В нашей роскошной спальне мы выпили хереса из хрустального графина. Сандор влез в махровый халат, развалился в одном из кресел с голубой атласной обивкой и стал рассказывать мне историю о том мужике, который судил конкурс красоты, и о том, как богиня Афродита отправила его в город, который назывался Спарта, где жила самая красивая на земле женщина. Она была замужем за королем. Добравшись туда, он украл ее, и они на корабле поплыли туда, где он жил, в Трою, но муж красавицы пришел в ярость и созвал всех своих друзей. У них была договоренность, что-то вроде доктрины Монро[67], не знаю, что это такое, но он рассмеялся, когда сказал это, что нападение на одного означает нападение на всех. Так что они подняли свои армии и начали войну с Троей, и эта война длилась десять лет.

На лицо Сандора вернулось мечтательное выражение, и он прочитал кусочек какого-то стихотворения, он по моей просьбе даже записал его для меня.

После этого мы оба тоже заснули на наших позолоченных ложах, вернее, на наших украшенных розово-бело-голубым цветочным узором кроватях, я бы сказал. На своей Сандор задернул шторы и отгородился. Получилось, как будто он в другой комнате, и от этого я почувствовал себя изгнанным, но ничего не мог с этим поделать. Я лежал и думал, почему это Сандор вдруг заговорил как фаталист, и именно тогда я впервые подумал, что он собирается убить Принцессу, как только та окажется у него.

Стук в дверь, официантка, которая принесла завтрак, – вот что меня разбудило. Я не знал, что Сандор заказал доставку в номер, он никогда раньше так не делал. Женщина раздвинула шторы, и я ожидал, что в комнату ворвется солнечный свет, но за окном лил дождь. Похоже, он шел уже давно, и сильный ветер качал верхушки деревьев в том лесу, где стоял кемпер.

Я включил свой маленький телевизор – если хотите знать мое мнение, с ним не сравнится никакой навороченный агрегат с гигантским экраном за сотню «кусков», – и прогноз погоды предсказал, что затяжной дождь должен сменить шквалистый ветер и ливни. Сандор встал, и я сразу понял, что он страшно возбужден. Его аж трясло от возбуждения, но после того, как он выпил две чашки кофе, принял ванну и тщательно побрился своей опасной бритвой, он, кажется, немного успокоился, хотя и расхаживал взад-вперед по комнате, размахивая бритвой, от чего я немного нервничал. У нас еще оставалось более получаса до того срока, когда мы обещали быть в кемпере, и он куда-то ушел, сказав, что ему нужно кое о чем позаботиться.

Вероятно, горничная начала раннюю уборку номеров с двадцать третьего, потому что я слышал, как там кто-то ходит. Я мало что мог услышать, как вы понимаете, потому что звукоизоляция здесь была отменной, но щелканье выключателей и грохот передвигаемой мебели услышал бы любой. Именно эти звуки и доносились оттуда, и когда Сандор вернулся, у него в руке был ключ от двадцать третьего. Так что, возможно, он и в самом деле был там, хотя я не мог представить зачем. На его лице было странное выражение. Такое выражение у него бывает, когда он собирается сказать нечто ужасное – ну, ужасное для него, сделать отважный шаг, признаться в каком-то плохом поступке. Когда мы в «Кавальере» ехали к лесу, он тихо сказал:

– Ты знаешь, что Тилли очень волнуют деньги?

Я кивнул.

– Ты знаешь, что она очень хотела узнать, куда делись те деньги, что я получил в первый раз, итальянские деньги?

– А куда они делись?

– Я их вернул.

– Что ты сделал?

– Я их вернул. Ей и старику, все. То есть всю свою долю. Я хотел, чтобы Адельмо и Чезаре отдали свои, но они были глухи, как кирпичная стена. Ну, кирпичная стена, которая умеет орудовать ножом, если ты понимаешь, что я имею в виду. К тому времени уже нарисовался Джанни, и он сказал, что, если мне не нужны деньги, я могу отдать свою долю ему, и мы подрались, по-настоящему подрались, не на словах, и я вернулся в Англию. Вот поэтому я вступил на путь преступления, как говорят. Мне нужно было на что-то жить.

Я подумал о Диане, но я уже хорошо узнал Сандора. Вполне возможно, им двигало нежелание быть обязанным ей. Он сказал:

– Я напал на старика в магазине, я знал, что ему против меня не устоять. Я натянул на голову чулок – как мы на днях – и вошел в магазин. У меня и в мыслях не было ранить его. Он так хорошо разговаривал со мной, вполне любезно, он сказал – ладно, забирайте, он знал, что у него нет выбора, деньги все равно застрахованы, да и бизнес был не его, он работал по найму. Он даже пошутил, когда показывал мне сейф, сказал что-то вроде того, что, если не можешь победить их, присоединяйся к ним. А в следующее мгновение я увидел, как он ногой жмет кнопку тревоги. Я увидел красный цвет и обезумел, для меня это было как предательство, он, такой любезный и обходительный со мной, взял да и обманул меня, вся эта вежливость оказалась фальшивой, и я полоснул его бритвой.

– Сандор, – сказал я, – почему ты их отдал? Я не о старике, я о Принцессе. Почему ты вернул деньги?

– Операция потерпела крах, не так ли? Я считал, что в сложившихся обстоятельствах не имею на них права.

Потерпела крах? При том, что они получили выкуп, всю сумму, которую требовали? К этому времени мы уже доехали до кемпера, к тому же я знал, что продолжать расспросы бесполезно. Тилли успела разбудить Джессику, умыть ее и подровнять ей волосы. Выглядела она со стрижкой вполне мило, как будто так и должно быть. Краснота сошла с лица Джессики, она была очень бледной и вялой и равнодушной ко всему, как больной ребенок. Естественно, она еще была в полудреме, постоянно «клевала» носом. Палец она не сосала, но жевала костяшки пальцев и сидела забившись в угол.

Я ожидал, что Тилли опять нарядится в то, в чем увозила Джессику, но она разоделась в пух и прах. Это было Мамино выражение, она говорила так про тех, кто перебарщивал с одеждой. На Тилли был белый костюм, алая шелковая блузка, расшитая золотыми подвесками от браслета, алые туфли и куча золотых украшений. То, о чем я думал, но во что не верил, она подтвердила, прошептав мне, когда Сандор вышел к машине:

– Мне сегодня предстоит встреча с соперницей, да?

Рано утром Пол загрузил вещи, свои и Джессики, в багажник «Вольво». Что бы сегодня ни случилось, если ему отдадут ее, если произойдет еще что-то ужасное, если ему придется ждать еще несколько бесконечных дней, он сюда больше не вернется. Те голоса, что звучали в телефоне, именно в этом телефоне, все испортили. Они разрушили то, что могло бы стать приятным воспоминанием.

Однако дом он убрал. Он должен оставить все так, как было до его приезда. Ружье Апсоланда, дробовик двенадцатого калибра, Пол переломил и положил на кухонный стол. Вполне возможно, что до отъезда он передумает и возьмет его с собой, но вряд ли.

Солнце вставало, темно-красный огненный шар поднимался со своего ложа на плотном сером облаке. Гарнет наблюдал, как растет его сила. Когда он увидит, как оно садится, будет ли Джессика снова с ним? В кухне большого дома выключили свет, Тора и Одина выпустили во двор. Пол увидел в проеме кухонной двери Марию с чашкой кофе в руке.

Он вышел, чтобы закрыть дверь в гараж. Мария приподняла чашку, жестом предлагая угостить его, и он кивнул. Она вынесла ему кофе, делано поежилась и обхватила себя руками. На своем ничтожном английском она пояснила ему, что там, откуда она приехала, летом по утрам тепло.

Пол выпил кофе, прошел вслед за ней на кухню и взял собачью сворку. Раньше он никогда так рано не выводил собак, но те, судя по всему, не возражали. Трава была усыпана сверкающими бусинками росы. В лесу принялась кричать кукушка. Гарнет перешел через межу и пошел по пустоши; собаки носились впереди, изредка играючи сцепляясь друг с другом и катаясь по траве, Тор в азарте даже один раз перекувыркнулся в воздухе. В темном лесу колокольчики уже отцвели, их аромат выдохся. Он вспомнил день, когда они с Ниной пришли сюда и были так счастливы…