за эту гладкую стену на такой головокружительной высоте — где тут добраться до пожарной лестницы! Однако, двери, закрытые на задвижки с обеих сторон, по-видимому, доказывали, что Фэр не мог пройти через них, потому что если легко закрыть дверь за собой на задвижку, то как тронете вы с места задвижку, находящуюся по ту сторону двери?

Исследование потолка было так же безрезультатно, как и осмотр пола.

— А теперь, — сказал Феннер, — пойдем взглянуть на соседнюю комнату.

При помощи плоского универсального ключа мы вошли в эту комнату со стороны коридора. Я хотел было и здесь произвести для очистки совести тщательный осмотр, но Феннер остановил меня.

— Незачем, Билл, — сказал он. — Пойдем-ка восвояси.

Недоумевая и несколько досадуя, я последовал за ним. Мы вышли на улицу. Феннер напевал сквозь зубы какую- то мелодию.

— Ну что за беда была бы осмотреть и вторую комнату? — спросил я с упреком. — Хоть на всякий случай? Конечно, там Фэр не мог быть, но почему бы не удостовериться?

— Однако, и пользы это нам тоже никакой не принесло бы. Ага! Телефонная будка… Подождите меня здесь, пока я снесусь с Дэвидсоном и пошлю пяти тысячам воздушный поцелуй на прощанье.

— Значит, вы отказываетесь? Не лучше ли вернуться и попытаться еще раз? — спросил я с досадой.

— Ни за что. Не вводите меня во искушение. Если я вернусь, мне захочется прибрать к рукам эти деньги.

— Да, деньги улыбнулись.

— Друг мой, не хочу я этих денег, — отрезал Феннер. — Не хочу денег по такой дешевой цене. Уэтсона нетрудно, оказывается, провести, а то бы он сам сообразил, в чем дело, вместо того, чтобы покупать недостающие ему мозги. Фэр другое дело — у него кое-что есть в голове. Понимаете? Пусть лучше надо мной немножко посмеются, а я его не выдам.

— Не выдадите! — повторил я, рассмеявшись. — Как будто в вашей власти выдать иди не выдать!

Феннер резко остановился.

— Послушайте, не будьте таким ослом, — сказал он, задетый за живое. — Неужели вы серьезно думаете, что я спасовал? Слушайте же: я знаю, где этот молодец сидит в настоящую минуту.

— Как? — вскричал я. — Где же он, черт возьми, сидит?

— В той самой комнате, которую я не дал вам обыскать, — ответил Феннер, польщенный изумлением, которое было написано на моем лице. — Вот почему я почти вытолкал вас оттуда. Я не хотел, чтобы вы спугнули беднягу и испортили ему всю затею. Он сидит в шкафу и спокойно выжидает свои сорок восемь часов.

— Там? Но как он попал через дверь, закрытую на задвижку?

— Ничего нет проще, — усмехнулся Феннер. — У него была отмычка.

— Отмычка… для задвижки? — переспросил я недоверчиво.

— Отмычка для задвижки, — спокойно подтвердил Феннер. — Небольшой электромагнит и несколько метров шнура. Достаточно включить в патрон лампы — и управляйте задвижками как угодно. Фэр совершенно правильно учел, что если все задвижки будут задвинуты, то никому и в голову не придет, что он только перешел в соседнюю комнату. Он был прав, когда сказал Уэтсону, что в обыденной жизни случаются вещи более дивные, чем вымысел. Надо полагать, что сей почтеннейший теперь убедится сам в справедливости этих слов.

— Ну, никак не думал я о возможности подобной штуки.

— А я так и предполагал с самого начала и окончательно удостоверился в этом, лишь только увидел, что задвижки стальные, а не медные.

Жозеф Жакен

ГОСПОДИН ИКС

Господин Икс взбудоражил весь Париж.

В салонах, за кулисами, в метро, на фабриках, в магазинах, в академии — говорили только о нем. «Фигаро» ежедневно помещал о нем заметки, в самом большом театре ревю видному артисту поручили играть его роль, и ни один иностранный правитель не пользовался такой популярностью.

Кто он? Знаменитый ученый, гениальный изобретатель, поэт и преступник? Этого не знал никто. Не знали, куда он ходит, откуда прибыл, не знали ни его возраста, ни национальности, даже его имени — и поэтому его звали господин Икс. Не знали ничего, несмотря на ловкость и пронырливость репортеров и сыщиков. «Пари-Суар» приставил к нему специальных агентов, но и они не могли установить, где он обедал, — никто не видел его входящим в ресторан, дома у него не было прислуги и никаких поставщиков.

Ровно в час дня, ни на секунду позднее, господин Икс выходил из своей квартиры на Елисейских полях. У него было бритое лицо американца, серый костюм, гетры и котелок. Он не был ни тонким, не толстым, и мог бы остаться совершенно незаметным в толпе, но не заметить господина Икса было невозможно. Лицо каждого человека что-нибудь выражает: радость, горе, скуку, рассеянность. Лицо господина Икса не выражало абсолютно ничего. Если ему приходилось оборачиваться, то он поворачивал всю голову. Он ходил без палки и без зонтика, не размахивал руками, а держал их вытянутыми по швам, как солдат. Походка его тоже была удивительной и напоминала марионеток, которых дергают за ниточки, а они все время падают и спотыкаются. Но он не падал. Если кто-нибудь спрашивал его, например, как пройти в то или иное место, то он останавливался и отвечал:

— О, простите, я здесь чужой…

Голос его несколько гнусавил и был резким, — в нем слышался иностранный акцент, — и это интересовало еще больше. Всего этого было достаточно, чтобы обратить на него внимание и без интригующих заметок в газетах, и поэтому около его скамейки, где он сидел на Елисейских полях, собиралась толпа любопытных. Самые смелые подходили ближе и заглядывали ему в лицо, но он не обращал на это никакого внимания. По праздникам народа собиралось так много, что приходилось вмешиваться полицейскому, заставлявшему людей проходить мимо него группами. Вечером господин Икс поднимался со скамейки и, ни на кого не глядя, спокойно, корректно и медленно возвращался в свою квартиру. Эту квартиру снял для него его друг за два дня до приезда господина Икса.

Все попытки раскрыть его инкогнито оставались без успеха. Один полицейский осмелится его однажды спросить, как его «имя, адрес и профессия», так как «его присутствие вызывает скопление народа». Не моргнув глазом, без всякого выражения досады, гнева или удивления, господин Икс ответил своим резким, однотонным голосом:

— О! Я ничего не говорю, я держу себя спокойно и корректно. Если людям доставляет удовольствие собираться здесь, то говорите с ними. Кто я такой? Это вас совершенно не касается, и если вы не оставите меня в покое, то я обращусь к своему посланнику.