Это похищение вызвало невообразимый скандал. Для обсуждения происшедшего срочно собралось высшее духовенство, а анжуйский граф, который нежно любил свою супругу, слег в постель — таким несчастным он себя почувствовал.

Однако через несколько дней, оправившись, он написал королю нелестное письмо и стал готовиться к войне.

Филипп, погруженный полностью в свое счастье, даже не потрудился ему ответить. Тогда Фулк стал угрожать: «Верните мою жену, иначе осажу Орлеан… Вы будете побеждены, ибо я соберу под свои знамена всех мужчин Франции, которых возмутило ваше поведение».

Филипп читал письмо, смеясь:

— Если на его сторону встанут все рогоносцы, — проговорил он, — возможно, королевская армия и будет побеждена…

Наконец, через несколько месяцев Фулк успокоился, а Бертрада, убедившись, что ее власть над несчастным анжуйским графом еще очень сильна, решила позабавиться и пригласить его в Орлеан.

Фулк приехал. Во время трапезы Бертрада была одинаково нежна и с мужем, и с Филиппом. Она по очереди целовала их и так тонко себя вела, что к концу обеда двое мужчин помирились.

— Ну, вам пора возвращаться, мой друг, — любезно сказала Бертрада.

Фулк, поцеловав свою жену в лоб и пожав руку королю, отправился домой в Тур..

Менее удачно проходили переговоры с церковью. Последняя оказалась несговорчивой и приказала королю отправить обратно свою любовницу. Ему также ставили в вину, что он погружен только в свои заботы. В то время как каждый храбрый рыцарь, считавший себя христианином, готовился к походу за освобождение Гроба Господня.

Это было в 1096 году: Амьенец Кюкюпьетр, более. известный по прозвищу Пьер Отшельник, подбил многих рыцарей на первый крестовый поход. Это было значительное событие, которое потрясло западную цивилизацию. Но Филипп, слишком занятый Бертрадой, совершенно не интересовался этим. Вопрос женитьбы на сладострастной графине стоял для него на первом плане.

— Вы никогда не женитесь на ней, — сказал ему папа. Не смутившись, Филипп обратился за помощью к некоторым епископам, и ему с их помощью удалось сыграть свадьбу с Бертрадой, которая до сих пор оставалась законной супругой Фулке.

Папа Урбан II, рассердившись за это ослушание, отлучил короля от церкви, потом созвал в Ниме вселенский собор, который возглавил сам. Филипп расстроился, что дело начало принимать нежелательный оборот, и пообещал папе отвергнуть Бертраду. Папа вернул его в лоно церкви и, успокоенный, вернулся в Рим.

Но через два дня Филипп вновь пригласил Бертраду разделить с ним ложе. Узнав об этом, Урбан II справедливо разгневался и повторно отлучил Филиппа от церкви. Более того, он принял закон, запрещающий проводить церковные службы и совершать таинства в епархии, где проживал король. Все королевство было изумлено этим решением.

Филипп не хотел идти на уступки и жил с Бертрадой.

— Я хочу, чтобы папа понял, что любовь сильнее его, — сказал он.

Эти слова повлекли за собой другие неприятности, жизнь супругов становилась все сложнее. Когда они приезжали в какой-нибудь город, церковные службы немедленно прерывались и все жители убегали домой, чтобы продолжить молиться за закрытыми ставнями. Иногда отлученные прогуливались по пустынным улицам, и им удавалось услышать обрывки грустных молитв, которые за них читали простые люди. Как только они покидали город, вновь раздавался колокольный звон, созывая прячущихся верующих в церковь.

Слушая этот звон, Филипп пытался шутить:

— Слышишь, моя прекрасная, — грустно говорил он, — как они нас музыкально прогоняют.

Наконец король устал жить, подобно прокаженному, и сообщил папе, что на этот раз он искренне обещает не поддерживать больше отношений с Бертрадой. Приехав в Париж, он вынужден был произнести следующую клятву, положив руку на Евангелие:

«Я, Филипп, король Франции, признаю себя виновным и обещаю больше не поддерживать с Бертрадой никаких отношений, не дозволенных законом, С Божьей помощью я останусь верен своему обещанию».

Бертрада дала такую же клятву, и обоим отпустили грехи.

Увы! Они сами не знали силы любви, охватившей их, после клятвы не прошло и месяца, как они вновь встретились в постели.

На этот раз папа то ли устал вмешиваться в их жизнь; то ли ему нужна была поддержка французского короля в борьбе с императором Германии, но он закрыл глаза на жизнь Филиппа.

Но влияние Бертрады на Филиппа было губительным. Сюжер пишет: «С тех пор как Филипп соединил свою жизнь с анжуйской графиней, он больше не занимался ничем, что позволяло ему достойно носить титул короля; увлеченный необузданной страстью к женщине, которую он похитил, ему неведомы были другие заботы, кроме сладострастия. Он совершенно не заботился о нуждах государства и не обращал внимания на свое здоровье».

Филипп, околдованный чарами красавицы, не принял участия в первом крестовом походе. Он ничего не делал для защиты своего сына, Людовика Толстого, от козней Бертрады. А она ненавидела молодого принца, так как хотела, чтобы корона перешла к ее собственному сыну.

Она попыталась отравить Людовика огромной дозой яда, и только чудо помогло ему выжить.

Еще не раз она пыталась избавиться от этого толстого мальчика, который мешал осуществлению ее планов.

Несомненно, в конце концов, ей удалось бы исполнить свой замысел, если бы не внезапная смерть Филиппа, последовавшая в 1108 году. Бертрада, немедленно изгнанная из дворца, нашла пристанище в монастыре Фонтевро, где и провела остаток своих дней.

Бертрада родила королю троих детей.

Людовик Толстый сначала женился из-за политических соображений на Люсиане де Рошфор, которой было тринадцать лет. Вскоре, разочаровавшись в своей супруге, оказавшейся, по его мнению, холодной, он развелся с ней. По совету священника Ива он женился на Аделаиде де Морьен, племяннице папы римского, пылкой женщине, с которой ему было очень хороша

Солнечным утром 1137 года, в саду замка в Бордо восхитительная юная девушка, грудь которой уже начала обретать приятные формы, пряла шерсть.

Это была Алиенора, наследница одного на самых могущественных французских вельмож, Гийома VIII де Пуатье, герцога Аквитании.

Ей исполнилось всего четырнадцать лет, но сияние ее зеленых глаз было настолько привлекательно, что не могли на нее кавалеры смотреть, не смущаясь при этом. А трубадуры уже посвящали ей свои пламенные стихи, в которых признавались, прикрываясь вычурными фразами, в том, какое бы удовольствие они испытали, пригласив ее в постель.

Знаки внимания льстили ей. В свою очередь, она тоже начала засматриваться на мужчин с плохо скрываемым интересом. Однажды она написала даже об одном из своих поклонников-поэтов маленькую песенку, смелость которой пришлась по душе трубадуру.

Тогда еще это была не более чем игра ума и воображения, но они свидетельствовали о формировании страстного темперамента.

По правде говоря, грациозной Алиеноре было по чьим стопам идти: ее дед, трубадур Гийом VII де Пуатье, в свое время прославился «непреодолимым желанием любви». Летописец изложил всю его жизнь лишь одной фразой: «Он долгое время ездил по свету, совращая при этом дам…» Алиенора знала все песни деда, даже самые игривые, которые веселый распутник сочинил, чтобы сохранить в памяти некоторые особенно пикантные ночи, полные любовных страстей.

Итак, утром юная Алиенора пряла и пела одну из этих милых песен. Некоторые куплеты заставляли ее немного краснеть. Когда она пела, ей представилось улыбающееся лицо деда, потом атлетическая фигура отца, и она невольно вздохнула. Прошел уже месяц, как он отправился паломником в Компостель, и она очень скучала по нему.

«К его возвращению мы с сестрой сочиним для него песню», — подумала она.