В каюте Арда витал какой-то подозрительный дух, не вполне сочетающийся с представлениями о нравственной чистоте офицера «Голубого Лосося».

С внутренней стороны двери висела картина на шелке, изображающая девушку, склоненную над водой.

Ракурс, в котором безвестный растлитель нестойких душ подал не менее безвестную натурщицу, настораживал, ибо наводил на мысли о Задней Беседе. А Задняя Беседа промеж мужчиной и женщиной даже в отсутствие Крайнего Обращения – дело гибельное, милостивые гиазиры.

Конечно, конечно, в самой картинке не было ничего крамольного, ибо в ней отсутствовал первейший знак Обращения – собственно обнаженная персона или надлежащая часть персоны обратного пола. И все же Эгин, непроизвольно поежившись, извлек из своего чиновничьего сарнода с гербом Морского Дома хищные клещи и, осторожно вытащив гвозди, снял похабную картинку с двери.

Работа по Вещам началась. Пять Вещей были налицо: четыре гвоздя и шелковый лоскут.

Эгин сел на койку и, запустив руку в святая святых своего сарнода – обособленный медный цилиндр, – извлек Зрак Истины.

Стеклянный шар размером с два кулака. Ни швов, ни следов выдувки, ни горловины. Просто идеальный шар из толстого, но очень чистого стекла, полностью заполненный водой. Ни одного пузырька воздуха.

А внутри шара – словно бы подвешены в полной неподвижности, в загадочной дреме три полупрозрачных существа, каждое размером с мизинец. Тонкие многоколенчатые лапки, длиннющие усы, бусины-глаза. Креветки-светляки, выкормыши естествоиспытателей (или, как их называет Иланаф, «естествоизмучителей») из Опоры Безгласых Тварей. Креветки-призраки, которым ведомо неведомое.

Ну что же, начнем. Эгин вздохнул – дело предстояло скучное – и, скомкав содранную шелковую красавицу, посмотрел на нее сквозь Зрак Истины. Ничего. Как и следовало ожидать.

Эгин разложил на койке шелк рисунком вниз (чтобы не смущал мысли) и один за другим прощупал сквозь Зрак Истины все четыре гвоздя. Снова ничего. И снова – ничего удивительного.

Тогда Эгин на всякий случай осмотрел Зраком всю каюту. Пол, потолок, стены, койку, тумбу, откидные стулья.

Подобного рода поверхностные осмотры обычно не приносят результатов, потому что даже обычная ткань, не говоря уже о дереве или металле, представляет для такого простого Зрака Истины непроницаемую преграду.

Но если бы вдруг в щелях между досками притаилось семя Огненной Травы (что невероятно) или жук-мертвитель (что почти невероятно), то…

Эгин выругался в полный голос. Если бы здесь сидел жук-мертвитель, то он, Эгин, был бы уже мертв. Все-таки сильно его сбили с толку эти проклятые сандалии. Он должен был осмотреть здесь все через Зрак Истины еще до того, как переступил порог каюты. Хвала Шилолу, Ард окс Лайн был мелкой сошкой.

Эгин относился к тем людям, которые сперва съедают тушеную морковь, а уж потом – кусок жареного мяса, хотя морковь у них вызывает умеренное отвращение, а мясо – вожделенное слюноотделение. Эгин догадывался, где следует искать самое интересное, и все-таки продолжал разбираться с разной безобидной ерундой, тешась предвкушением досмотра навесного шкафа над койкой и сундучка под койкой.

Лучшее из личного оружия Арда осталось при трупе и сейчас вкупе с его одеждой досматривается какими-то другими поддельными чиновниками Морского Дома в городском Чертоге Усопших. Или поддельными писарями из Чертога Усопших – это не его, Эгина, дело.

В угрюмой утробе тумбы, где водился средних размеров и большой мерзости паук (его что, этот Ард нарочно лелеял?), обнаружилась пара чуть заржавленных абордажных топориков. Больше оружия в каюте не было. Немного для «лосося», но, в принципе, понять можно: остальное они получают на руки перед выходом в море. Включая и тяжелые доспехи.

Эгин ковырнул ногтем ржавчину на топоре. Засохшая кровь.

Действительно, с чего бы ржаветь хорошей оружейной стали? Каждый офицер любит свое оружие. Эгин вот, например, очень любил. Но он никогда не забывал стереть кровь. А Ард забыл. Или не захотел. Топоры, проигнорированные Зраком Истины, отправились к гвоздям. Раздавленный при попытке к бегству паук – к праотцам.

В тумбочке еще сыскался светильник. Эгин, немного поколебавшись, зажег его и выставил на тумбочку. Масла в светильнике было мало, но на ближайший час хватало с лихвой. А Эгину больше было и не нужно.

«Ладно. Хватит. Морковкой я сыт. Хочу мяса», – решил Эгин. И ему сразу же захотелось запустить зубы в сочную плоть убиенного тельца. Ел он давно.

Эгин подошел к навесному шкафу и, откинув два крючка, рывком распахнул створки. Около тридцати корешков разномастных книжек.

«Ого!» – присвистнул Эгин.

За всю свою жизнь он едва ли прочел столько. Да что там «прочел»! Может, и в руках столько не передержал.

А вот Ард, похоже, был настоящим книгочеем. Недаром первый, скорее забавный, нежели содержательный донос на Арда поступил из публичного книгохранилища. Он, видите ли, испросил «что-нибудь о раннем, „героическом“ периоде истории Орина». А когда ему ответили, что могут предложить только «Грютские войны» медовоустого Карациттагона, обласканного по обоим берегам Ориса и по обеим сторонам Хелтанских гор, Ард изволил наморщить свой породистый нос и удалился, бормоча «кругом одни враки…».

Вспоминая этот дурацкий донос, прочитанный месяц назад в кабинете Норо, Эгин направил Зрак Истины на книги Арда.

О да! Дерево дверных створок действительно надежно хранило их до поры, но теперь, обнаженные, они явили свою сущность. И если верхний ряд и правая половина нижнего были непорочны, то при осмотре левых корешков креветки наконец-то ожили.

Под их эфемерными панцирями пробежали цепочки малиновых огоньков. Самая крупная встала в шаре вертикально, опустив голову вниз, а две другие составили с ней подобие двухсторонней виселицы.

Эгин выбрал наугад третью по счету слева книгу – самую тощую и невзрачную – и посмотрел на нее отдельно.

Цвет огоньков, которыми истекала плоть креветок, изменился на нежно-салатовый. Потом огоньки насытились густой зеленью.

Эгин хорошо помнил предписания и знал, что должен сделать в этом случае. И все-таки продолжал смотреть, ибо никогда еще ему не приходилось встречать Изумрудный Трепет. И только когда старшая из креветок, став сплошь зеленой и совершенно непрозрачной, неожиданно упала на дно, Эгин наконец очнулся от наваждения и поспешно отвел взор.

Плохо. Зрак придется менять, потому что вслед за первой очень скоро умрут и две остальные. Придется объясняться перед начальством. Вообще-то, подобный отход от предписаний сам по себе еще не преступление, а всего лишь служебный проступок. Но и этого не так мало…

«Ну ладно, – мысленно махнул рукой Эгин. – Раз уж я загубил Зрак, то можно, пожалуй, еще раз отойти от предписаний и заглянуть внутрь той дрянной книжонки, которая вызвала Изумрудный Трепет. Об этом-то уж точно никто не узнает».

Эгин отложил Зрак и наугад открыл книгу, которая в общем-то и книгой не была. Две тонкие деревянные дощечки с отверстиями, через которые пропущена бечевка. Между дощечками – листов тридцать – сорок плотной бумаги, исписанные нетвердым, развинченным почерком Арда.

«…В то время как второй доставляет деве удовольствие изучить свой жезл посредством губ и языка…»

Сердце в груди забилось ощутимо быстрее. Эгин поспешно захлопнул книгу.

М-да. «Второй». Значит, есть и «первый». «Двойные Знакомства с Первым Сочетанием Устами» и чем-то там еще, исходящим от непрочитанного «первого». За составление подобного трактата (или, скорее, за его переписывание?) Арда можно было публично казнить через повешение на гнилой веревке, изгнать из благородных и, пожалуй, сослать на галеры.

Однако креветкам-призракам до этого дела нет. И неоткуда здесь взяться Изумрудному Трепету. «Разве только в чьих-то невоздержанных чреслах», – ухмыльнулся Эгин. Значит, книга сложнее, чем кажется на первый взгляд.