Должно быть, он уже ушел. Теперь она могла вздохнуть свободнее, и в то же время она понимала, что это было лишь началом совершенно нового порядка вещей, и то, чего она всегда боялась и чего до сих пор никогда не происходило, вдруг предстало перед нею во всей своей мрачной реальности.

Никогда раньше Лью Куэйл не появлялся в замке без приглашения. Никогда прежде он при всем желании не посмел бы наведываться к ней в отсутствие Хьюго.

Сейчас он пришел, не спросив ни у кого позволения, и нашел дорогу — интуитивно или сознательно, было ведомо лишь ему одному — в ее спальню, единственную комнату в доме, которую она по-настоящему считала своей.

При одной мысли о том, к чему это могло привести, ее охватывал ужас. Навязчивая идея встретить Лью за каждым поворотом коридора, в любой комнате, куда ему вздумается зайти, — даже в своей собственной, — наполняла ее душу страхом. Леона старалась внушить себе, что он пошел на это только из-за раненого, столь остро нуждавшегося в ее помощи, но безуспешно. Все последствия того, что она наделала, взвалив на свои плечи дополнительную тяжесть, внезапно обрушились на нее приливом отчаяния и дурных предчувствий. Больной человек у нее на руках, лорд Чард может вернуться с минуты на минуту, а Хьюго по уши погряз в долгах у человека, которого она ненавидела больше всего на свете…

Вынести все это, продолжать и дальше в том же духе в ее представлении было выше человеческих сил, она чувствовала себя разбитой и беспомощной, и все же что еще она могла сделать в подобной ситуации?

Она вышла из буфетной, намереваясь вернуться к себе, и почти сразу же до ее слуха донесся стук конских копыт за окном — наездники возвращались с прогулки — и громкий голос Хьюго, подзывавшего грумов. Едва выбежав на лестничную клетку, Леона бросила взгляд вниз, в глубину зала, и заметила, как кто-то вошел в дверь.

Это был лорд Чард, снимавший на ходу перчатки для верховой езды. Она видела, как он остановился, погруженный в собственные мысли, у основания лестницы, разминая затекшие пальцы. Затем, словно вдруг осознав каким-то шестым чувством, что за ним наблюдают, запрокинул голову и посмотрел в ее сторону.

Их глаза встретились, и на какой-то миг у Леоны возникло странное ощущение, что здесь, рядом с нею, был человек, который один мог спасти ее, помочь ей найти выход из того ужасающего двойственного положения, в котором она против воли оказалась. Ее измученное, беспокойное сердце как будто с непреодолимой силой рвалось ему навстречу, чтобы поведать обо всем, что ее тревожило и терзало душу страданием. И, вероятно, потому, что в эту минуту она забыла начисто, кто перед нею и с какой целью он явился сюда, и знала только то, что он во всех отношениях был полной противоположностью Лью Куэйлу, девушка нимало не была удивлена, когда, по-прежнему глядя ей прямо в глаза, он тихо произнес:

— Леона! Я как раз думал о вас.

Лорд Чард медленно поднимался по ступенькам лестницы, как казалось Леоне, по-прежнему ни на мгновение не спуская с нее глаз. Ей хотелось отвернуться и убежать со всех ног к себе в комнату, и тем не менее она не в состоянии была пошевельнуться. Она могла только стоять, словно в оцепенении, одной рукой облокотившись о балюстраду балкона, а другой сжимая крошечную фарфоровую чашку, пока он не добрался до верхней площадки и не сделал несколько шагов по направлению к ней.

Время в ее восприятии как будто остановилось по мановению волшебной палочки. Она не имела представления, прошло ли всего несколько секунд или целое столетие, прежде чем он оказался рядом с нею, однако для нее самой этот короткий отрезок времени тянулся бесконечно долго.

Он казался ей необыкновенно рослым и широкоплечим по мере того, как подходил к ней все ближе и ближе, пока наконец не остановился, глядя на нее в упор; выражение его лица было спокойным и серьезным и вместе с тем испытующим, как будто содержало в себе немой вопрос.

— Я подумал о вас, — повторил он.

И теперь, поскольку она чувствовала, что от нее ожидают какого-то ответа, Леона выговорила, запинаясь:

— Для меня… это честь, милорд. Но почему я… должна… занимать ваши… мысли?

— Я нахожу вашу жизнь здесь странной, — неожиданно произнес он. — Молодая девушка — такая юная и беззащитная — одна в этом огромном замке, где рядом с вами нет никого, кто мог бы вас сопровождать или служить вам охраной. Это никуда не годится.

Если бы Леона не знала заранее, что такого просто не могло быть, она бы подумала, что за внешней учтивостью его слов скрывался глубокий душевный порыв.

— У меня есть… Хьюги, — робко возразила она.

— А часто ли он бывает здесь? — осведомился лорд Чард, придавая своему тону оттенок скорее утверждения, нежели вопроса. И затем он продолжал:

— Ваш брат наслаждается блеском и роскошью Сент-Джеймса.

Я часто встречаю его в игорных залах, в Ньюмаркете и у Ольмека8 — по сути, везде, где предпочитает собираться beau monde9. Я не осуждаю его за желание вращаться в высшем обществе, но как же тогда быть с вами?

Разве вам тоже не было бы приятно побывать в Лондоне?

— Мне бы это не доставило никакого удовольствия, — откровенно призналась Леона. — Кроме того, милорд, как, по-вашему, я смогу появиться в свете без подобающих платьев и не имея влиятельных покровителей, чтобы обеспечить мой debut?10 Нет, мое настоящее место здесь — среди холмов Суссекса.

— Почему вы так в этом уверены? — настаивал лорд Чард. — Вы еще почти ребенок и не видели в жизни ничего, кроме того, что вы называете холмами Суссекса.

Лондон может оказаться весьма притягательным для такой замечательной красавицы, как вы.

Она уставилась на него с простодушным изумлением не только потому, что никак не ожидала от него подобного комплимента, но еще и потому, что никогда не считала себя красивой или даже просто достаточно миловидной.

— Я… я думаю, милорд, вы с-смеетесь надо мною! — вырвалось у нее наконец, щеки ее залила краска, и тут же она рассердилась на себя за то, что приняла так близко к сердцу столь явную лесть.

— Нет, нисколько! — ответил лорд Чард, покачав головой. — И я убежден, что Лондон понравится вам и вы будете иметь там огромный успех, если решитесь последовать моему совету.

— Вы, конечно, шутите, — только и могла пробормотать Леона.

— Я говорю совершенно серьезно, — возразил лорд Чард. — Что, если я устрою это для вас? Могу ли я попросить мою сестру — или, еще лучше, мою бабушку — позволить вам погостить у нее до конца сезона?

Теперь уже его тон не оставлял никаких сомнений в его искренности, и Леона была до глубины сердца тронута его добротой.

— Я полагаю, ваша светлость, — сказала она, — что с вашей стороны чрезвычайно любезно даже просто подумать обо мне. Но я уверяю вас, что в Лондоне я буду чувствовать себя как рыба, вынутая из воды. Я очень счастлива здесь. Я люблю свой дом и никогда не остаюсь в одиночестве — даже тогда, когда Хьюги целые месяцы проводит в отлучке.

— Но это противоестественная жизнь для девушки, — стоял на своем лорд Чард.

— Может быть, людям вашего круга, милорд, она и покажется противоестественной. Но мой отец и я всегда имели самые скромные потребности. Из нашей семьи только Хьюги проявлял склонность к светским развлечениям, стремление появляться в обществе и выставлять себя напоказ. Мы вполне довольствовались нашей фермой — овцами, коровами и поросятами — и попечением о людях, которых мы нанимали и которые верно служили нам многие годы.

— А вашего брата это не устраивало? Даже после его возвращения домой с войны? — спросил лорд Чард серьезным и многозначительным тоном.

Леона мгновенно сообразила, что эту тему лучше было не затрагивать.

— Мне… мне пора идти, милорд, — произнесла она поспешно. — Я сейчас очень занята. Еще раз спасибо вам за ваше участие ко мне. Мне бы не хотелось, чтобы вы сочли меня неблагодарной, но я похожа на полевые цветы, растущие на склонах прибрежных холмов. Пересадите их или даже просто принесите домой, в тепло, и они завянут.